trouble maker

Кроме того, что миру наступил пиздец, существует еще одна важная проблема — у Ли Тэёна сраный синдром христа-спасителя. Не проходит и месяца, после того, как они теряют Хансоля по пути на новое место, как Тэён притаскивает к ним какое-то грязное и трясущееся тело. Юта приподнимается со своего места — никто не смотрит на него, никто не смотрит ему в глаза — а потом снова тяжело опускается и упирается взглядом в носки собственных ботинок. Донён молча смотрит на него, но не предпринимает никаких попыток помочь — после последней попытки серьезно поговорить об этом, Юта чуть не сломал ему челюсть. Юкхей еще никогда не видел, чтобы люди сжимались так сильно, уменьшаясь в размерах. В последнее время ему начинает казаться, что однажды Юта просто исчезнет, если Тэён забудет, что его нужно держать. Тэён скидывает тело на землю возле ног Тэиля, и Юкхей только сейчас замечает, какой он сам весь грязный и посеревший от усталости. Наверное, так и выглядят люди, которые тащат на себе в два раза больше, чем они способны выдержать. — Проверь его, — кидает Тэён Тэилю сверху вниз. — Если укушен, то пристрелите. Пока Тэиль осматривает новенького, заставляя его крутиться перед ним во все стороны, Юкхей делает то, что у него получается лучше всего. Держит его на прицеле. Ему сейчас холодно, хочется спать и есть. Так что какой-то грязный приемыш не такая уж и большая проблема на фоне всех остальных. Юкхей смотрит на него сквозь сонный прищур и ствол постепенно опускается, одновременно с тем, как очищается чужое лицо от грязи — приемыш трет его рукавом такого же грязного свитера, по большей части только размазывая грязь. Но зато теперь можно хоть немного рассмотреть его лицо. У него острый подбородок и мягкая верхняя губа; такие губы были у девчонок, которых Юкхей целовал когда-то в старшей школе. А может и не девчонки это были вовсе, сейчас уже невозможно точно вспомнить, что было до того, как он впервые выстрелил. Тэиль заканчивает вертеть его во все стороны и тянет за плечо, усаживая лицом к себе. Он послушно садится, поджимая под себя ноги, как будто на ужине в каком-то японском ресторане. Но из японского у них только Юта, который иногда ведется на уговоры Ёнхо и цитирует ему Мацуо Басё в оригинале. — Как тебя зовут? — спрашивает Тэиль скорее из-за того, что ему нужно какое-то короткое название для него, потому что каждый раз говорить «тот парень, которого притащил Тэён» будет немного утомлять. — Юкхей, он в порядке, опусти ствол. Никто сейчас не в порядке. — Чону, — коротко говорит приемыш и поднимает глаза на Юкхея, который все еще держит на прицеле его голову. На секунду они оба замирают, всматриваясь друг в друга. У Чону в глазах тоска и боль тяжелым камнем, у Юкхея в глазах ни черта, потому что он мертв уже как полгода. А затем он первый разрывает зрительный контакт и щелкает вхолостую курком, не опуская пистолет — в нем уже давно нет патронов. Но Чону даже не моргает. Возможно, он мертв уже год. / Через неделю Донён находит им машину. Водить умеет только Тэиль, но Ёнхо все равно долго дерется с ним за право крутить руль — скорее от желания сделать хоть что-то. Он приводит тысячу аргументов, среди которых совсем абсурдные. Тэиль с завидным спокойствием выслушивает то, сколько часов Ёнхо проиграл в нид фор спид и поднимает руки, капитулируя. — Если мы разобьемся, то сам будешь оправдываться перед Тэёном, — говорит он и залезает на переднее сидение, рядом с водительским местом. Ёнхо хлопает его по пояснице, пока он с кряхтением пытается устроить ноги под сидением раздолбанного пикапа. — Не переживай, — и он легко усаживается за руль, в один момент девая куда-то свои длинные ноги, — если мы разобьемся, то наверняка. Донён, уже привыкший к постоянным шуткам про смерть и суицид, забивается в угол на заднее сидение, и оказывается прижатым к окну плечом Юкхея. Пикап катастрофически маленький для пятерых, поэтому, когда на заднее сидение пытается влезть еще и Чону, то натыкается на торчащие колени Юкхея и застревает в дверях. Вообще, непонятно, ради чего Тэён вечно навязывает его вместе с остальными на разведку, если он приносит столько же пользы, сколько и Донён. А теперь, после того, как Донён нашел им машину, он вообще проигрывает по всем фронтам. Чону почти ни с кем, кроме Тэёна, не разговаривает. Юкхей никогда не видел, чтобы он первый начинал с кем-то разговор за всю эту неделю. И только один раз он улыбнулся — а возможно, это было просто короткое сокращение лицевых мышц — когда подслушал, как Ёнхо и Юта громко срались из-за того, какой кетчуп обычно добавляли в хот доги. Сошлись они на том, что Юте виднее, потому что он старше на пару месяцев, а потом проснулся Тэён и сказал завалиться обоим, потому что от их криков у него разболелся мозг. Ёнхо нетерпеливо похлопывает по рулю и щурится на них через зеркало, не понимая, из-за чего тормозится все движение. Чону все еще мнется у дверцы, пытаясь найти для себя хоть немного места, и Юкхей закатывает глаза. — Садись уже, — нетерпеливо бросает он и хватает его за руку, сильно дергая на себя. Прежде чем упасть ему на колени, Чону неловко взмахивает рукой и разбивает Донёну нос. Он не двигается на коленях Юкхея, вытянувшись в струну, и можно физически прочувствовать, как ему неудобно. Кое-как повернув голову, Чону долго извиняется перед охреневшим Донёном, истекающим кровью из носа, и это первый раз, когда он так много говорит. Так что сложно сказать из-за чего именно охреневает в данный момент Донён. Ржущий Тэиль с переднего сидения передает ему чью-то грязную футболку, и Донён брезгливо прижимает ее к носу рукавом. — Ничего, — шепелявит он в ткань, — это первый раз, когда я получил травму еще до того, как начал что-то делать. Чону пытается поклониться ему, чтобы еще сильнее выразить то, как ему жаль, и чуть не наворачивается с юкхеевых колен. Он хватается рукой за спинку переднего сидения, Юкхей интуитивно хватается за его бедра в вполне понятной попытке удержать то, что падает. В ладони больно врезаются тазобедренные косточки, а Чону дергается так, как будто его не спасли, а ударили, и замирает. — Убери руки, — тихо говорит он, но в его голосе звенит то ли битое стекло, то ли металл. Донён под боком Юкхея даже прекращает ворчать и затихает, удивленно поворачивая голову. Юкхею тоже хочется как-нибудь извернуться, чтобы заглянуть в лицо Чону и понять, он серьезно или просто так неудачно шутит. Но он больше ничего не говорит, только наклоняется чуть вперед, вцепляясь пальцами в собственные колени. Юкхей видит его до трогательного уязвимый затылок, выпирающие позвонки, уходящие вниз под растянутый полосатый свитер, и ему становится так хреново, что он даже не хочет ввязываться в конфликт и просто убирает руки с чужих бедер. Если Чону так хочется наебнуться носом вперед и пополнить ряды раненых в машине, то он не станет мешать. А с навыками вождения Ёнхо вообще есть риск пролететь через салон и пробить собой треснувшее лобовое стекло. Но ладно. Юкхей кладет руки на ободранное сидение и так сильно вцепляется в обивку, что у него сводит пальцы. Они едут черти куда — так говорит Тэиль, хотя карта тут только у него. Он вертит ее во все стороны, то и дело задевая краями Ёнхо по лицу, в конце даже поворачивает вверх ногами и с минуту смотрит на непонятные линии под таким углом. — Мы в жопе? — спрашивает у него Ёнхо, останавливая машину. Без нормального навигатора они заехали в какой-то незнакомый район с брошенными на дороге машинами. Проехать через такое невозможно, если только не использовать в качестве транспорта велосипед. Поэтому Ёнхо глушит мотор и пытается выпрямить ноги, задевая ими руль и какой-то мусор под сидениями. — В жопе, — пожимает плечами Тэиль и аккуратно складывает карту, краешек к краешку. — Риск был просчитан, но мы плохи в математике. Донён громко фыркает и первым вываливается из пикапа, пихая локтями и коленками Юкхея. Чону скатывается с его колен в эту же секунду, даже не посмотрев на него, и выходит следом. У Юкхея затекли ноги от долгого нахождения в одной позе, сотни иголок впиваются в него, когда он пытается пошевелиться. И это вся благодарность, которую он получил за то, что предоставил еще одно место внутри салона, а не на крыше пикапа. — Всегда пожалуйста, блять! — кричит он в спину Чону и тот даже поворачивается. На пару секунд они цепляются взглядами, и Юкхею становится физически некомфортно от того, как пристально в него вглядываются. В глазах Чону он не может рассмотреть ничего — он выглядит как обычно, как побитая хозяином собака, которую выкинули посреди поля. Юкхей не уверен, что видит Чону, смотря на него, но, если продолжать собачью параллель, то он именно тот, кто сожрал своего хозяина. — Я поблагодарю, когда сам попрошу тебя о помощи, — бросает ему Чону, как пустую кость, и разворачивается на пятках. О ради бога, думает Юкхей, когда вылезает из пикапа, сгибаясь пополам, неужели он просил Тэёна подобрать его неделю назад. Шоссе, на котором они оказались, идет вверх серпантином и загаженное настолько, насколько это возможно. Тэиль постоянно спотыкается о какой-то мусор, пока Ёнхо не сгребает его себе за спину, оправдывая это тем, что он выше и ноги у него длиннее. Тэиль открывает рот, потом закрывает, признавая чужую правоту. Донён, с засохшими кровоподтеками на подбородке, заглядывает в окна брошенных машин, роется в