Дамские шалости

— Слушай, Баррет, мне кажется она на меня смотрит. — Кто? — Этот... Катана. — Это не катана, а нодати. Ты чем вмазался, идиот? — Сам идиот. — Ты это... подвязывай, Одди. Если с тобой нодати разговаривает — жди, скоро зеленые бахамутики побегут. — Пошел нахер, — беззлобно отмахивается парень. — Ты смотри, если за тобой прилетят инопланетяне — не надо сразу хвататься за автомат, — Баррет смеется. — Вполне возможно, это мы пришли пожелать тебе доброго утра. Эй-эй-эй! Не трогай ее! Поздно. Одди, как завороженный, тянет бледные пальцы к лежащему на каменной плите клинку нодати. Зрачок во всю радужку, рот приоткрыт — парень совсем не в себе, надо бы показать его доктору. — Блядь, я же только ручку потрогал! По руке алой струйкой течет кровь. Порез не глубокий, и парень просто зажимает его пальцами другой руки. — Совсем охуел, — обреченно качает головой Баррет. — А ну вали отсюда! Вали-вали! — Баррет, клянусь, она пошевелилась и — р-раз! — Вали, я сказал. Рукоять он потрогал, придурок. А то я не видел! *** — Сеф, открой глаза! Сеф, пожалуйста! — Перестань меня трясти. Больно! — Слава Гайе! Сефирот глаз так и не открывает, но это неважно. Мертвые не разговаривают. Генезис садится прямо на пол возле носилок и вытирает выступившую на лбу испарину предплечьем. Твою мать! Первый раз в жизни он испугался так, что чуть не потерял сознание. И совсем не тогда, когда сообразил, что их ждали, или когда убедился, что подкрепление не успевает, и им придется как-то протянуть еще почти полчаса против трех десятков воронов и этой сумасшедшей бабы, а когда казалось, все уже закончилось, когда оглядел поле боя и не увидел знакомой фигуры в черном плаще с развевающейся гривой волос. Как смог пережить те мгновения, когда нашел, увидел лежащее на спине тело и под ним большую лужу темной, почти черной крови? Он помнил, как судорожно пытался стянуть перчатку, чтобы пощупать пульс. А она, насквозь пропитанная кровью, прилипла к руке и не снималась. Как подскочил Анджил, помог вытряхнуть из браслета шарик материи, и какое облегчение испытал, когда тот вспыхнул зеленым фосфорным цветом, показав, что Сефирот все-таки жив. Последний момент боя, в котором Джен помнил Сефирота — тот махался с Ширасом и их главной бабой, попутно пытаясь не попасться кому-нибудь из воронов. Когда и кто его зацепил — Генезис не видел. Да и какая разница? К счастью, «Лавина», увидев, что пришла помощь, посчитала лучшим вариантом отступление. Но все равно, ряды нападавших террористов сегодня поредели прилично. Вдвоем с Анджилом они осторожно перенесли безвольное тело подальше от горы трупов, в которую они совместными усилиями превратили нападающих, и плотно перетянули Сефироту бинтами грудь. Теперь оставалось только ждать вертолета медслужбы. Благо, не долго. Тонкий слух уже отчетливо улавливал далекий шум винтов. Голова Сефирота безвольно лежит у Джена на коленях, дыхание тяжелое и частое, но когда они уже грузятся в машину, вдруг останавливается. Ненадолго, но этого хватает, чтобы холодный пот прошиб Джена с головы до ног. — Все хорошо. Успокойтесь. Я уколола обезболивающее, и он просто уснул. Поэтому теперь дышит реже и глубже, — девушка-врач слегка касается спины, и Генезис вздрагивает, как от удара током. — Лавина, — сообщает ТУРОК с зачесанными назад и собранными в хвост на затылке черным волосами, когда они садятся на крыше Шинра. — Ловушка была рассчитана именно на Сефирота. Но не повезло — он пришел не один. Все равно, не представляю, как вы отбились. Эльфи с Ширасом и поодиночке бойцы очень сильные... Меня зовут Ценг, — парень протягивает руку, и Джен жмет ее почти на автомате. — Генезис. — Где его меч, Генезис? Где Масамунэ? *** — А зачем вы его приковали? Масамунэ лежит на узкой каменной плите. Стальной наруч плотно охватывает его гарду так, что вынуть, не повредив, нельзя. Фухито косится на меч с опаской. Сюда его притащила Эльфи. Единственная, кто смогла взять эту дрянь в руки. Ни у него, ни у Шираса не получилось. Ширас первым схватился за рукоять торчащей из земли нодати и заработал ожог на всю ладонь. А