Волк-одиночка

      Это было ужасно, отвратительно и просто до тошноты больно.       Это разрывало изнутри и вытаскивало искренние чувства наружу.       Это раздражало Юнги до жути и вводило в состояние Халка, а всё почему? Потому что хотелось реветь.       Юнги.       Реветь.       Что за дикость?       Но это в действительности было так, потому Мин истерил по каждому поводу и пугал согруппников своим поведением, круша всё на своём пути, благо пока что лишь мысленно. Это не спасало от слов. Он резал всех без меча, не обращая внимания на то, кто рядом с ним, чувствительный Чимин, заботливый Джин или даже менеджер.       В чём причина такого поведения?       Всё просто.       Причина золота и носит уже знаменитое на весь мир имя – Чон Чонгук.       Когда младшему стало плохо и он упал в обморок, Юнги почудилось, что он сам резко упал, только не в обморок, а сразу в кому, а оттуда прямой дорожечкой вниз – в ад. Ему казалось, что не сам он стоит рядом с ребёнком, трясущимися руками теребя края одежд, а его душа, ещё не сгоревшая, но уже дымящаяся в пятках, летает и смотрит, не желая отпускать. Пятки горели, ноги кололо, руки ломило, спина трещала по швам, а голова раскалывалась на миллионы маленьких язычков пламени. И язык иссушено рассыпался.       А затем они вернулись домой, и Мин честно держался, пытаясь контролировать весь этот бурлящий поток эмоций из дьявольского котла, но стоило младшему выйти с менеджером за порог, отправляясь в ближайший магазин, чтобы поднять настроение золотому макне, как       Юнги прорвало.       Досталось всем.       Каждому, даже менеджеру, правда по телефону.       А Юнги рвало, резало, кромсало, крошило, и он всё же не выдержал.       Сдался.       Заперся в ванной и…       И всё.       Поток истеричных рыданий, ударов кулаком по коленке, ляжке, бедру, куда попадёт, старательно тихих головой об стену, чтобы не услышали, не пришли, не поняли, не пытались помочь. Чтобы не было ещё унизительнее.       Голова от таких махинаций трещала лишь сильнее, ноги кололо резче, да и руки ломило жёстче, но это отвлекало.       Хоть немножечко.       Самую малость.       Но отвлекало от стоящей перед глазами картиной его малыша. Замученного, вымотанного, почти ломающегося. А он просто стоял, стоял и ничего не делал, не знал, что делать.       Он ведь волк.       Волк-одиночка.       Он не умеет заботиться, быть нежным и ласковым, как Намджун или Джин, он даже не может похвастаться умением поддержать и поднять настроение в любой ситуации, как Чимин или Хоуп, или мистически вовремя оказаться рядом и так нужно помолчать в стиле Техёна. Он ведь совсем никчёмный в этом плане, не рождённый для отношений. Он умеет лишь жечь, превращая в тёмный дым, открывать тьму мира, лишь показывая насколько пессимизм в нашем мире равен реализму.       Может лучше всё закончить? Завершить? Поставить точку?       Он готов жить воспоминаниями, по кусочкам, с белым снегом и доброй печалью.       Готов.       Тогда Чонгук сможет найти себе кого-то намного лучше, кто будет знать, что и как делать, как заботится и нормально любить, просто любить.       Юнги врёт себе, ни черта он не готов. Он ведь как пёсик, верный и преданный лишь одному, но такой дикий пёс, волк, вечно огрызающийся и не умеющий ластиться, лишь колоть клыками. Он снег – щиплющий, колючий и холодный. Как его такого любить? Как хотеть быть рядом?       Но Чонгук любит, заботится сам, ластится и потихоньку плавит.       Приручает.       Юнги эгоист, он не сможет его отпустить. Ведь, а кому ещё он, Юнги, нужен-то? Да никому! Его любят лишь издалека, а узнают поближе – бегут, характер дерьмовый до жути. Мин взывает, падает на спину, ударяет кулаком по бортику ванной, накрывает пострадавшей рукой глаза, сворачивается клубочком и плачет, ревёт навзрыд. От своей никчёмности, бесполезности, от того, что может лишь молчать, стоять и смотреть, от того, что постоянно отталкивает и сам же страдает потом, от того… что Чонгуку без него было бы куда лучше.       