тех, которые открыты. Юкхей пинает сухие листья и осматривается по сторонам — ему скучно. Шоссе тихое и пустое, ни всякого полезного мусора, ни мертвецов. Изредка он оглядывается на Чону, который вместе с Донёном шарит по машинам. Он пролезает даже в открытые окна, предварительно убедившись, что в салоне пусто; Донён ворчит, что это все равно небезопасно, но быстро замолкает, когда Чону выползает из очередной легковушки с маленьким ящиком для инструментов. У них давно тяжело с оружием, последний патрон был потрачен Ютой, в тот самый день, когда они переходили на новое место, когда потеряли Хансоля. Так что сейчас сгодится все, чем можно проломить череп. Поэтому, когда Чону с сомнением вертит в руках отвертку, Юкхей нависает над ним и говорит просто: — Оставь. Если не хочешь, то отдай мне. Чону с каким-то недоверием поднимает голову и пару секунд всматривается в чужое лицо. — У вас что, совсем нет оружия? — спрашивает он и вертит в пальцах отвертку. Она маленькая, по размерам, как пилочка для ногтей. Чону бесит Юкхея, потому что он знает — если припечет, то можно будет отбиться и пилочкой, у него уже есть такой опыт. — Может быть, там, откуда ты пришел, и был военный склад, но тут мы выживаем как можем, — огрызается он. Чону долго не отвечает. Встает, отряхивает грязные джинсы, как будто это может как-то их спасти, и прячет отвертку в карман. Когда он смотрит на Юкхея, у него меняется взгляд — брошенная собака может больно укусить, если напомнить о том, кто ее бросил. — Там, откуда я пришел, — говорит Чону, — никто не выжил. Он не ждет жалости, а Юкхей его не собирается жалеть. Донён говорит, что они оба бешеные и идет догонять Ёнхо с Тэилем, которые успели скрыться за крутым поворотом. Юкхей смотрит на солнце, затянутое серыми тучами, и думает, что у них на все не больше двух часов. В темноте возвращаться не очень удобно — на неосвещенной дороге трудно ориентироваться, а ехать с включенными фарами это как изощренный способ самоубийства. Если бы у них была нормальная карта и нормальный Тэиль, то они смогли бы сделать куда больше за это время, а так придется только обследовать маленький участок шоссе и вернуться обратно с пустыми руками и ответами на вопросы Тэёна. Хотя, почему пустыми, думает Юкхей, Чону нашел отвертку. Отбившиеся от остальных, они вместе идут в противоположную сторону: Чону чуть впереди, а Юкхей сразу за ним. Со спины на Чону смотреть почти больно, если до этого с ним не говорить. У него опущенные плечи и тощие бедра, и передвигается он какой-то скользящей подпрыгивающей походкой, как будто готов в любой момент встретить опасность и сбежать от нее. — Как тебя нашел Тэён? — спрашивает Юкхей у этой напряженной спины. Чону, не оборачиваясь, передергивает плечами. — Ты вообще не умеешь молчать? — Я пытаюсь подружиться. Чону останавливается возле облезшего желтого школьного автобуса и только тогда поворачивается. Он смотрит на Юкхея и вдруг совершенно неожиданно улыбается. От этого у него даже глаза перестают быть пустыми, только немного грустные и уставшие. Юкхей даже теряется и просто глупо пялится на его нижнюю губу. — Тэён не говорил, что ты дружелюбный, — он облизывает губы и Юкхей только сейчас вспоминает, где у него глаза. — А что он говорил? У Чону от сдерживаемой улыбки даже глаза чуть прищуриваются, и на фоне всей разрухи он выглядит так неправильно, что хочется наорать на него, кинуть камень, сделать хоть что-нибудь, чтобы он перестал так выделяться на фоне сломанных вещей. Юкхей правда не понимает, где его откопал Тэён, в каком параллельном мире вообще остались такие люди, которые кажутся разбитыми на первый взгляд, но, когда ты отвернешься на секунду, у них уже каждый осколок к осколку. Не прекращая давить улыбку, Чону говорит: — Сказал, что ты сволочь, — и быстро исчезает внутри школьного автобуса. Юкхей так же быстро отказывается от всего хорошего, что он успел подумать о нем и останавливается только на одной мысли — бросить в него камень было бы все-таки очень приятно. По сути, было бы приятно бросить камень и в Тэёна, который распространяет такую личную информацию, но Юкхей не уверен, что в ответ в него не прилетит что-то потяжелее. — Может быть, я дружелюбная сволочь, — ворчит Юкхей ему в спину. Когда он тоже влезает в автобус, то Чону уже тухнет. Он копошится возле водительского места и только один раз оборачивается на Юкхея через плечо, скорее для того, чтобы убедиться, что зашел именно он. — Посмотри в салоне, так будет быстрее, — сухо говорит он и останавливает его еще раз, отчего Юкхей чуть не спотыкается на первом же шаге. — Лови, — и он бросает ему в руки отвертку, которую сам честно спер из брошенной машины не так давно. Вернее, бросает-то он ее не в руки, а куда-то в грудь, так что Юкхею приходится поймать ее на каких-то звериных рефлексах. — А ты? — спрашивает он, все еще топчась на месте. Чону машет на него рукой, призывая захлопнуть, наконец, рот и заняться полезным делом. — Я справлюсь. Юкхей вспоминает о том, как он пролетел с благодарностями после того, как любезно предоставил в аренду свои колени и думает — пусть Чону хоть стаей жрут у него на глазах, он не пошевелится, пока не услышит «пожалуйста». Таковы законы, не он их придумал. Чтобы что-то получить, нужно быть вежливым, или просто не кусать до этого руку, которая еще может тебя накормить. В автобусе грязно и невозможно ничего рассмотреть. Юкхей вздыхает, прежде чем опуститься на колени прямо на сомнительной чистоты пол. В коленки сразу же больно впивается какой-то колючий мусор и Юкхею немного стремно опускать на пол еще и руки, но — хочешь найти плюшку, будь добр и запачкаться. Он оглядывается, чтобы убедиться, что Чону в порядке и звать его на помощь еще не спешит. Тот увлеченно копается в бардачке, иногда откидывая что-то прямо себе через плечо. Так что выглядит он все еще, как самая последняя жопа в этом мире. Юкхей хмурится и отворачивается, пытаясь полностью сконцентрироваться на своем занятии. В автобусе темно и пыльно до ужаса. Пыль забивается в глаза и в нос, иногда приходится отвлекаться и ждать, пока по щеке скатится одинокая слеза, вызванная неожиданным приступом аллергии. Выглядит он сейчас крайне драматично; Юкхей даже со злым сарказмом думает, что потянул бы на роль второго плана в ходячих мертвецах. Что-то вроде парня, который умирает где-то в конце первого сезона, а все потом плачут над его погребальным костром, но, скорее всего, от того, что дым выедает глаза. Донён, наверное, расплачется от счастья, потому что он всегда жалуется, что однажды бездонный желудок Юкхея приведет к чьей-то смерти. А представь, что будет после моей смерти, мрачно отвечал ему Юкхей в таких случаях и Донён лично обещал, что подкурит от костра, в котором будет гореть его мертвое тело. Донён даже, блин, не курит. Юкхей находит в задней части автобуса какой-то девчачий рюкзак и вытряхивает его, не испытывая при этом никаких угрызений совести. Оттуда вываливается целая упаковка банановой жвачки, моток наушников, какие-то блокноты и маленькая банка пепси. Школьники могли бы хоть учебники с собой возить, было бы, что кидать в костер, чтобы он лучше разгорелся. Он складывает все обратно в рюкзак — он стремного розового цвета и с принтом какой-то девочки из аниме — и выпрямляется, задевая головой поручень. Чону тихо копошится где-то совсем за его спиной, такое чувство, что он этот автобус по частям разобрать решил. Он отряхивает сначала колени, потом руки и только после этого слышит, как кто-то стучит в окно напротив. О боже блять господи, успевает пролететь одинокая мысль, как давно Чону вышел на улицу. Он скользит по Чону быстрым взглядом, прежде чем кто-то снизу вцепляется в его ногу и сшибает на пол. Он больно бьется головой о подлокотник, когда падает и еще неловко подгибает под себя руку. Что-то цепляется за его джинсы над ботинками, лодыжку неприятно обдает холодом, когда за нее хватаются скользкие костлявые пальцы. У Юкхея уходит секунд десять на то, чтобы вспомнить, в какой карман он засунул отвертку и пять на то, чтобы встретиться взглядом с мутными глазами. Это девочка, может быть даже та, чей рюкзак он присвоил себе, так что ее агрессивное нападение вполне можно объяснить. Возможно, до этого она разлагалась себе спокойненько где-то под сидениями, поэтому он ее и не заметил. Она царапает его ботинки, пытаясь так подтащить себя чуть вперед, чтобы получить доступ к чему-то еще, кроме плотной джинсовой ткани и кожи ботинок. А Юкхей, наконец, нащупывает в кармане гладкую рукоятку. — Не обижайся, — говорит он, отпинывая мертвое тело от себя ногой и поднимаясь на колени, — я думаю, что Юте этот рюкзак понравится больше. Он вытирает отвертку о вылезшую из кресла обивку и складывает ее в рюкзак к остальному барахлу. Донён не будет рад тому, что он принесет, но его, хотя бы, можно будет заткнуть банановой жвачкой. Когда Юкхей встает на ноги и поворачивается на выход, то напарывается на Чону, стоящего на ступеньках. Само спокойствие и безразличие — руки в карманах и голова, чуть склоненная на бок. Он смотрит немного на Юкхея, потом на дважды мертвое тело у него в ногах. Его взгляд, его поза, его существование бесит так, что хочется сжать челюсти настолько крепко, чтобы раскрошились зубы, и можно было отвлечься хотя бы на боль. — Ты не помог мне потому, что я не просил? — злость сочится из каждого слова, но