Двуликий Янус

Всю неделю я мучал маму расспросами: – Мам, ну какой он? – дергал я за рукав маминой кофты. – Ты сидела с ним рядом и должна была его рассмотреть. – Он… эм… необычный. Если честно, я даже не уверена, что это он, а не она, – отвечала мама, пожимая плечами. – Конечно! – хлопал я себя по коленям. – Он же бог, а бог не может быть мальчиком или девочкой. – Ну хорошо, – улыбалась мама, откладывала шитье и гладила меня по волосам. – Ему примерно лет семнадцать, но в этом я тоже не уверена. Он слишком… слишком мудрый для этого. – Мама! Что ты говоришь! Ему семнадцать тысяч лет! Он бог и спустился на землю, чтобы помогать людям, – восклицал я, – а в цирке он показывает чудеса, чтобы все думали, что он просто фокусник! – Не кричи, майн либхен, – пыталась успокоить меня мама. – Я сначала тоже думала, что он обычный фокусник. Но знаешь… когда он рассказал про белую хризантему, я очень удивилась. А когда он сказал, что твой папа называл меня Тростинкой… Если в начале я считала, что он рассказывает то, что узнал от кого-то, то когда он описал наше с Иосифом свидание… Этого я никому не рассказывала. – Я и говорю, что он бог! – вновь воскликнул я. – А ты мне не веришь. – Верю, – улыбнулась мама. – И верю, что все будет хорошо. Если с мамой мои беседы о цирке были тихими и спокойными, то перед друзьями мне приходилось доказывать свое мнение. И не всегда словами. – Анхель, согласись, что ты немного нафантазировал, – говорил мне Йоська после того, как я рассказал про представление. – Голуби не могут взяться ниоткуда. И человек не может есть огонь. И летать не может. – Может! Ты еще скажешь, что русалка ненастоящая? – обижался я на друга. – Ну-у-у… – неуверенно пожимал он плечами. – У нее ведь хвост. – Это не хвост, а сросшиеся ноги, – ворчал Авраам, пожирая очередную плюшку. – У нашего соседа были сросшиеся пальцы на ногах, поэтому ему шили специальную обувь, и он хромал. Только его звали не русалкой, а уродом! – громко заржал он. – Ты хочешь сказать, что они уроды? – нахмурился я и сжал кулаки. – Конечно, – согласился толстяк, вытирая липкие руки об рубашку, – это ведь цирк уродов. Поэтому там выступают одни уроды. – Ты просто не видишь, какие они прекрасные и волшебные, потому что твои глаза заплыли жиром от плюшек! – закричал я и ударил его кулаком в грудь. – А ты обычный врун! – Авраам бросился на меня и повалил на землю. – Анхель… какой же ты у меня фантазер и идеалист, – вздыхала мама, обрабатывая ссадины на моих коленках. – Ну зачем ты полез в драку с сыном булочника? Он сильнее тебя и крупнее. – Он назвал Януса уродом! Он говорил, что я врал про его крылья! – я сидел на стуле и возбужденно бил пятками по его ножкам. – Ты же их видела! Мама, ну скажи, видела же? – Крылья? – мама отложила в сторону ватку, опустила вниз задранные штанины моих брюк и, улыбнувшись, ответила: – Конечно, я видела его крылья. Они ведь… они белые? Я права? – Да! Они огромные белые! И из его глаз исходит голубой свет! – я радостно кивал головой. – Свет? – мама гладила меня по голове и целовала в исцарапанный лоб. – Да, майн либхен, я видела этот свет. Только обещай мне, что будешь осторожным и не будешь лезть в драку! Ох, Анхель, я так боюсь за тебя, – вздыхала она и прижимала меня к себе. – Ты со своими фантазиями совсем не приспособлен к жизни. – Мама, Янус ведь сказал тебе, что со мной все будет хорошо! И ты ему веришь, сама говорила, – я отстранялся от нее и смотрел ей в глаза. Тогда я не понимал, откуда в них страх. Он черными искрами поднимался из глубины и выступал в уголках слезинками. – Наверное, она понимала, что война подступает все ближе к вам, – говорит моя рассудительная и умная внучка. – Наверное, это так и было, – соглашаюсь я. – Я, конечно, тоже слушал радио, и мне не очень нравились марши, которые там играли. Еще многие из наших