А потом слышится звук царапания и открывания двери, Юнги замирает и больше чувствует, чем слышит:       - Ножик – прекрасное изобретение человечества, и мясо нарежет, и дверь вскроет, - голос приближается и останавливается где-то совсем рядом с головой Мина, вместе со звуком шагов. – Все за тебя волнуются, сказали, зашёл в ванну и пропал. Я пошёл выяснять, что там за водяной решил утащить моего старикашку, а услышал… чувства, - аккуратно подобрал слова младший. Может поднимешь на меня взгляд? – в ответ мотание головой. – Злюка, ты ведь сейчас должен быть таким милым, дедулька, - смеётся Чон с грустью и переживанием в голосе, и слышит злой хмык. – Как информативно.       Чонгук снимает кеды, толстовку и шапку, которую забыл снять при входе, залезает в ванну к старшему, кладёт на широкую часть бортика прозрачный и чёрный пакетики, а сам ложится грудью к спине своего открывшегося чувствам парня, обнимает.       - Уйди, - шмыгает старший.       - Даже не подумаю, - грустно улыбается младший куда-то в район шеи Мина, вжимаясь сильнее.       Они лежат так какое-то время, но как бы старший не старался, успокоиться не получается. Чонгука резало такое состояние Юнги, а особенно сильно понимание того, что его печалью был сам Чон. В один момент он подорвался, утягивая за руку на себя Мина, порывисто обнял, взял в ладони лицо и поцеловал. Затем отстранился, улыбнулся немного успокоившегося от неожиданности парню и нараспев произнёс:       - А я тут взял шоколадных печенек, ты же знаешь как я их люблю. А главное знаешь что?       Ты тоже их очень любишь! – он схватил прозрачный пакетик, в котором и хранились сладости, порвал сбоку, вызвав умилённо-недовольную полуулыбку старшего, и протянул его паре. – Сладости спасут мир и наши грешные души, - засмеялось чудо природы. ***       Печенья съедены, слёзы остановлены, а двое ещё сидят в ванной, тихо смотря друг на друга.       Юнги краснеет, переводит взгляд на свои руки и сетует на себя за эмоциональность, а Чонгук просто берёт и целует, с любовью, нежностью и удивительно вплетённую в это страстью. Обнимает старшего за шею и шепчет на ухо, вызывая поток мурашек:       - У меня тут есть кое-что ещё. Хочешь посмотреть? – тон заговорщеский и нетерпеливый, так что Мин может только кивнуть, завороженный и очарованный этим демоническим шёпотом искусителя.       И Чонгук тянется ко второму пакетику, чёрному и ни капли не прозрачному.       - Достаю?       - Давай уже, мелкотня, - подгоняет Юнги, и макне аккуратно развязывает пакет, старательно, а не разрывая, как предыдущий. Резко зыркает в глаза своего парня, ухмыляется развратно и достаёт небольшой тюбик.       - Помнишь, ты говорил, что тебе нужна альтернатива сигаретам, чтобы бросить курить? Мы ещё тогда сошлись на варианте, что ты просто иногда будешь стоять рядом с менеджером, пока тот курит? – Юнги кивнул, а Чонгук продолжил. – Я нашёл альтернативу получше.       Младший растянул губы шире и похабнее.       Развернул тюбик этикеткой к Мину.       Пододвинул поближе.       - Читай.       Глаза старшего забегали по описанию, расширились от смеси удивления, смеха и предвкушения пошлости.       - Смазка с запахом табачного дыма? Ты серьёзно? – Мин улыбается открыто, выдавая блеском глаз заинтересованность происходящим, потом легонько смеётся и тянется к Чону, втягивая нижнюю губу, целуя легко и настолько нежно, насколько только может.       - Идеальная альтернатива, пупсик.       Юнги не успевает возразить такому обращению, как его хватают за шею и притягивают к себе, целуя резко и страстно, врываясь дерзким, юрким язычком в ротик старшего, облизывая язык, засасывая то его, то верхнюю губу парня.       - В ванне мы этого ещё не делали, - ухмыляется Чонгук смущённому хёну, тянется к его кофте, аккуратно снимая её, а затем и свою майку.       - Решил исправить ситуацию?       