Юкхей не в состоянии это контролировать. Он только что обменивался пинками со своим потенциальным убийцей, а Чону просто стоял на пороге и ждал, чья сторона возьмет вверх. Зачем Тэён его вообще притащил? Чтобы обменять его на напарника, которого не будет заметно из-за кустов и на которого еды уходит меньше? Юкхею внезапно становится так говняно, что ему физически некомфортно стоять в тесном салоне вместе с Чону. Ему хочется на воздух, к Ёнхо и Тэилю, к островкам спокойствия, которые, хотя бы, делают вид, что заинтересованы в том, чтобы он жил. Поэтому он пробирается к выходу, стараясь больше не задевать головой поручни; когда он задерживается напротив Чону, тот не смотрит ему в лицо. — Не хотел, чтобы ты потом чувствовал себя обязанным мне, — говорит он и первым выходит из автобуса. Господи блять боже, устало думает Юкхей, лучше бы я чувствовал себя мертвым. Донён долго ржет над его рюкзаком, когда они снова упаковываются в машину. На этот раз ведет Тэиль, а Ёнхо грустно сидит сзади, скорчившись в какой-то невероятной позе, чтобы не мешать никому своими ногами. Юкхей до этого подрался с ним за право сидеть рядом с водительским местом и жестоко порвал его в камень-ножницы. Где Чону, он не видит, потому что не хочет смотреть и знать. Но, судя по недовольному кряхтению Донёна, они там как-то уместились все втроем, не устроив из чьих-то колен еще одно сидячее место. По пути им приходится свернуть с дороги, чтобы Донён и Тэиль могли выйти и убрать с дороги парочку полусгнивших фермеров. Это не обязательно, но Донён ноет, что у него затекли ноги и надо размяться, а Тэиль вообще ничего не хочет, но ему удобнее выйти, чем Ёнхо. Когда он возвращается, Юкхей угощает его банановой жвачкой. / — Не доставай его, — Тэиль ловит Юкхея за руку, когда они все выходят из машины, и ему приходится притормозить. — Он много дерьма пережил. Ёнхо пинает колесо пикапа и оглядывается на Тэиля — тот машет ему рукой, чтобы шел дальше и не вмешивался в воспитательный процесс. Чону заходит в дом вместе с Донёном, который о чем-то увлеченно ему рассказывает. Мирная картина — их остановка сейчас в симпатичном доме с садом, который сейчас хоть и вытоптан, но все равно напоминает о том, что цветы здесь когда-то росли, а не гнили. Юкхей тоже хочет поскорее пройти внутрь, чтобы лечь на диван и попросить, чтобы никто его блять не трогал. Но у Тэиля тяжелый взгляд и, несмотря на то, что он просто крошечный, отцепить его от себя и обойти буквально невозможно. — Я тоже, — говорит он. Тэиль опускает свою руку и прячет ее в карман. — Просто не трогай его, — он качает головой. — Это не твое дело и не мое. Пусть со всем этим разбирается Тэён. Юкхей устало смотрит на то, как Тэиль тоже уходит. Он думает, не многовато ли вещей, с которыми должен разобраться Тэён. Он думает, а кто будет отвечать за то, чтобы Тэён со всем разобрался. Он думает, по какому критерию Тэиль определил, что Чону страдал больше остальных. Эпидемия убила в нем сначала сопереживание, а только потом инстинкт самосохранения. Юкхей громко вздыхает, тоже пинает колесо пикапа и только после этого идет в дом, на ходу махая рукой Юте, который пялится на него из окна. Он долго не может заснуть, а когда все-таки засыпает, ему снится, как Чону стреляет себе в лицо. / Ёнхо возвращается грязный, с уставшим посеревшим лицом. Он отмахивается от вставшего ему навстречу Тэёна, стягивая через голову полинявший синий свитер. Юкхей скашивает на него глаза, не поворачивая головы. Он все еще не до конца проснулся и у него перед глазами маячат неприятные образы из сна. Серые улицы, полосатый свитер, отсутствие звука от выстрела. — В другую сторону лучше не ездить, — говорит Ёнхо. — Донёна чуть не цапнули, мне кажется, что у него теперь стресс. — Есть что-то полезное? — тихо спрашивает у него Тэён. Наверное, он думает, что Юкхей еще спит и он бы даже умилился от такого проявления заботы, но воспоминания о том, как он представил его Чону сволочью, все еще слишком свежи. Ёнхо не отвечает, чем-то гремит и они вместе с Тэёном уходят на маленькую кухню. Если закрыть глаза сильнее и заставить мозг перестать осознавать реальность, то можно представить обычное утро после вписки. В котором Ёнхо просто проснулся раньше остальных и принес пиво, а Донён еще ловит вертолеты после вчерашнего. Проблема только в том, что они никогда бы не смогли сойтись в мире, где все хорошо. Ёнхо очень похож на человека, с которым Юкхей был бы не против подраться из-за какой-нибудь херни. Тэён же большую часть времени — даже сейчас — выглядит так, как будто взорвется в любую секунду и пошлет тебя нахрен на всех языках мира. На корейском, английском и японском Юкхей уже был послан, осталось не так уж и много. Чону же вообще не выглядит никак. Юкхей никак не может понять его. В один момент он может выглядит, как самый дружелюбный в мире человек, а в другой — как тот, кто готов одарить тебя ножом между лопаток. В его образе нет постоянности и это заставило бы нормального человека держаться от него подальше. Но Юкхей не очень нормальный, у него нет инстинкта самосохранения, поэтому он и не собирается прислушиваться к Тэилю. Он советовал ему бежать от-, он же собирается бежать к-. Когда Юкхей встает, у него еще пару секунд перед глазами мельтешат красные пятна, как будто он не спал эти пару часов, а бился головой о стены. На кухне тихо переговариваются Тэён с Ёнхо, создавая успокаивающий будничный шум. Юкхей заглядывает к ним — выцвевший красный и такие же красные глаза у Ёнхо из-за того, что он через каждые десять секунд трет их ладонями — и проходит мимо. Очень хочется пить, а рюкзак с банкой пепси он бросил где-то на входе еще вчера. Есть риск, что гиены в лице Донёна и Юты все разграбили, но проверить все равно стоит, вдруг в этом доме стали уважать чужой труд. Из окна Юкхей видит копошащихся на улице Тэиля с Донёном. Они по очереди заглядывают под капот пикапа и о чем-то спорят. У Донёна красные уши и выражение лица, как у человека, который знает, что он прав, но его никто не слушает. Тэиль стоит спиной к окну, но Юкхей знает, что у него сейчас то самое бесячее выражение лица — спокойное и чуть издевательское, от которого Донён выходит из себя на пятой минуте разговора. По нему сейчас можно четко сказать, что прошло уже больше пяти минут и он пытается держаться на одном уважении к чужому возрасту. Юкхей ставит на Тэиля и отворачивается от окна. В коридорчике он чуть не спотыкается о вытянутые ноги Юты, которые он разбросал прямо посреди комнаты. Юкхей наступает ему на коленку и тихо матерится. — Серьезно? — спрашивает его Юта снизу. — Будешь так выражаться прямо перед моим салатом? Никакого салата у него нет, а выражаться какими-то мертвыми мемами он так и не разучился. Юта откладывает деревяшку, которую до этого обтесывал ножом, и с кряхтением сползает еще ниже по стенке, только для того, чтобы выше поднять ногу и пнуть Юкхея по заднице. Сегодня он выглядит немного лучше, чем пару дней назад, но Юкхей теперь ничего точно не может знать. Он не знал ничего о том, что произошло с Хансолем тогда — его оттеснило от остальных в сторону вместе с Ёнхо и все, что он точно слышал — это выстрел. С Хансолем он никогда не был близок, с ним никто не был близок просто потому, что он сам этого не хотел. И только после того, как он увидел изломанного Юту и Тэёна с бешеными глазами, после того, как Тэиль покачал головой и сказал — этого не должно было случиться, Юкхей понял, что, может быть, он преувеличил с этим «никто». Потому что так вышло, что говорил он только о себе. — Где Чону? — спрашивает он, на всякий случай отступая от Юты на шаг. Ему не хочется знать, но Чону правда нигде нет, хотя дом не такой большой, чтобы можно было где-то спрятаться. — Я скажу, если ты скажешь мне, где Тэён, — да ладно, блять. Но Юта смеется — он прекрасно знает, где Тэён, потому что бубнеж с кухни стал каким-то громким и агрессивным. Иногда слышен голос Ёнхо — он вставляет что-то на английском, чтобы еще больше выбесить Тэёна. Может быть, даже хорошо, что у них больше нет огнестрельного. Юта машет куда-то в сторону выхода, а сам осторожно выпрямляется — наверное, болит ушибленная пару дней назад нога. Юкхей пропускает его — в темном коридоре сложно разминуться двоим — и идет к выходу, поднимая дурацкий розовый рюкзак с пола. Чону сидит прямо на ступеньках и крутит в руках зажигалку. Он тоже смотрит, как Тэиль и Донён выясняют отношения (выясняет их один Донён, причем, сам с собой, потому что Тэиль уже голоса не подает, только иногда отворачивается и закатывает глаза), поэтому даже не слышит, как Юкхей останавливается у него за спиной. На нем какой-то смешной длинный бомбер, как у учеников старшей школы, и Чону все время пытается втянуть голову в плечи, чтобы вечерний воздух не пробирался за воротник. Юкхей смотрит на его затылок, на первый выпирающий из-под воротника позвонок и думает — вот бы было здорово заставить его онеметь навсегда. Он с громким пшиком открывает банку пепси и с удовлетворением наблюдает, как Чону с перепугу чуть не катится вниз со ступенек. Может быть, хотя бы при таком падении он откусил бы себе язык, чтобы они смогли стать друзьями. Чону, к сожалению, ничего себе даже не ломает, только Юкхея — взглядом, когда снова устраивает задницу на ступеньках и оборачивается через плечо. У него уставшие красные глаза и он даже не втыкает