он, идиот, не поверил. Подумал — обжегся друг во время боя, просто не понял под адреналином, почувствовал только сейчас. Ну и сам полез. Бабахнуло так, словно взялся за оголенный кабель. Разве что искры из глаз не посыпались. Отбросило метра на два. Больше никто не пробовал. Вернулась Эльфи и без проблем выдернула эту хрень из земли. Если бы его спросили, Фухито бы ответил, что нечего дрянь и трогать, а тем более, тащить в дом — в схрон «Лавины» под плитой. Только никто не спросил. Баррет с чего-то решил, что Сефирот обязательно явится за ней. Плохо. Значит, не добили патлатого. — Ее зовут Масамунэ, — тихо произносит за спиной Одди. Хороший он парень. Не в меру романтичный, но хороший. — Откуда знаешь? — Сказала. — Ты опять здесь? — гаркает у двери басом Баррет. — Мало ему! Как медом намазано, — он подходит к Фухито, недовольно сверля Одди глазами-буравчиками из-под густых бровей. — Теперь она с ним еще и разговаривает! Одди совсем не смущается и смотрит на командира с вызовом: — Ее зовут Масамунэ. Она мне сказала. — Идиот. Все знают, что меч Сефирота носит такое имя. Ты просто где-то раньше услышал, а теперь вспомнил. — Масамунэ — мужское имя, — Фухито рассматривает матово поблескивающий клинок, но руки держит на всякий случай за спиной. — Зря вы сюда эту штуку притащили, Баррет. Не нравится мне это. — Суеверия. — Не знаю. Может, и суеверия. Вот только... — Расскажи! — Одди хватает его за рукав. В глазах любопытство и такой интерес, что отказать просто стыдно. Да Фухито и сам не против поделиться. Одному, что ли, бояться? Пусть уже все. — Меч Сефирота, — начинает он, сделав страшные глаза, — последняя работа великого мастера — оружейника, который покинул этот мир много лет назад. Он был прославленным воином, а потом стал таким же прославленным мастером мечей. Он сделал их не так много и никогда, никогда не клеймил свои изделия. Их и так невозможно было спутать с другими. Они имели удобные, но очень простые рукояти и гарды, зато сверхпрочные, сверхострые клинки цвета белой луны. Каждому мечу мастер давал имя: Кусанаги, Самсамха, Бастер, Тоцуко-но цуруги, Стикс — все не помню, но было их не больше двух десятков. Делал мечи великий мастер всегда в одиночестве. Ковал только по ему одному известной технологии. Говорят, он использовал четыре вида стали, которые складывал пластами друг на друга по пять раз и еще полтора. И в каждый слой помещал душу убитого им самим в воинскую бытность демона. Поэтому клинки великого мастера нельзя подделать. В каждом из них живут сто двадцать восемь вечно голодных, жаждущих крови демонов. Только великие воины могут подчинить их и носить мечи великого оружейника. Последний же меч, который создал этот человек, он назвал своим именем — Масамунэ. Это особая нодати. В ней души сто двадцати восьми демонов и еще одна. Кто говорит, что отдал мастер последнему мечу собственную душу, но некоторые рассказывают эту историю по-другому. — Она девушка, не мужчина, — Одди завороженно смотрит на Фухито, и тому это совсем, совсем не нравится. — Да. Говорят у великого мастера была возлюбленная. Но то ли он слишком много времени уделял работе и слишком мало ей, то ли она по натуре была девушкой не слишком принципиальной... — Он убил ее и заточил душу в клинке, — вдруг продолжает Одди. — Думал, она неверна ему. Но это неправда. Его обманули. — Откуда знаешь, что обманули? — подозрительно поднимает бровь Баррет. — Опять она сказала? — он кивает в сторону нодати. Одди опускает голову. — Чушь. Масамунэ — мужское имя, — упрямо повторяет Баррет. — Предрассудки и глупые суеверия. *** Труп нашел утром Райм, когда пошел сменить караулившего Масамунэ друга. — Пришли, а Коста тут... — взволнованно поясняет он. — Голова к стенке откатилась, а тело на коленях перед мечом стоит, как живое. Я дотронулся — оно на бок — бах! — Ну и кто это сделал? — мрачно спрашивает Ширас. Фухито подозрительно косится на лежащую на том же самом месте, что и вчера, нодати. Крови на ней нет. И на каменном постаменте под ней тоже нет. — Он ее трогал, а ей такое не нравится, — вдруг заявляет Одди. — Не