Лилия

У всех бывают дни, когда раздражает буквально всё: солнце не так светит, бумаги на столе лежат не ровной стопкой, а любимая жена слишком громко громыхает посудой, готовя на кухне обед. У Намджуна тоже эти дни были, есть и будут. Только его раздражала одна единственная, но слишком постоянная вещь — он сам. Бесила его неуклюжесть, забывчивость, отсутствие вдохновения. Да что угодно. И это состояние всегда, словно лопатой, выгребало из тела никогда не лишнюю энергию. В такие моменты было важно лишь спокойствие, которое в общежитии было найти практически нереально. Но едва слышный стук в дверь и русая макушка хёна всегда ставила всё на свои места. Сокджин, как никто другой, понимал Намджуна в такие моменты. Он сам еще два года назад пытался бороться с самим собой только для того, чтобы стать тем, кем он является сейчас — вечно заботливый вижуал с не всегда уместными шутками, но заразительным смехом и доброй натурой. Когда Джин входил в комнату Намджуна, полностью заваленную смятыми бумажками с якобы будущей песней, лидер группы не мог не радоваться своему плохому настроению. Ибо именно тогда он мог быть уверенным, что Сокджин будет рядом и не скинет сероволосую голову со своих широких плеч. Намджун никогда не думал о том, что он чувствует к Джину. Всё казалось слишком очевидным для одного из самых умных людей Кореи: они знакомы добрых 4 года и всё это время были не разлей вода, всегда вместе добивали себя в танцзале, когда остальные участники уже видели десятый сон, вместе проходили маленькими шагами свой путь самоусовершенствования, вместе боролись за любимое дело… Для Намджуна Джин был лилией — скромной, мягкой, но тем не менее безгранично прекрасной. Именно с этого сравнения началась любовь лидера к вижуалу. Именно с этого цветка началась его любовь ко всему миру, который казался Сокджину наполненным исключительно красотой. И даже не стоит говорить, что Намджун считал так же. И он будет считать, пока в этом его будет убеждать главная ценность его жизни.

***

Что бы Намджун не говорил по поводу того, что для него занятие любимым делом и есть самый лучший отдых, неожиданному отпуску в три недели действительно он порадовался. Вроде бы ничего необычного, такое происходит каждые четыре месяца и сценарий один и тот же — практически все разъезжаются, что бы провести отличное время в кругу родных им людей. И только Намджун и Сокджин останутся в до жути пустом здании… Сокджин останется со скуки — в его родном городе ему нечего искать. Намджун же захочет разговаривать с хёном ночами напролёт, пить пиво и играть в излюбленные компьютерные игры Джина. Идеальный расклад идеального отпуска. Намджун тоже так считал, пока не увидел широкие плечи в дверном проёме, который вел наружу. — Ты куда? — Рэпмон не хотел навязываться, но привычка заботиться об учасниках группы крепко въелась в его мозг лидера. — Хотел прикупить кое-что в магазине к вечеру кино. Я ненадолго, не беспокойся, — Джин слащаво улыбнулся, а Ким так и остался стоят перед дверью даже после того, как её с громким хлопком закрыли.