в Юкхея ножи, всего лишь режет своей внезапной беспомощностью. А, хрен с ним, думает он, и садится рядом. Пепси опасно выплескивается за бортики банки и попадает ему на пальцы, Он вытирает их о свои джинсы, награждая их еще одним смазанным пятном где-то под коленом. — Привет, — Чону приподнимает брови, но Юкхей просто улыбается ему и салютует банкой. Пепси на вкус, как грязь, но он все равно делает глоток и старается не расплакаться от того, как это отвратительно. Тэиль и Донён расходятся, кажется, не найдя общего решения. Пикап с открытым капотом остается одиноко маячить перед глазами желтым пятном. Донён толкает Юкхея бедром, когда проходит мимо него в дом, Тэиль же наоборот, хлопает его по плечу, как будто извиняясь за то, что выбесил Донёна. У Юкхея нет к нему никаких претензий, он и так ставил на него еще до того, как они прекратили сраться. Пепси оседает неприятным горьковато-сладким привкусом на языке, но он все равно делает еще глоток и закатывает глаза от того, как это мерзко. Противнее было только пиво, которое в начале месяца Ёнхо откопал под прилавком в каком-то супермаркете. Он взял Юкхея на слабо и даже сам сделал первый глоток. Блевали они потом под тем же прилавком, под звуки гиенившего Донёна вперемешку с громким осуждением Тэёна. О Чону он как-то забывает, потому что тот очень тихий; он даже не шевелится, только сильнее втягивает голову в плечи и обхватывает колени руками. Чону больше не похож на агрессивную брошенную собаку, он похож на одинокого мокрого щенка. — Я думал, что смогу выжить один, — вдруг говорит он, как будто продолжая уже начатый диалог. Юкхей опять дергает рукой, выливая пепси уже на джинсы, и поднимает на Чону глаза. Он пытается выдержать его взгляд, но ломается на пятой секунде и ерошится еще сильнее. — Ты спрашивал, — он передергивает плечами, — как Тэён нашел меня. Вот так. Становится холоднее и темнее, так всегда приходит ночь. После нее всегда приходит еще что-то, но до этого еще есть пара часов. Юкхей глупо смотрит на выгоревшую банку в своей руке, цепляя взглядом острые плечи Чону под дурацким бомбером. Но каким бы разбитым он не был, он все еще чуть не стал свидетелем его смерти не так давно. Поэтому Юкхей мнет банку и чувствует себя законченной сволочью, когда вбивает в него вопрос: — Как ты вообще продержался один так долго? — это месть за желтый автобус, за то, что он поцапался с ним в машине. Ну и еще нужно соответствовать тому, как Тэён его представил. Если быть сволочью, то так, чтобы самому от себя противно. — Никак, я не был один. Чону стучит ботинками друг о друга, сбивая пыль и хоть как-то разбивая повисшую тишину. У него абсолютно безразличный голос и если бы у слов были цвета, то его сейчас были бы серые. Юкхей откидывает банку куда-то в увядший цветник и смотрит на свои руки. Потом протягивает правую и осторожно кладет ее между чужих лопаток. — У нас никто не умирал, — говорит он, чувствуя, как слова больно царапают глотку, а в черепной коробке беснуется мысль, что ложь сейчас вообще не во благо, — уже давно. Уже почти месяц. Чону дергается под его рукой, а потом обмякает и тихо выдыхает. Юкхей ведет ладонью снизу вверх, цепляя пальцами позвонки. Утешать у него получается от слова «супер хуево», как и у Чону принимать это утешение. Юкхей надеется, что к утру никто не умрет, чтобы не выглядеть в чужих глазах не только сволочью, а еще и обманщиком. / Погода портится и пикап намертво застревает в грязи, несмотря на все попытки Ёнхо как-то вытащить его. Он только обливает грязью Юту, когда дает газ и получает за это вполне внятную угрозу накормить его землей, если он не будет убегать достаточно быстро. Чону смеется рядом с Юкхеем, когда смотрит, как Ёнхо дает по съебам куда-то за дом, и Юкхей тоже улыбается и смотрит — на Чону. Он думает, Ёнхо пиздец, Япония всегда выполняет свои обещания о нападении. Из-за постоянных дождей почти невозможно выйти в город, чтобы поискать продукты, поэтому они уныло доедают запас консервов, который был в подвале дома. Тэиль жалуется, что он уже насквозь промасленный и просоленный, из-за этого, Юта вообще есть отказывается и выкуривает сразу две сигареты из общей заначки. Юкхей тоже мрачно смотрит в свою тарелку и вспоминает, когда он в последний раз ел нормально, чтобы потом не хотелось выблевать свой желудок за его ненадобностью. Выходит где-то в школе, когда он прогулял уроки и четыре часа просидел в каком-то бургер кинге. Юкхей вздыхает и скрипит ножками стула по полу; сейчас он бы продал Донёна за картошку фри под сырным соусом. Тэён смотрит на них мрачно, из-под бровей, а потом отбирает у Юты половину сигареты и прикрывает глаза. — Я лично выебу тех, кто не будет есть, — выплевывает он вместе с дымом и стряхивает пепел на пол. — Если не это, то земля вон из того горшка. Выбирайте. Юта гладит его по коленке и Тэён даже чуть смягчается, но сигарету все равно не отдает, закусывая фильтр так, как будто решил пообедать им. Юкхей ковыряется в тарелке и грустно думает о бургерах. Две булочки, котлета, лист салата. С Чону ему приходится пересекаться чаще, потому что тот много зависает с Тэилем, а Юкхей зависает с Ёнхо — логическая цепочка завершается тем, что иногда они сидят на одном диване, закинув друг на друга ноги. Чону такой легкий, как будто у него полые птичьи кости и Юкхей на всякий случай щупает его за бока, за что справедливо получает в глаз. Сам он старается перенести весь груз на спину, чтобы не вдавливать Чону в диван своими ногами. Но тот вроде как не замечает и даже складывает руки у него на коленках для удобства. Это странно, но приятно. Юкхей сидит без единого движения до тех пор, пока у него не отказывают обе ноги. У Чону опять какой-то новый свитер, который нравится Юкхею куда больше того, в полоску, потому что в нем он ему еще не снился. Он видел его в черно-белую полоску на красном фоне, видел в школьном бомбере, сгорающим под какой-то многоэтажкой, видел в простой белой футболке и без лица. Чону из его снов очень сильно хочет умереть и еще ни разу не повторился. Чону из реальности тоже нарывается на парочку ножевых, когда спорит с Ютой о том, чем закончилась игра престолов. Юта воет и кидает в него щеткой для обуви, которой Тэён до этого пытался отодрать грязь со своего кроссовка. Щетка бьет Чону по бедру и тот сгибается так, как будто в него выстрелили из дробовика, как минимум. — Да разве это не конец седьмого сезона? У Юты так горят глаза от злости, что Тэён даже закрывает рот, передумывая на него орать и начинает скрести кроссовок ножом. — Сезонов девять! — орет он и предпринимает слабую попытку кинуть в Чону еще и ножом. Донён рядом с Юкхеем пожимает плечами и безразлично говорит, что — какая разница, все равно же все умерли, а потом хмурит брови и поджимает губы. Юкхей качает головой — он не смотрел сериал, но согласен с Донёном даже вне контекста. Этой ночью ему снится, как он смотрит на Чону через качающуюся воду. / Когда Тэён просит их с Чону обойти еще раз территорию, но с другой стороны, Юкхей даже не начинает ныть по этому поводу. У него уже нет сил сидеть на одном месте и перспектива побыть немного полезным тоже заманчивая. Он ждет, пока Чону закончит возиться в доме и смотрит, как отъезжает машина с Тэёном и Ютой внутри. Пикап уже не желтый — он цвета машины, на состояние которой ее хозяин положил здоровенный болт. Да и едет еле-еле после того раза, когда Тэиль и Донён покопались под капотом. Юта высовывается из окна, как здоровый тупой бигль, оглядывается назад и тычет Юкхею прощальный средний палец. — Дебил, — уверенно говорит Донён и швыряет им вслед пустую обертку из-под орехового батончика, а потом поворачивается к Юкхею и хмурит брови так, что они встречаются у него на переносице. — А ты чего пялишься? — Просто ты красивый, хён, — влезает подкравшийся неизвестно откуда Чону и посылает Донёну сердечко из пальцев, из-за чего тот моментально выходит из строя. Он машет на них рукой и уходит в дом, пиная ногами мусор у себя на пути. Юкхей смотрит ему вслед и качает головой. — Это был запрещенный прием, ты же знаешь. Чону улыбается и это выходит так красиво и тепло, что Юкхей на секунду даже чувствует себя так, будто стоит под лучами весеннего солнца. Когда его тепла все еще недостаточно, но контраст с холодным непрогретым воздухом дает оценить его ценность. Он сам не умеет так улыбаться. Юта вообще говорит, что ему рот лучше не открывать ни для каких целей, потому что из-за этого хочется закрыть его ему насильственным образом. Юкхей уважает мнение хёна и его тяжелую руку, а еще он уважает все свои зубы, поэтому даже сейчас просто стоит, как дурак, и смотрит, как Чону красиво светится рядом. Он думает еще раз — это красиво — и ему становится очень говняно, потому что все красивое сейчас очень быстро исчезает, погибает самостоятельно или с чьей-то помощью. Солнце не появляется уже неделю, цветы завяли, а интернет — о, с его помощью можно было увидеть много красивых вещей — похерился еще в первый день, так что лучше не отсвечивать, не испытывать судьбу. Но вот у Чону ломаются поднятые уголки губ и тухнут глаза: солнца больше нет, батарейки закончились, зима близко, все умрут. — А какой запрещенный прием я могу использовать против тебя? — спрашивает он так, как будто они знакомы так долго, что уже можно выкладывать карты на стол и раскрывать друг другу свои слабые места. Они