дури мне голову, парень, — подозрительно осматривает его с ног до головы Ширас. — Я не люблю, когда мне врут. А еще больше не люблю, когда обычное убийство пытаются объяснить какой-то потусторонней хуйней. — Не обращай внимание, — неожиданно вступается за Одди Баррет. — Он у нас странный. — Давайте ее выкинем, — неожиданно для самого себя просит Фухито. — В реактор или там... в речку — какая разница? — Не гони беса, друг! — кривится Баррет. — От кого уж я не ожидал — так это от тебя! Фухито замолкает, но мнение он не поменял. Ничего хорошего не жди, если притащишь в дом проклятое оружие вутайского демона. Ну, придет Сефирот за ним, и что? На что Ширас надеется? Он же не один явится, не идиот. Озарение приходит само. Он знает, что нужно делать. Если к мечу прикоснуться не получается, то нужно отстегнуть держатель. Тогда демон позовет свое оружие, и кошмар закончится. Сегодня дежурит Райм. С Раймом он договорится. *** Фухито открывает двери и на мгновение зависает. На том месте, где сегодня утром они нашли стоящий на коленях труп, точно в такой же позе стоит человек, и в первое мгновение Фухито кажется, что это призрак. Но он вспоминает презрительный смех Баррета и делает шаг вперед, потом еще один... На коленях перед лежащей на подставке Масамунэ стоит Одди. Он жив, но даже не поворачивается, хотя, не слышать шагов не может. — Конечно! — говорит Одди и медленно поднимает руки. — Да! Я согрею тебя. Согрею! — он медленно тянется к нодати, приближаясь и наклоняясь все ниже и ниже. Фухито замирает, не в силах поверить, когда вдруг ему кажется, что меч медленно проворачивается, опираясь на цубу и киссаки , направляя безупречно заточенную ха в сторону Одди. Тело действует непроизвольно, он ударяет парня по рукам, не давая преодолеть последние сантиметры, и тут же толкает в плечо, заваливая на пол. — Пусти! — тот бьется под ним раненым зверем. — Пусти! Но именно это делать Фухито и не собирается. Он зло и безжалостно трясет парня за плечи и не прекращает это делать даже тогда, когда понимает, что победил — Одди пришел в себя и ошалело осматривается по сторонам. Фухито нервно выдыхает, понимая, что сидит на полу. Руки трясутся. Сквозь бешеный стук собственного сердца он слышит тихий серебристый смех, словно звенят маленькие колокольчики, и, не в силах сдержаться, бьет парня кулаком в лицо, разбивая в кровь губы. *** — Она сказала, что ей очень одиноко. Что ей холодно и что я ей сразу понравился. — Конечно, понравился. Вкусный, — бурчит Фухито и сует Одди в ледяную руку чашку с горячим сладким чаем. — Она же тебя попробовала. Разобравшись в невнятном бормотании, Фухито складывает картинку: Баррет категорически запретил Одди подходить к Масамунэ. Но парня к ней тянуло, как магнитом. Нодати просто гипнотизировала, и он поменялся с Раймом, чтобы налюбоваться ей за ночь всласть. Ну и заснул. Правда, заснул в кресле. А проснулся уже на полу и первое что увидел — безумные перепуганные глаза Фухито и летящий в лицо кулак. — Мне приснилась девушка. Ну как, приснилась... Я не понимал, что это сон — знаешь, как бывает. Невысокая, худенькая и очень красивая. Бледная кожа, алый маленький ротик сердечком и длинные черные волосы. Она приходит уже третью ночь. Милая такая, стеснительная. Она сказала, что ее имя Масуми. Мы просто болтали. А сегодня она заплакала. Жаловалась, что очень одинока, что потеряла родителей и что ей холодно. И тогда я решил... — Думаю, Коста она говорила то же самое. Надо идти к Баррету. Баррет их ночному визиту не обрадуется — это было понятно сразу. Но реакция превзошла ожидаемую на порядок. Командир метнулся в угол комнаты, как будто не спал, и оттуда на них мрачно уставились два коротких дула обрезов. — Твою мать! — Баррет быстро понял, что это не Сефирот пришел его убивать, и теперь командир в одних трусах стоял посреди комнаты, уперев руки в бока, и готовился слушать, какого хрена к нему ночью приперлись два дебила. О чем этим дебилам и сообщил. Наверное, надо было рассказывать самому. Наверное, у него получилось бы лучше, Баррет бы не стал так реагировать. Но пока Фухито