***

Половина второго ночи. Джун всё еще сидит в ноутбуке в надежде найти хоть что-то посмотреть. Так он себя отвлекает от мысли, что со старшим что-то случилось. Ведь 20 непринятых звонков от лидера останутся только в телефоне, никак не в его сладких мечтах об хорошем проведении вечера. Бьет два часа ночи. Бьет так же резко, как и чьи-то кулаки по стальной двери общежития. Парень встает с подоконника, на котором сидел добрых пол часа в надежде найти среди дворов русую макушку и всё такую же сладкую улыбку. Джун со скоростью света мчится открывать дверь, даже не глянув, кто там. И там был явно не Джин. Это был не тот человек, которого влюбленный юноша называл у себя в голове лилией. Перед ним стоял словно чужой человек — небрежно уложенная челка, голубая рубашка, которая освобождала лебединую шею из-за нехватки трёх пуговиц. И взгляд — пьяный, грязный, словно его доверху наполнили сырой землей, к которой Намджун вряд ли захотел бы притрагиваться. Девушка, которую Сокджин придерживал за плечи, становится замеченной спустя минуту сухого молчания и адского непонимания со стороны обоих. — О, Джуни, а ты чего не спишь? Я ведь говорил, что можешь меня не ждать, — голос вальяжный, пропитанный полностью спиртом, и лидер стоит, выпучив глаза на незнакомого для себя человека. — Та ладно тебе, не злись. Неужели мне нельзя хоть денёк отдохнуть? Отпуск, как никак. Не всё же мне время с тобой проводить, — старший подмигнул сначала Джуну, а потом и девушке. Не дожидаясь никакой реакции от своего друга, он вошел в квартиру, всё еще держа за плечи свою спутницу. Пропустив их немного вперед, Ким не стал смотреть на хёна, в котором не видел ничего общего со своим цветком. Девушка на первый взгляд показалась ему довольно симпатичной, хоть и совсем не азиатской наружности — длинные, блондинистые волосы, которые она то и своего дело заправляла за ухо, где он насчитал около пяти серёжек. Короткое, черное платье с внушительным вырезом… Сокджин никак не прокомментировал оценивающий взгляд лидера, и как только избавился от верхней одежды и обуви, взял незнакомку за руку и повел в комнату, которую делит вместе с Тэхёном. Намджун же сразу пошел в свою комнату, где закрылся на небольшой кусочек оставшейся ночи.