соседей-евреев уехали в другие страны. Я не понимал, чего они боялись. Мы ведь никому ничего плохого не сделали? Только злые люди могут бояться чего-то. Тогда я не знал, что в глазах зверей под предводительством черного волшебника мы уроды, которых нужно уничтожить. – А за что они так не любили евреев? – спрашивает внук, хмуря брови. – Не только евреев. Они наслушались проповедей своего вождя, который считал, что высшая нация – это арийцы, и сам он причислял себя к ним. Смешение рас, по его мнению, привело бы к гибели всего мира. Лидер зверей считал евреев очень умными и думал, что мы хотим порабощения Германии, а после этого начнем завоевывать постепенно и весь мир. А этого он не мог допустить. Ведь только избранный арийский народ должен быть во главе всего. – Еще я слышала, что у нас язык похож на немецкий, – вступает в наш разговор внучка. – Верно, – киваю я. – «Майн либхен» по-немецки звучит точно так же. Звери пришли в наш город примерно через месяц. Я с интересом разглядывал их. Они ходили, принюхиваясь и что-то лая друг другу. Мама сразу запретила мне выходить на улицу, но из окна я увидел, что на нашей двери появилась шестиконечная звезда, нарисованная белой краской. – Что делать, Розочка, ума не приложу, – говорила мама подруге поздним вечером. Она давно уложила меня спать и явно думала, что я ничего не слышу. – Ничего страшного, дорогая, – отвечала тетя Роза, гладя маму по руке. – Это всего лишь перепись. Нам нужно поехать в Краков и подать документы. – Мне все это не нравится, – вздыхала мама, наливая тете Розе в стопку сливовой настойки. – У меня предчувствие нехорошее. – Что ты, Анна, дорогая! Гетто – это не так и плохо. Они обещают там жилье и работу. Чего бояться? Они ведь не звери какие? – улыбалась ей Роза, потягивая сливовицу. Как она ошибалась… Я понимал маму, потому что она тоже видела их настоящий облик. Я, конечно, тогда не понимал всего, о чем они говорили, но слово «гетто» мне не понравилось. Я хотел жить здесь. Бегать на пруд с друзьями. Купаться и ловить рыбу. А через месяц я должен был идти в школу. Я хотел получить сладкие подарки во время Хануки. И еще… Я хотел еще раз пойти в цирк и увидеть там Януса и остальных волшебников. Я точно верил, что мой белокрылый бог не даст в обиду меня и маму. Он ведь обещал, что все будет хорошо, и я ему верил. Ведь боги не врут и не обманывают. А в этом гетто его не будет, и он не сможет нас защитить. Однажды утром я проснулся от громких криков на улице и лая собак. Мама вошла в комнату и улыбнулась мне. Но это была не такая улыбка, как всегда. Ее глаза были наполнены не просто страхом. В них кристалликами черного стекла застыл ужас. – Знаешь, что я придумала, – сказала она, помогая мне встать с кровати и одеться. – Я отправлю тебя в путешествие. Ты же у меня уже взрослый мальчик? Я еще не до конца проснулся и поэтому кивнул ей не очень уверенно. – Так вот… – продолжила мама, пихая в мешок теплые вещи. – Сейчас ты вылезешь в окошко на задний двор и побежишь по улице в конец города. Там лес. Помнишь, как мы ходили туда за грибами? – я снова кивнул, наблюдая, как мама кладет в мешок хлеб, сыр и вяленое мясо. – Иди лесом и никуда не сворачивай. Там будет поляна. Мы на ней собирали ягоды прошлым летом. За поляной еще один лес. Он тебе незнаком, и он очень большой. Тебе нужно идти в ту сторону, где встает солнышко. Из этого леса ты выйдешь на дорогу. Иди по ее краю и старайся не попадаться никому на глаза. Увидишь немцев – беги. Тебе нужно дойти до деревни. Она там одна по этой дороге. Надо найти Якова Силача. Запомнил? Скажешь, что ты отсюда и что тебя послал к нему Василий Камшицкий. Он поможет тебе. – Мам… а ты? – я неожиданно очнулся и испуганно посмотрел на маму. – Я буду ждать тебя там, куда тебя отвезет Яков, – улыбнулась она и, заплакав, уткнулась в мои волосы.