собирался с духом, Одди выстрелил залпом: и про девушку, и про живой меч, и про то, как хотел обняться с острым клинком Масамунэ, и даже про Косту, который тоже говорил, что—то про ночную гостью. Вечером. Перед тем, как остаться без головы. — Идем! — Баррет разозлился не на шутку, но что он собирается делать — Фухито понял слишком поздно. В комнату, где лежит Масамунэ, командир влетел первым и тут же протянул руку к нодати. — Смотрите, идиоты! Обычная железя... -Нет, — Одди прыгнул, толкнув его в грудь. Меч высоко взлетел в воздух и тускло блеснув в искусственном свете, упал вниз острым киссаки, намертво пригвоздив Одди к полу. Почти одновременно Баррет громко закричал и рухнул на колени. Фухито обдало теплой струей крови из рассеченных артерий. Правая кисть командира лежала на полу, а Баррет ошалело таращился на культю, кровь из которой заливала ему лицо и грудь, стекая на пол. Фухито сразу кинулся к нему и, выдернув пояс из брюк, туго перетянул руку чуть выше локтя. Помещение наполнялось людьми. Первым прибежал Ширас, за ним Райм и остальные. Баррета уложили на пол. Он находился в состоянии полной прострации и на происходящее не реагировал. Одди так и лежал, широко раскинув руки и не подавая признаков жизни. Проклятая нодати торчала у него из груди прямо под сердцем. Кровь, обильно покрывавшая клинок, медленно впитываясь в матово-белую поверхность, исчезала. Фухито опустился на колени, и тут Одди открыл глаза. — Масуми не любит, когда ее трогают незнакомые мужчины... — тихо прошептал он. По телу прокатилась короткая судорога, и Одди перестал дышать. Фухито почти реально ощутил, как открылась и закрылась зубастая алая пасть, услышал довольное чавканье сытого демона — Масамунэ получила понравившуюся ей душу и почти тут же исчезла. Не растворилась в воздухе, а просто пропала, оставив ему на память мелодичный смех маленьких серебряных колокольчиков. — Как же так? — недоуменно спрашивала Эльфи, тряся Фухито за плечо. — Как же так? Мы же ее приковали... *** — Вот видишь — вернулась, — довольно скалится Сефирот, развалившись на кровати и нежно ведя пальцами по муне меча. Джену кажется, что пальцы скользят по узкой женской спине, и нодати, довольно выгибаясь, жмурится. — А ты волновался. Из медблока Сфирота отпустили, но объявлять себя здоровым слишком быстро — не интересно. Поэтому официально он еще болел и, как любой порядочный больной, нуждался во вкусной еде, уходе и обществе. Ну а друзья ему в этом и не отказывали. — Погуляла и пришла, проказница, — улыбается Генезис. Он принимает Масамунэ у Сефирота и вешает на стену — иногда нодати любит послушать, о чем разговаривают люди. Любопытная. Остаться без пальцев Джен не боится — какая женщина обидит такого героя? — Иногда она тоже хочет новизны, — кивает Сефирот. — Любви, тайных свиданий и поклонения. Такова женская сущность. Анджил Хьюли улыбается. Хорошо, что ему достался Бастер. Бастер — мужчина и настоящий воин. Никаких причуд и душевных метаний. Вот Стикс у Генезиса не такой. Стикс — он красавчик и зазнайка. Всегда себе на уме. Но с Дженом они понимают друг друга с полуслова. У Сефирота с его нодати нежность и симбиоз. Он заботится о ней, интересно выгуливает в бою и вкусно кормит кровью врагов и монстров, иногда отпускает погулять, чтобы не скучала, а Масамунэ отвечает ему преданностью и покорностью. — Скажи, правда, что рассказывают про великого мастера — оружейника? Правда, что он убил свою возлюбленную, чтобы сделать последний меч? — спрашивает Анджил. — Правда,- довольно жмурится Сефирот. — Мастер мечей был великим искусником и грозным воином. Жену себе привез из странных и загадочных земель. Он знал много секретов оружейного мастерства, но открыть секрет, как доставить женщине удовольствие, так и не смог, — рассказывает Сефирот. — Масуми чувствовала себя одинокой и дарила любовь тем, кто был к ней внимателен. Она была не верна мужу, Андж, это правда. Однажды ему это надоело. Анджил краснеет, Джен, видя его замешательство, весело смеется, и все трое слышат, как вторит ему звонкий смех маленьких серебряных колокольчиков.