не могут. Юкхей думает, твое, блять, существование. Юкхей говорит: — Нож в бок, например. И он даже не врет. Тэиль прокладывает им маршрут на карте; Чону топчется у него за спиной, периодически посматривая на эти зигзаги и шутит, что, наверное, он хочет, чтобы они вообще не нашли путь обратно. Тэиль делает вид, что ему тоже смешно и стучит карандашом по бумаге. Ёнхо лезет через весь стол и тоже чертит на листке парочку каких-то кривых линий, превращая чертеж в какую-то адскую пентаграмму. — Я буду не против, если вернется только Чону, — и он подмигивает ему, открыто игнорируя присутствие Юкхея в этой комнате. Хотя он стоит буквально в паре шагов от него и искренне не понимает, чем заслужил к себе такое отношение в этой группировке, которая сгруппировалась чисто для того, чтобы бесить его. — У Юкхея топографический кретинизм, он сам хрен дорогу найдет. От этой карты толку — ноль, и Чону засовывает ее в карман толстовки через минут двадцать после того, как они отходят от дома. Юкхей и до этого ни черта из нарисованного не понимал и просто шел по той дороге, по которой они раньше не ходили. Чону идет с ним рядом, почти задевая его своим плечом. Это даже ближе чем в те разы, когда они лежали вместе на диване. Сейчас Юкхей даже чувствует, как от него пахнет — костром и пылью, такое чувство, если вдохнешь поглубже, то легкие забьются. Костры они перестали жечь еще до того, как Тэён притащил его к ним, а пыль давно уже прибило к земле дождями, так что, наверное, этот запах еще из прошлой группы. От Юкхея, наверное, несет бензином и сигаретами — взрывная смесь. — Как давно ты тут? — Чону аккуратно переступает каждую трещинку на асфальте и поэтому не поднимает глаз. Юкхей может пялиться на него столько, сколько захочет, пока он залипает в землю, чем и пользуется. Он засматривается на ямочку под нижней губой и спотыкается. Чону машинально вытягивает руку, чтобы поймать его и это просто огромный прогресс. В прошлый раз, когда Юкхей нуждался в помощи, он просто стоял и смотрел. Хотя, тогда был риск того, что его ногу начнут жевать, а сейчас же он рисковал максимум тем, чтобы пропахать носом землю. Так что он едва задевает его ладонь боком и снова твердо становится на ноги. Чону быстро делает вид, что просто собирался засунуть руку в карман и с невозмутимым видом шагает дальше. — Вы с самого начала вместе? — продолжает он, так и не дождавшись ответа. — Просто вы такие, ну… — он неопределенно взмахивает рукой, — охренеть разные. Вы были знакомы раньше? — Они грабили мой дом, — Юкхей морщится, потому что это не самая приятная история. Он буквально жил очень спокойно в каком-то гараже на окраине, пока в один прекрасный день Ёнхо на раздолбанном грузовике не протаранил стену в его мирной обители. — Потом Тэён очень хреново извинился и предложил мне пойти с ними. — И ты согласился? — Нет. Но Тэён меня побил, поэтому мне пришлось. Чону смеется и Юкхей тоже непроизвольно улыбается, хотя ему вообще не смешно от этих флешбеков. Не каждого Тэён притаскивает в группу так, как Чону. Юкхея пришлось побить, чтобы он перестал агрессировать, с Донёном вообще пришлось вести переговоры минут двадцать, потому что он отказывался снимать с прицела голову Юты и идти на какие-то условия. Юкхей ставит мысленную галочку рядом с пунктиком «задать Ли Тэёну парочку гребаных вопросов». Они сходят с асфальтированной дороги; Юкхей немного отстает, чтобы разобраться с ворчащим мертвецом и долго пытается вытащить отвертку из твердой височной кости — с теми, кто умер недавно, всегда возникают такие трудности. Чону пихает труп ногой и опускается на колени, чтобы проверить карманы и маленькую набедренную сумку. — Нищеброд, — разочарованно заявляет он, раскладывая рядом с собой парочку патронов, ключи, паспорт в полиэтиленовом пакете и подвеску на стершейся веревке. — Как это вообще работает в ходячих мертвецах? Когда мы найдем военную базу и захватим танк? — Мы не в таком уж и плохом положении, — Юкхей помогает ему подняться с земли и ждет, пока Чону отряхнет колени. — Думаешь, могло быть хуже? — Ну, на нас могли бы напасть инопланетяне. И наша жизнь превратилась бы в адаптацию фильма «Марс атакует». Они едва находят дорогу обратно до наступления темноты. Много времени уходит на то, чтобы прочесать маленький дом в глубине леса. Чону шутит, что тут, наверное, раньше жил какой-нибудь лесник-социопат, раз забрался в такую глушь. Юкхей не уверен, потому что он не находит ни голов животных на стенах, ни дробовика на стене. Он даже залезает под кровать и шарит там, в надежде найти хоть что-то, чтобы вернуться и ткнуть в это всех носом. Потому что после того, как он последний раз притащил рюкзак и банановую жвачку, Тэён смеялся так, что чуть не подавился воздухом. Но он выгребает только мусор и поднимает пыль, из-за которой слезятся глаза и першит в горле. — Жопа, — говорит он, поднимаясь на ноги, и поворачивается, чтобы сказать Чону, что все херня и ничего, кроме мусора они тут не найдут. Чону целится двадцатым глоком прямо ему в лоб. — Неприятно, да? — с каким-то осуждением спрашивает он и опускает руку с пистолетом. — Не заряжен. Неприятно — это не то слово. Юкхей в натуральном ахуе. Он громко об этом заявляет и кидается в Чону какой-то пустой пивной банкой, но тот легко уворачивается и скрывается в соседней комнате, едва не наворачиваясь через низенький порожек. Глок он отдает Юкхею добровольно, когда выясняется, что с помощью него не удастся никого пристрелить. Юкхей вертит его в руках и даже заглядывает в дуло, потому что нихрена он в оружии не разбирается. У них в команде есть только один задрот по этой теме и это не он. — Отнесем Тэилю, — говорит он, прекращая вертеть глок во все стороны. — Может, Тэён с Ютой найдут патроны. Чону пожимает плечами и кладет ладонь на руку Юкхея, которой он держит пистолет, притягивая ее к себе. Он наклоняет голову и Юкхей с высоты своих гордых пары метров глупо смотрит на его склоненную макушку, не зная, куда девать ему вторую руку и себя заодно. — Тут какие-то черточки, — Чону ведет пальцем по рукояти, все еще не убирая вторую руку. — Их четыре. Как думаешь, что это? Донён линиями отмеряет дни — прямо на наружной стене дома, их там столько, что Юкхей уже давно сбился со счета и даже не обращает на них внимания. Такие они видели в заброшенной квартире на пятом этаже, но черточки закончились очень быстро, потому что их больше было некому рисовать — хозяина квартиры они нашли тут же, рядом с изрисованной стеной, привязанного к ножке кровати и с пакетом на голове. Хансоль тогда сказал, что это хреновый способ себя убить и на вопрос Донёна, а какой же тогда хороший, пожал плечами и выстрелил всего один раз. Чону ждет, поглаживая пальцем локоть Юкхея и смотрит только на рукоять глока. Эти простые движение успокаивают и обезоруживают, и Юкхей весь устало обмякает и ему хочется сесть — пусть даже прямо на пол — положить голову Чону на колени и потеряться в этих касаниях, действующих на сознание, как метроном. Чону поднимает голову и Юкхей встречается с ним глазами. Это вообще не романтично, потому что у Чону такие красные глаза, что зрительный контакт может привести только к одной мысли — кому-то тут надо хорошенько отоспаться. — Иногда линии — это просто линии, — отвечает Юкхей. А иногда последняя из них — это дата чьей-то смерти. Они пережидают, пока по дороге пройдет небольшая группка мертвецов, хотя Юкхей ворчит до последнего, что это тупая трата времени. У Чону есть инстинкт самосохранения, а у него есть отвертка и пассивная личностная позиция. Поэтому он позволяет затащить себя за угол дома и припереть к стене. У Чону как-то припадочно блестят глаза, как будто он готовит лучшую шутку в своей жизни. Он облизывает губы и выглядывает на дорогу, оценивая угрозу. Юкхей глупо пялится на его рот сверху вниз и думает — какого черта. — Давай так, — Чону отвлекается от дороги и фокусируется на нем. — Если они не услышат нас и пройдут мимо, то ты спросишь у меня что угодно. А если ты сдашь нас, то я задам тебе вопрос. — А если они сами нас найдут? — глухое ворчание совсем близко не добавляет никакого азарта. У Юкхея только отвертка и пустой глок, а еще Чону, который решил, что будет весело поспорить на желание именно в такой ситуации. Он вспоминает все свои сны с ним и теперь уже точно не уверен, был ли виноват в этом кто-то, кроме Чону. Ему никогда не снится предыстория, а только сам финал, но сейчас Юкхей уже не сильно уверен в том, что такие драматические события случались сами собой. Если у него нет инстинкта самосохранения, то у Чону, скорее всего, нет мозга. Из них получилась просто охуенная команда. Стратег Тэиль и осторожный Донён могут лезть на самое высокое здание и прыгать оттуда нахрен. — Ты выиграешь только в том случае, если они нас не найдут, — Чону снова улыбается, и у него блестят глаза. — Или ты боишься вопросов? Юкхей вспыхивает моментально — как спичка, как дурак, которого взяли на слабо. Это происходит каждый раз, когда кто-то пытается манипулировать им, и каждый раз он ведется, как пятилетний ребенок. Чону открывает рот, чтобы сказать что-то еще, но у Юкхея уже падает занавес. Он сгребает его за воротник полосатого свитера и резко меняется с ним местами, зажимая ладонью чужой рот. Ворчание мертвецов слышно совсем рядом — они проходят по проезжей части по своим важным мертвячиным делам. Юкхей