Чон утвердительно кивает, присасываясь сначала к шее, затем поцелуями поднявшись к уху, засасывает мочку и вылизывает раковину. Потом спускается ниже, засасывая каждый миллиметр кожи, попадающийся на пути, двигаясь извилистой дорожкой к такому милому и нежному местечку. Губы касаются сосков и втягивают их. Потом легонько порхают по коже в направлении второго, проделывают с ним то же самое. Чонгук за плечи меняет положение хёна, укладывая его спиной на заднюю стенку ванны, и продолжает своё занятие, вылизывает пупок, потом спускается ниже и нетерпеливо снимает ремень со старшего, рывком избавляет его от джинс. Приспускает белые боксёры и с восхищением поднимает взгляд на залитого краской Мина, потом, не разрывая зрительного контакта, снимает нижнее бельё, откидывая куда-то в сторону, достаёт уже возбуждённый член Юнги, проводит рукой вверх-вниз, следя за отражающимися на лице чувствами старшего, а затем опускается на него головой, втягивая головку. Глаза в глаза, пока Чон вылизывает и заглатывает возбуждённый ствол, то резко и быстро, то нежно и с оттяжкой. Доводит старшего почти до пика, но не даёт кончить, пережимая основание члена. Юнги всхлипывает от неудовлетворения, а Чонгук резко наклоняется к его уху и шепчет:       - Перевернись, дорогой, и не забудь приподнять попку, - он лижет ушную раковину снова, потом целует старшего и хлопает по бедру, подгоняя.       Юнги переворачивается, вставая на колени, и утыкается в сложенные перед собой руки.       Чонгук замирает, натыкаясь взглядом на нежное отверстие, потом тянется руками, мнёт округлые ягодицы, раздвигает их в сторону и припадает губами к дырочке. Он старательно её вылизывает, доводя старшего до громких стонов, потом входит в неё языком и, не сдерживаясь, трахает старшего, пока тот не содрогается в оргазме. Пока Юнги пытается отдышаться, Чон снимает джинсы с бельём, откидывает куда-то, берёт в руки тюбик, выдавливая смазку себе на пальцы, растирает её между пальцев, согревая, а потом подносит к носу Мина.       - Нравится запах? – прижимается макне грудью к спине хёна, слушая как тот с удовольствием втягивает запах и удовлетворённо стонет.       Чонгук переворачивает Юнги на спину, нежно разводит его ножки, кладя себе на плечи, целует ступню, а потом падает на старшего, когда тот резко тянет его на себя и врывается страстным поцелуем в губы. Чон направляет смазанные пальцы к нежному входу, начиная его постепенно растягивать, готовить для себя, сначала одним пальцем, затем двумя, тремя, четырьмя, раздвигая их в стороны и надавливая на бугорок внутри, вызывая громкие стороны и движения бёдер навстречу.       - Не могу больше, давай уже, - рычит Юнги, обнимая парня.       Чон смотрит в невозможные любимые глаза напротив, медленно и аккуратно входя в распластанное под ним тело. Замирает, желая дать время привыкнуть к размеру, ведь у них с неделю не было секса, но старший хватает его за попку, дёргая на себя, и сам двигается навстречу. Чонгук рычит и срывает, сразу на бешенный ритм, звериный, безумный, до снежинок перед глазами на фоне адского пламени. Старший поддаётся, сам тянется к поцелуям, кусаясь, и не даёт младшему прикоснуться к своему члену, когда тот решает помочь. Юнги смотрит в глаза напротив, ухмыляется, облизывается, чувствуя подступающий второй оргазм, и берёт руки Чона, кладя их себе на шею. Младший удивлённо вздыхает, но поддаётся на горящий взгляд, передвигая свои руки чуть ниже на безопасную область, легонько надавливает на шею и вновь целует старшего. Пара резких движений и глаза Юнги немного закатываются, сам он срывается в судороги и кончает, сжимая внутри Чонгука и отправляя за собой.       Они лежат в объятиях минут сорок, периодически то целуясь, то нежно поглаживая друг друга. В один момент Чон замирает, улетая в космос глаз старшего, целует его и тихо шепчет, вкладывая все чувства в каждый звук:       - Не плачь больше, Юнги-я, я так не выдержу, сердце откажет к чертям собачим. Я так совсем справляться ни с чем не смогу, ведь кто я без твоего примера, на кого мне силой характера равняться, хён? Прости меня, я жуткий эгоист, только о себе и думаю, но… правда… не плачь больше, я люблю тебя.       - Я тоже тебя люблю, справимся, - улыбается Мин, утыкаясь в плечо младшему.