Страх

Впервые за долгое время его руки дрожали от страха. Страха, настоящего, пробирающегося под кожу и вгрызающегося в сознание незваным гостем. От него теперь не избавиться просто так, и Нацу это прекрасно понимает. Ведь он испугался… … самого себя. И драгонслеер не знает ничего хуже этого страха. Он, наверное, еще ничего так не боялся. Он вообще редко испытывал это чувство. Оно ему чуждо. Ну не может часто испытывать страх человек, которого воспитал дракон. Игнил всегда говорил, что худшая участь – это участь предателя и труса. Он больше всего их презирал. И поэтому Нацу всегда верен своим друзьям и никогда не бежит от опасности. Всегда готов встать на защиту слабого, всегда рвется вперед даже в самом безнадежном сражении… Но сейчас… Сейчас он просто не понимал, что происходит. Ведь самым страшным монстром на этом поле боя был он. Руки продолжают дрожать. Нацу снова вспоминает Игнила, но на этот раз воспоминание вызывает лишь новую волну смятения. Он видел когти на месте ногтей и лапы на месте рук. Этих рук. Его рук. Но этого не может быть. Ведь Игнил избавил его от этой участи, он умертвил зверя внутри него. Нацу никогда не станет таким же как Акнология. Разве не так? Неужели жертва Игнила была напрасной? Или тот зверь, который проявился в нем сегодня, намного древнее, чем проклятье драконоборца? Дыхание не хочет выравниваться, сердце колотится как бешеное. Перед глазами вновь встает образ поверженного дракона, вновь в сознании всплывают его последние слова. «Ты – тот, кто уничтожит все…» Он уничтожит? Он, Нацу Драгнил, член гильдии Хвост Феи? Он, который всегда стоял за правду, который всегда заграждал собою других от опасности, вдруг возьмет и просто так поддастся духу разрушения? Да не может этого быть! Или… С рук все еще соскальзывают багряные капли. Медленно падают вниз и разбиваются о землю. Почему-то Нацу кажется, что они падают с грохотом. Таким, который он слышал в горах во время грозы, или таким, который обычно следовал за молниями Лексуса. Этот звук сейчас самое громкое во всей вселенной. Звук капающей крови. Это его кровь, или кровь поверженного чудовища? Или он и есть то чудовище, которое надо повергнуть? - Нацу! Этот голос… В нем столько тепла. В нем столько того, что ему дорого. И каких сил стоит поднять на нее глаза сейчас, после всего произошедшего. После всего, что она видела. Видела его таким… - Люси… - голос хриплый и тихий, будто и впрямь не ему принадлежит. Во рту до сих пор стоит соленый привкус ее слез. Она плакала из-за него. А он разбудил в себе дьявола из-за нее. Потому что просто не мог позволить себе проиграть, когда рядом плачет Люси. - На кого я похож? Слова неохотно срываются с обветренных губ и повисают в воздухе. Мир вокруг наполнен звенящей тишиной, как будто вселенная на миг задержала дыхание. А она стоит посреди этой тишины, посреди зияющего, словно рана, утреннего неба, посреди руин, в которые он обратил здание древнего храма, посреди рассветных лучей, бросающих отблески на белокурые волосы. Она стоит, смотрит на него и улыбается. И в этот миг Нацу понимает, как он ошибался. Ведь никакой страх не сравнится с тем, как он боится ее ответа. Боится увидеть в этих глазах ненависть и отторжение. Боится услышать в этом голосе нотки страха перед ним, перед Нацу. Ведь он четко осознает, что если это случится сейчас – все пропало. Этот мир никогда не станет прежним, если он потеряет Люси. А она стоит и улыбается ему, немного по-детски склонив голову на бок. Как будто и не было всего этого ужаса, как будто он растворился вместе с ночной тьмой, оставив о себе напоминание лишь остатками слезинок в уголках ее глаз. - На Нацу. И в этот миг уже больше ничего не важно. Боль от ран, смятение, слова поверженного дракона… все это так незначительно. И зверь, спящий внутри него, и сомнения, таящиеся на закорках сознания – все это сущий пустяк, не имеющий над ним никакой власти. Ведь пока потерять ее – самый большой его страх, он знает, что будет оставаться человеком.