даже дыхание задерживает на всякий случай и еще сильнее вдавливает Чону в стену, потому что он не уверен, что тот не захочет выкинуть что-то для того, чтобы их обнаружили. Его дыхание обжигает внутреннюю сторону ладони — он дышит ровно и спокойно, даже слишком спокойно для такой ситуации. В паре десятков шагов от него потенциальные убийцы, между ним и Юкхеем даже сантиметра нет. Суть в том, что оба варианта могут стать смертельными, если ситуация выйдет из-под контроля. Юкхей вот, например, готов прибить его только за то, в какое неловкое положение он его сейчас поставил. На Чону он изо всех сил старается не смотреть, по крайней мере, ему в глаза, потому что это кажется ему последней точкой. Флажок чекпоинта, последнее сохранение перед финальным боссом, который готов раскрошить к чертям твои кости и перемолоть мозг. Чону не тянет на какого-нибудь монстра, но Юкхей знает — это только до тех пор, пока он не смотрит ему в глаза. Смотреть на его шею тоже так себе вариант, но выбирать как-то не приходится. Проходит пара минут, пара часов, несколько тысяч лет, когда шарканье ног и тяжелые рычащие вздохи стихают. Проходит столько же в квадрате, и Юкхей, наконец, опускает руку, давая Чону немного подышать. Тот тихо вдыхает ртом и не шевелится, позволяя прижимать себя к стене, хотя необходимость в этом уже отпала. — Как бы ты хотел умереть? — спрашивает Юкхей, используя свое выигранное желание. Чону моргает и опускает глаза, из финального босса превращаясь в первого поверженного врага. Он кладет обе руки на плечи Юкхея и немного отстраняет его от себя. Не до конца, он просто образует между ними небольшое расстояние и опять замирает. Когда он говорит, его голос болюче ломается, как будто каждое слово из него вырезают осколком стекла. — Я бы просто хотел умереть пару лет назад. / Повыебываться перед Ютой и Тэёном не получается, потому что они приезжают на какой-то иномарке вместо привычного желтого пикапа. Юта сильнее прихрамывает на правую ногу, но все так же шипит на Тэёна, когда тот предпринимает слабые попытки помочь ему. — Отвали, — говорит он и пытается пихнуть его здоровой ногой. — Я не гребаная принцесса, поздно носиться со мной, когда я уже покалечился. Он теряет равновесие в результате неудавшегося пинка и Тэён все-таки ловит его за плечи — выглядит он уставшим, но очень довольным собой. Тэиль тоже выглядит довольным. Он возится то ли с винтовкой, то ли с карабином — Юкхей в душе не ебет, что это за вид оружия, но зато точно знает, что эта штука должна стрелять — и только кивает Чону, когда тот садится рядом с ним. Юкхей со своим беспатронным глоком чувствует себя сейчас самым бесполезным участником на этой вечеринке. Это все равно, что прийти на тусовку с банкой пива и узнать, что кто-то предложил пойти в бар и заплатить там за всех.  — Где вы нашли эту детку? — спрашивает Ёнхо, заглядывая Тэилю через плечо и изо всех сил мешая ему работать. — Вряд ли мирные жители таскали с собой такое каждый день. Донён тоже пихает Тэиля с другой стороны и они с Ёнхо очень злоупотребляют терпением человека с пушкой в руках. Юта садится на потрепанный жизнью диван и устало вытягивает ноги. Тэён опирается о спинку дивана и устраивает подбородок на макушке Юты. — Они и не таскали, — он зевает и трет глаза — у него сбитые костяшки на руках, а когда он трет лицо, то мазок грязи на скуле оказывается вовсе не грязью, а нормальным таким синяком. Юкхей давно уже не думает о том, откуда они берут еду и оружие. Та часть, которая отвечала за человечность засохла и отпала после того случая, когда он поголодал неделю. Так что у него нет никаких вопросов, но он удивляется, когда Чону подает голос. — Нас не будут искать? — он поднимает голову и в глазах у него тоже — ничего человеческого, только ленивый интерес, грозит ли что-то их безопасности. За его спиной окно и тени расчерчивают его лицо острыми линиями, придавая мягким чертам какую-то угрожающую твердость. Он замечает взгляд Юкхея и переводит глаза на него. Смотрит чуть устало и приподнимает брови в немом вопросе. Юта слабо шевелится на диване, пытаясь откинуться на его спинку так, чтобы не потревожить Тэёна. — Не будут, — просто отвечает он. — Некому. Они с Тэёном вместе засыпают на диване, умещаясь на нем только каким-то чудом. Донён накрывает их пледом, изъеденным молью, оправдываясь тем, что они его бесят. Тэиль тихо рассказывает о том, что Юта и Тэён видели проходящее в центре стадо. Возможно, они разбредутся через пару дней и станет легче пробиться через них. К тому же, теперь они смогут немного себя поберечь и пострелять по головам с расстояния. На этой фразе Тэиль почти ласково поглаживает ствол новой винтовки и Ёнхо говорит, что он чувствует приступ ревности. Чону перебирается поближе к Юкхею, едва не наворачиваясь со своего стула, и кладет голову ему на плечо, делая вид, что засыпает. Его волосы щекочут шею, а свои руки он складывает на коленях Юкхея так, как будто именно там им самое место. И он такой мягкий и уязвимый сейчас, что страшно не то, что трогать его, даже шевелиться рядом с ним страшно. У Чону открыта спина, грудь, шея — все места, которые стоило бы в такое время защищать любой ценой, но он по собственной воле льнет к Юкхею и открывает их все. Ему нечего дать ему в ответ, поэтому он просто накрывает своей рукой его ладони и надеется, что это хотя бы как-то сравнится со всем тем, что он получил. Тэиль выходит тэстить карабин на банках. Ёнхо держится от него подальше, потому что до этого Тэиль за пять минут сделал глушитель из трех пластиковых бутылок, поролона и скотча. У него, конечно, руки не из задницы, но выглядит эта конструкция очень ненадежно, да и сам Тэиль старается держать пушку подальше от своего лица. Юкхей ставит банку из-под пепси на стул, в десятке шагов от дома, и отходит подальше. — Ты когда-нибудь видел, как что-то из говна и палок работает? — спрашивает он у Чону, который опасливо прижимается спиной к входной двери, готовый в любой момент исчезнуть с опасной территории. — Нет? Сейчас увидишь. Тэиль долго целится в банку и после второй минуты у него начинают трястись руки. Ёнхо громко выкрикивает какие-то черлидерские кричалки, но ближе подходить все равно не рискует. Он сидит спиной к ступенькам и очень занят тем, чтобы вовремя помочь, если испытание глушителя версии «ну хуй знает 1.0» пойдет не так. Юкхей тоже смотрит, как Тэиль то поднимает карабин к плечу, то снова опускает и проверяет, на месте ли курок, поэтому он пропускает тот момент, когда Чону его целует. Ладно, он не делает этого. Просто в какой-то момент Юкхей моргает и опускает глаза, чтобы найти Чону где-то снизу и что-то спросить, но видит его намного ближе, чем раньше. Он видит его красивую верхнюю губу, ямочку под нижней, обветренный нос и широко открытые глаза. Чону опять ничего не делает, только образует между ними привычное расстояние в вытянутую руку, и замирает. Юкхей чувствует тепло его тела, чувствует знакомый запах костра, и на том месте, где у него раньше было сердце что-то колет и сжимается. Чону улыбается и тянется к нему еще ближе, как будто пытаясь прошептать что-то ему на ухо. — Может быть, — говорит он, — у вас и правда все будет хорошо. Может быть. Юкхей наклоняет голову так, чтобы видеть лицо Чону после этого «вас» — он выглядит так, как будто все уже для себя решил. Он пытается отвернуть лицо, но Юкхей ловит его щеки руками и фиксирует в таком положении, не давая ему вновь вбросить какую-то фигню и сбежать. У него куча гребаных вопросов еще после первой встречи, когда он молча выдержал холостой выстрел в лицо и после того, как просто стоял и смотрел, как его вываляли на полу школьного автобуса. Катастрофа, думает Юкхей, не цепляясь особо за эту мысль, как же так сука вышло. Когда он притягивает Чону к себе ближе, тот не сопротивляется вообще, только как-то тихо выдыхает, согревая дыханием ладонь Юкхея. Он все еще держит руками его лицо и они смотрят друг на друга вот так пару секунд. Пока Чону не дергается немного вперед, уничтожая это крошечное расстояние, и не касается губами его подбородка. Потом уголка губ, отодвигается в сторону, чтобы легко мазнуть губами по его щеке и — прежде, чем поцеловать его — он опять красиво улыбается, складывая осколок к осколку. Поцелуем это назвать сложно, Чону просто трогает его губы своими, как будто он боится, что Юкхей вдруг решит испугаться после того, как сам заблокировал ему все пути к отступлению, и сбросить его по ступенькам головой вниз. У него мягкие губы и давит он совсем несильно, так что Юкхею кажется это все дико несерьезным и бесячим. Как будто Чону опять стоит и смотрит, ожидая, какое решение он примет и попросит ли он его помощи. Нахрен она ему нужна. Он опускает руки ниже, вцепляясь ими в растянутый воротник свитера — полосатый, самый раздражающий — и сильно тянет на себя. Секунды хватает на то, чтобы вдавить Чону в себя так сильно, насколько это возможно и выдохнуть его в губы. Чону податливо открывает рот и позволяет поцеловать себя глубоко и жарко. У Юкхея в глазах вспыхивает красным и он закрывает их на всякий случай, чтобы его окончательно не повело от происходящего. Чону приятно трогать, приятно целовать — это все так, как будто вокруг ничего не происходит и если открыть глаза, то окажется, что все происходящее было просто его наказанием за то, что Юкхей слишком долго вел себя, как