***

Он не хотел ничего думать, лишний раз себя накручивать. Подобного дерьма всегда хватало в его жизни. Но зачем? Зачем Джин напился? Зачем приволок собой не пойми какую девицу? Почему не объяснил хоть что-то, а просто скрылся за стенами своей комнаты? Намджун мог и дальше думать и гадать, терзать свой разум ненужным самобичеванием. Если бы не звуки. Звуки растягивающейся молнии от короткого платья, звуки пружин постели, словно туда навалились всем весом… И первый стон. Протяжной, который явно прятал в себе ожидание. Ожидание исхода этого вечера и этой ночи казалось вечным, и Джун знает с какого часа это ожидание началось. Мысль о том, что сейчас, всего за одну-две стены Джин дарит кому-то свои жаркие поцелуи, уничтожала в парне все здравые предположения. Мысль, что он отдает всего себя какой-то девушке, которую Намджун никогда раньше не видел, заставляет кричать в подушку и больно сжимать волосы на голове ровно с такой же силой, с которой сжимается его сердце, полное боли и нерассказанных чувств. Он пытается, правда пытается не предствлять, насколько же хорошо Джину прижимать поддатливое тело в наверняка мокрый матрас кровати, насколько приятно ощущать мягкую женскую кожу, и насколько приятно… Джун не выдерживает и достает из своего стеллажа едва ли не первую его награду и бросает в стену, молча желая, чтобы это всё закончилось… И не заканчивается. Всё словно идет по одному и тому же сценарию, от которого Джуну до такой степени тошно, что он сам порой выходит из общежития и возвращается только под утро. А Сокджин даже не думает о друге, просто дальше продолжает трахать очередную ночную спутницу. Так хотя бы считает Намджун. Терпение кончается в четверг, когда Джин приходит домой трезвый, но уже с парнем под руку. Хоть разница не особо заметна — парень под хёном стонет так же сладко, как и девицы. И это Джуна добивает окончательно — его топят в собственной ненависти ибо… Ладно девушки, это было просто понять. Лидер даже не надеялся на взаимность. Лишь бы рядом был. И сейчас, он никому ничего не говоря, молча собирает вещи и бронирует билет на ближайший авиарейс. Всё равно куда. Лишь бы подальше от Сокджина. Подальше от себя. *** Неделя путешествий по Европе дала Намджуну понять, что не всегда выброшенный телефон и сотни миль от родного дома могут дать тебе покой. Он не помнит, что видел. Куда ходил и где просто находился целую неделю. Лишь одна строчка перед глазами — что я скажу Сокджину?.. Скажет, что не выдержал его отношения к себе и уехал за тридевять земель, просто чтобы не видеть его рожу? Возможно. Но он так не скажет. Он слишком дорожит остатками своих нервов, поэтому с полной уверенностью возвращается в Сеул. Бродя по уже вечерним улицам уже ставшего родным города, Намджун, с не сильно легким чемоданом за пазухой, находит кафе, в котором слишком завораживающе пахнет круассанами и кофе. Уже заняв невзрачное место в углу и сделав заказ, он смотрит на посетителей и находит знакомые лица. Точнее, одно. Та девушка, которую самой первой привел Сокджин в их обитель. Мило, однако. Сидела она с какой-то женщиной средних лет, которая слишком яро жестикулировала руками. До Джуна едва доносились отрывки их разговора, и всё же он прислушался. — Солнце, прошу тебя, перестань там работать. Не беспокойся, мы найдем с отцом деньги на ваше с сестрой пропитание, — женщина легонько погладила руку, по всей видимости, дочери. — Мам, у меня нет возможности найти работу без вышего образования. Вы с отцом вообще не местные и вы нужны Дине, как никогда, — девушка искренне улыбнулась из-за чего мать стала плакать. — Я не хочу чтобы ты унижалась, работая проституткой. Прекрати, пожалуйста… Намджун шокировано подпрыгнул на месте, схватил сумку и принялся бежать к дому. Он и сам не знал почему, но это информация отдавала жуткой горечью в его сердце, которую он никак не мог унять. Увы, но сил бежать у него не хватило на следующем же повороте, где он случайно столкнулся с молодым парнем. — Извините, — пробубнил Ким, пытаясь хоть как-то подняться, и парень, завидев это, подал ему свою руку. — Со всеми бывает. Не беспокойтесь, — парень беззаботно ухмыльнулся и глянул в лицо лидера. И тут Намджуна перекосило во второй раз за вечер. Первый парень, которого привел Джин. И последний, кого видел Намджун, громко закрывая за собой дверь. Юноша, такого же возраста, как и он. И руки все в порезах от лезвия. Слишком ярко они стоят перед глазами, когда Джун берет протянутую ему сумку. Он всё-таки помнит кое-что с Европы. И только сейчас он это вспомнил. Гуляя по ботаническому саду Берлина и разглядывая родные белые лилии, к нему подошла пожилая женщина и заговорила с ним на английском. Она словно почувствовала его тоску при виде этих цветов, что она ему начала рассказывать их историю. И Намджун слушал. Слушал, что они символ чего-то чистого, непорочного, безобидного. И сразу в голове картины именно такого Джина — мягкого, трепетного, невинного… А потом она начала рассказывать о них, когда Германия была окутана средневековьем. Белые лилии — это были не те цветы, которые стоило бы подарить любимой женщине. Эти цветы дарили грешникам — проституткам, ворам, насильникам. Даже когда провожали мертвого человека в мир иной всегда оставляли белые лилии. И тут Намджун понял, почему это вспомнил. Джин — действительно лилия. Он лилия, которая дарит сама себя людям, которые согрешили и грешат все еще. Он дарит себя людям, которые мертвы внутри. И сейчас, стоя под дождем, Намджуну больно. Просто больно. Сокджин встречает мокрого Кима объятьями и неразборчивыми словами. Намджун был готов отдать все, лишь бы это длилось вечность. Но его перебивают. — Дурак, ты где был? Я ведь переживал! Я ведь так тебя люблю. Неужели ты никак не мог понять? –горькие слёзы начинают капать и на так уже мокрого Намджуна. Тот поднимает лицо Джина за подбородок и, смотря в янтарные глаза, без всякого сожаления говорит: — Я ненавижу лилии….