последняя мразь. Чону поднимает руку и просто кладет ее Юкхею на грудь, и он фыркает ему в губы, понимая, что его сердце буквально лежит в чужой ладони. Это тупо, смешно, но — сука — правда. Он крепче обнимает его за плечи, запуская ладони под свитер, и просто замирает так немного, пересчитывая пальцами чужие острые позвонки. Юкхей отстраняется совсем немного, гладит пальцем верхнюю губу Чону, на которую он залип еще в первую встречу, и целует его в ямочку на подбородке. — Все будет хорошо, — говорит он. Чону не выглядит слишком впечатленным, но он хотя бы не начинает этого отрицать и приводить кучу фактов, почему их жизнь может пойти по пизде в любой момент. Юкхей ему сейчас очень благодарен, потому что молчаливое одобрение — это максимум того, что ему сейчас необходимо. Он не верит сам себе, но Чону хочется вбить в голову это ужасное вранье, он вцелует в него это, если будет нужно. Он только наклоняет голову, снова открывая свое слабое место, и согласно кивает. — Ладно, — говорит он. — Ладно. Он не выглядит так, как будто поверил ему, и Юкхей хмурится и наклоняется, чтобы привести аргумент и еще просто потому, что целовать Чону классно и приятно. Если бы он знал, то припер бы его к стенке вместо знакомства. И если бы он сломал ему в таком случае пару костей, то он бы даже сказал — спасибо пожалуйста, а теперь можно? Бутылка пепси падает с тихим хлопком и это единственный звук, который разносится по дворику. Тэиль издает радостный звук человека, которому не разнесло лицо выстрелом из-за самодельного глушителя из бутылок. Ёнхо тоже радостно шумит, потом оглядывается и спрашивает, остались ли еще лишние патроны. / Все становится сложнее, когда Тэиль подхватывает какую-то заразу. Он натягивает горло водолазки до глаз и ходит так постоянно, отчего Юкхей вообще забывает, как выглядит его нижняя половина лица. Иногда ночью он слышит, как Тэиль кашляет и как потом прерывисто, с хрипами вдыхает воздух, как будто в него втыкают по ножу за каждый вздох. Ёнхо сереет и в уголках губ у него ложится маленькая складка. Он почти не разговаривает, а если открывает рот, то только для того, чтобы кинуть что-нибудь язвительное в сторону Тэёна. В нем уже нет места для ножевых, но для Ёнхо он все равно как-то освобождает место и продолжает слушать все, что он ему говорит. Юта держит руку на его бедре, как на предохранителе, но проблема в том, что в их группе все оружие стреляет с осечкой. — Надо уходить отсюда, — Ёнхо ходит по маленькой комнате кругами, отчего у Юкхея начинает кружиться голова и он отворачивается к окну. — Я уже не могу видеть этот дом. Нам нужно оружие, нужна еда, нужны, — и тут его голос ломается, но только на секундочку, — лекарства. Донён сидит рядом на полу и ни на кого не смотрит, потому что впервые в жизни — в этой — он не знает, чью сторону принять. Тэён — бесконечно уставший и весь какой-то серо-зеленый — только молча машет головой на каждое слово Ёнхо и тот, в конце концов, тоже выдыхается. Он прислоняется плечом к стене и обводит взглядом комнату. — Все всегда из-за твоих решений, — говорит он тихо и спокойно и Юкхей чувствует, как Чону рядом вздрагивает и жмется к нему боком, потому что так — страшно, лучше бы он кричал. — Это из-за тебя Хансоль тогда пошел в ту сторону. Никто не стреляет, но раненых становится на одного больше. Юта медленно поднимается со своего места и проходит чуть вперед, заслоняя своей спиной Тэёна. У него спокойный холодный взгляд, но пальцы так сильно сжимают края рубашки, что Юкхей видит, как белеют у него костяшки. — Еще, блять, хоть одно слово, — его голос дрожит, но он говорит твердо и громко, — и я разобью тебе голову прямо об эту стену. Находиться в этой комнате, как стоять спиной к пулемету и ждать, когда кто-то решит проверить курок. У Юкхея начинает болеть голова от всего этого дерьма и он идет на улицу, врезаясь в мебель и стены. Раньше он никогда не присутствовал на таких масштабных скандалах и еще никогда никто не опускался до того, чтобы тыкать в чужие проебы. Лучше бы просто как раньше — парочка синяков и безобидная ругань вперемешку с матами на двух языках. Чону ловит его руку, когда он проходит мимо и Юкхей ведет его за собой. Они вместе сидят снаружи на ступеньках, чтобы не слышать, как Ёнхо начинает в их группе восстание, которое не сможет возглавить. — Так уже было, — говорит Чону и Юкхей позволяет ему положить голову себе на грудь. — Я знаю, чем это заканчивается. Вот из-за чего Тэён нашел меня. Юкхей обхватывает его руками за плечи и гладит пальцами по спине, говоря, что все наладится, что Ёнхо скоро перегорит, Тэиль поправится, а Тэён сможет это решить. Чону прячет лицо у него на плече и просто замирает в таком положении. Он не верит ему — можно спорить на все ценное, что осталось в этом мире, что не верит — но если таким образом он пытается успокоиться, то Юкхей готов держать его до тех пор, пока у него не откажут обе руки. Не налаживается ничего. Они уходят, чтобы проверить ограду вокруг дома и застревают на час. На деревянные пики опять напоролись мертвецы и их приходится снять, чтобы освободить место для будущих добровольцев. Чону толкает их в спину ногами, пока Юкхей стоит наготове с кухонным топориком в руках. Еще десять минут уходит на то, чтобы оттащить кучу в общую яму и сбросить туда. Чону упирается руками в колени и жалуется, что мертвые нихрена не легче живых. Хотя большую часть работы выполнил именно Юкхей, он просто шел рядом и оказывал ему активную моральную поддержку, говоря, какой он клевый и сильный. В какой-то момент захотелось просто ебнуть его мертвым тяжелым телом, но это было бы очень глупо, поэтому он просто ограничился слабым пинком по коленке. Возвращаться не хочется, поэтому они сидят немного возле какой-то сгоревшей машины, прижавшись друг к другу плечами. Юкхей гладит чужую коленку, пытаясь то ли успокоить Чону, то ли успокоиться самому. Это действует довольно хреново, но лапать Чону — это дело принципа, поэтому он удобнее подхватывает его под коленями и тянет к себе на ноги, заставляя прижаться ближе. Хочется думать о чем-то другом, а не о том, как в доме Ёнхо сейчас уничтожает себя вместе с Тэёном, и как Тэиль выкашливает просьбу успокоиться всем нахрен и просто дать ему пару дней. У него нет столько времени. Он видел Тэиля — все видели. Поэтому Чону молчит и просто смотрит на него, не давая обнадеживающих обещаний. — Мне жаль, — просто и жестоко говорит он. — Я бы очень хотел, чтобы именно у вас все получилось. Юкхею не жаль. Ему никак, ему пусто и по ощущениям все внутри горит и рушится. Единственное, о чем он может жалеть — это о том, что Чону прибился к ним как раз в тот момент, когда все начало скатываться по наклонной. Чтобы не успеть подумать о том, что именно появление Чону запустило этот процесс, Юкхей кладет свои руки ему на колени и позволяет себя поцеловать. Он чувствует себя ужасным потребителем, когда пользуется этим, но становится легче, пусть даже на жалкие пару процентов из пары тысяч. Поэтому он сжимает в пальцах край чужого свитера и опрокидывает Чону на голую холодную землю. У них больше нет карабина, машины и Ёнхо с Тэилем. Из Тэёна как будто выкачивают всю уверенность в себе и в том, что он сможет вообще что-либо сделать. Он долго орет на Юту, на Донёна и на Чону, буквально выгоняя их из дома и даже переворачивает стол, за которым они иногда сидели все вместе. Юкхей держится в стороне, потому что у него уже нет сил вообще ни на что. Он не видел, как Ёнхо с Тэилем уехали и не знал, как последний вообще на это согласился. Он бы не согласился ни за что на свете и умер бы в неравной драке, если бы его попытались вытащить отсюда силой. Поэтому вывод напрашивается сам собой и Юкхей очень сильно ненавидит свой мозг за то, что он способен выстраивать такие длинные логические цепочки. Чону прекращает всякие попытки успокоить Тэёна и отходит в угол комнаты, прижимаясь к Юкхею со спины. Юта машет рукой на Донёна, заставляя его тоже замолчать, и ждет, пока Тэён устанет. Не от всего — кричать и ругаться. И когда он выдыхается, то его плечи просто резко опускаются и сам он — как будто уменьшается в размерах в несколько раз. — Я не хотел этого, — просто говорит он и неизвестно о чем это — об этой ситуации или просто о том, что кто-то когда-то выбрал его в качестве ненадежной опоры. Юта обхватывает его голову руками и Тэён льнет к нему так, как будто он точка сохранения перед концом игры. — Я знаю, — говорит он и гладит его по тусклым рыже-русым волосам. — Я знаю. Тэён обмякает в его руках и Юта кладет голову ему на плечо, чтобы сказать что-то на ухо. Юкхей уходит в комнату Тэиля, которая завалена всяким хламом, который уже не помещался в комнате Ёнхо, и долго сидит там, рассматривая забытый глушитель из бутылок. Как же они будут без него стрелять, думает он, откидывая голову и упираясь затылком в стену позади, хоть Тэиль и кашлял так, что перекрыл бы звук от пушечного выстрела, все равно нельзя так рисковать. Он продолжает упрямо думать об этом, чтобы не сорваться и не вспомнить о том, что все вокруг разваливается с сумасшедшей скоростью. Донён гладит Чону по спине, касаясь пальцами руки Юкхея, и все говорит, говорит, что ничего страшного, все будет хорошо, если переждать. Ёнхо всегда возвращается, даже если он уходит злой и на истерике. Юкхей слушает слова, которые предназначены не ему, и тоже пытается успокоиться. Донён никогда не врет — если они не играют в карты, конечно же — и он второй мозг в группе, после Тэиля. Юкхей прижимает колени ближе к груди и чувствует, как Чону гладит пальцем его ладонь. Через пару дней они впервые за месяц жгут костер возле дороги. Юкхей вытаскивает из общей пачки сигарету — тонкая, женская и воняет клубникой — и чуть не сжигает себе брови и челку, когда прикуривает от огня. Глаза слезятся, но только потому, что он смотрит на огонь. Тэён стоит рядом с ним, засунув руки в карманы. У него тоже глаза выедает дымом — ветер бросает его прямо им троим в лицо, обходя стороной только Чону. Удивительно, что у него глаза даже не краснеют, хотя стоят они практически на одной линии. Тэён рядом с Юкхеем громко выдыхает и широко открытым ртом глотает сигаретный дым. Юта заворачивается в длинную куртку и прячет ладони у себя подмышками. Ему на волосы рваными хлопьями падает пепел и Тэён пытается смахнуть их рукой, но делает только хуже, отчего Юта местами немного седеет. Чону стоит чуть в стороне — одинокий и окончательно потерянный. У Юкхея нет сил и смелости на него смотреть, поэтому он смотрит на костер до тех пор, пока у него перед глазами не начинают мельтешить мелкие красные искры. Он злится на Ёнхо сейчас только по одной причине — четыре пули сейчас намного улучшили бы им жизнь. С его стороны эгоистично было думать, что они со всем справятся с отверткой и кухонным топориком для разделки мяса. Всегда справлялись, а сейчас хочется только залезть на крышу дома и спрыгнуть оттуда вниз головой, только чтобы без сломанных рук и ног, а наверняка. Донён бы опять не понял таких сложных шуток про суицид, но Донёна нет уже шесть дней, начиная с того самого момента, когда он понял, что заражен. Юкхей втаптывает сигарету в грязь и думает — ну ладно, ёнхо, пять. ты должен был оставить пять патронов. — Завтра мы уйдем, — говорит Тэён костру. — Может быть, найдем машину. — А оружие? — спрашивает Чону, не поднимая глаз. Если сейчас и он начнет спорить с Тэёном, то Юкхей точно не выдержит и подожжет сам себя, благо не нужно будет долго париться. Но Чону просто спрашивает, как будто ему все равно и он интересуется для галочки. — Мы будем идти тихо, — отвечает вместо Тэёна Юта и отбирает у Юкхея помятую пачку. — Яблочные, серьезно? Клубничные тоже были не очень и противный вкус до сих пор царапает небо и язык. Но Юкхею тоже хочется с кем-нибудь посраться поэтому он говорит — так тебе и надо, это за то, что ты не платишь налог, находясь на территории чужой страны. Юта спрашивает, платят ли налоги те, кого депортируют в жопу. Тэён говорит им прекратить срач и лучше начать собирать вещи и себя. К сожалению, Донёну придется остаться. Юкхей уходит последним. Он ждет, что Чону подойдет к нему, когда Юта и Тэён уйдут в дом, но он продолжает стоять без единого движения. На нем уже знакомый полосатый свитер — два выстрела в голову и один нож по горлу. Чону стоит и смотрит на потухший костер, на черные угли, которые остались от веток и широкой улыбки Донёна. У Юкхея опасно шатается земля под ногами, когда он пытается тоже посмотреть в последний раз, поэтому, чтобы не провоцировать землетрясение, он разворачивается и медленно уходит. Чону приходит к нему ночью. До этого его не было видно весь вечер и Юта даже говорит, что он умнее всех оставшихся, раз решил самостоятельно покинуть разваливающийся по частям корабль. Юкхей надеется, что это так, потому что он врал, когда говорил, что все будет хорошо и он знал, что Чону тоже обманывал. Сейчас обманывать не хочется — они в такой жопе, что туда не проникает солнечный свет даже в самый ясный день. Он делает так, как говорил Тэён — собирает в смешной розовый рюкзак пару футболок и засовывает отвертку в боковой карман. Получается очень легко и совсем не похоже на серьезный переезд. Он немного думает и засовывает сверху глушитель из трех бутылок, поролона и скотча. Очень хреновый набор для выживания, поэтому он и надеется, что Чону просек фишку и бросил их ради своего же блага. Сам он не может так поступить, потому что он не уверен, что Юта не догонит и не откусит ему ногу за такое предательство. Чону никому ничего не обязан, но он, наверное, успел за это короткое время заразиться тупостью, потому что он остается. Юкхей подскакивает на кровати, абсолютно не готовый к нападению в таком состоянии и в такое время суток. Пока он в панике пытается привыкнуть к темноте и одновременно нащупать что-то, что смогло спасти бы ему жизнь, Чону прикрывает дверь и опирается на нее спиной. — Ты мертв, — говорит он с улыбкой в голосе и, когда Юкхей щелкает переключателем у тусклой лампы, то он и правда видит чужую улыбку. У него сейчас много вопросов. Но все они складывают в один самый важный: — Чего? — Ты мертв, — Чону отходит от двери и проходит в центр комнаты. На нем футболка какой-то жуткой расцветки и затертые на коленях джинсы — не похоже, что он вообще собирался сегодня спать в таком виде. — Если бы кто-то хотел убить тебя, то у него бы это вышло. Как будто Юкхей стал бы мешать кому-то в таких великих начинаниях. У него нет больше ничего и ничего не появится, даже присутствие Чону не добавляет ему уверенности, только немного паники. Может когда-то и он пропадет, как — Юкхей мрачно посылает свой мозг в жопу, не давая ему начать перечислять имена, которые он помнит даже тогда, когда спит. — Иди сюда, — он похлопывает ладонью по кровати, хотя она такая узкая, что на ней с трудом умещается он сам и его ноги. Но Чону компактный, как телефон-раскладушка. Он устраивается под боком Юкхея, упираясь руками по обе стороны от его бедер. При тусклом свете лампы видно, как блестят его глаза, как будто он тоже подхватил что-то, пока дышал дымом от костра. Юкхей даже на всякий случай трогает его лоб ладонью, поднимая челку. Чону опускает голову, отчего его рука проскальзывает куда-то к макушке, и громко, прерывисто выдыхает. — Я потерял свою первую группу, — непонятно, кому больнее. Чону — говорить или Юкхею — слушать. — Но вас, почему-то, больнее. В коридоре кто-то спотыкается и громко выругивается на чистом японском. Потом хлопает входная дверь и тихо щелкает колесико зажигалки. В пачке из-под красного мальборо остались только какие-то смертельные самокрутки без фильтра. Так что Юкхей даже сочувствует тому, кто первый их попробует. Хороший был Юта. Чону шевелится, отстраняясь, и немного сидит так, болезненно поблескивая глазами. Он красивый, растерянный и пять раз мертвый в чужих снах. Юкхей гладит его по щеке и тянется, чтобы поцеловать. Чону отвечает ему так, как будто это даст ему шанс выжить. Когда он ложится под него, каким-то чудом изворачиваясь на узкой жесткой кровати, Юкхею и правда кажется, что все произошедшее ранее — еще один его страшный сон, который подсунул ему мозг (ехидная тварь). Чону приятно трогать, поэтому он и трогает, задирая ему футболку почти до подбородка. Когда он наклоняется, чтобы поцеловать его в выемку между ключицами, Чону чуть приподнимается на локтях и ловит его лицо руками, в сантиметре от своей груди. Руки у него тоже теплые и сам он — печка. Юкхей ведет носом по его шее, кусает под челюстью. Запах костра забивает нос и легкие, но это легко можно игнорировать. А еще с улицы тянет дешевыми сигаретами, в которых трава с обочины вместо табака. Юта негромко кашляет, опять ругается и долго топчется на пороге, как будто хочет втоптать окурок в доски. Чону все еще держит его ладонями за подбородок, сдерживая, и Юкхей поднимает на него глаза. Говорить ему вообще не хочется, потому что общение словами сильно переоценено. Поэтому он легко касается его колена и ведет руку вверх — я ценю то, что ты делаешь. — Я долго не проживу, — говорит ему Чону. У него спокойные глаза и выглядит он так, как будто это всего лишь вопрос времени. А времени у них, как обычно, нет. Простая правда режет хуже ножа и Юкхей кривится, потому что ему даже физически больно становится. Чону меньше всего похож на человека, который должен так говорить о жизни и смерти. Он вообще ничего не должен говорить кроме того, какой он клевый и как все хотят с ним дружить. Но врать ему даже сейчас кажется чем-то таким же неправильным, как курить натощак, как брать с собой в дорогу отвертку и розовый девчачий рюкзак, как не оставлять своим друзьям по патрону на каждого. — Я надеюсь, — Юкхей не врет, потому он правда так думает и потому, что он все-таки не последняя сволочь. Он целует Чону в ладонь и кладет его руки себе на грудь. — Я надеюсь. Он надеется, что он умрет быстрее. / Чону не знает, сколько времени прошло, потому что он давно перестал считать, но ему нравится думать, что около трех месяцев. Группу Марка он встречает в конце четвертого месяца. Их пятеро, у них есть грузовик, тяжелый дробовик и навыки в изготовлении коктейлей Молотова. Марк не заставляет его присоединяться. Так делал кто-то другой, чье имя Чону не мог вспомнить, даже если бы очень сильно захотел. Выгоревший красный, пепел в волосах и дуло незаряженного пистолета в лицо. Какая ирония, что именно он разнес ему голову на части. Когда Чону идет за ним, он старается ни о чем не думать — спина Марка маячит впереди размазанным серым пятном и о том, сколько таких спин он увидел перед собой за это время, он тоже старается не думать. Марк останавливается и ждет его посреди дороги. Вместо приветствия Джехен целится Чону в лицо.