Come here

- Блу. Подойди. От холодного жесткого голоса Блубери привычно вздрогнул, а потом поднял измученный и ничего не значащий для своего мучителя взгляд. Хватило нескольких секунд, чтобы осознать, что Эджи сегодня не в духе, и даже когда Блубери послушно, но тяжело поднялся с едва нагретого собственными косточками пола, его грубо толкнули обратно. Глухой грохот костей был привычным звуком этого места, как и все последующие звуки. Эджи не стал делать каких-либо предупреждений и просто начал стегать скелета кожаной многохвостой плетью с болезненными узелками на концах. Блубери привычно заскулил и сжался в комочек, пока на его руки, ноги, ребра, таз и позвоночник сыпались множественные жестокие удары, преследующие одну конкретную цель – заставить страдать, плакать и умолять. И все это вкупе приносило Эджи небывалое удовольствие. Блубери давно это заметил и осознал: рубиновые глаза после первого же крика начинали сверкать довольством, клыкастая улыбка становилась шире и похотливей, а рука с плетью планомерно наращивала темп, желая вырвать из Блубери как можно больше слез и стонов. И пускай он давно уже досуха выжат, но продолжал цедить из себя реакцию, потому что не мог иначе перенести ту обжигающую и жгучую боль, что обрушивалась на него с каждым последующим ударом. Шальной хвост плети прошелся по подбородку, оставляя горящий пламенем след до самых зубов. Блубери тут же накрыл его ладонью, чтобы не было еще одного случайного попадания. Удары по лицу вообще были самыми болезненными, хоть и редкими. Эджи предпочитал не уродовать прелестное личико, которое разжигало особое животное желание, но при этом всегда был рад вломить смачную затрещину, что звезды из глаз сыпались, или расцарапать щеки когтями. Когда пыл достаточно разгорелся, а в штанах начала наливаться похоть, Эджи все-таки отложил плетку и приблизился к избитому слезному комочку, а потом встал над ним, наклонился и подцепил недлинную цепь ошейника, который разодрал всю шею Блубери до темно-синих гематом. Подчинившись властному движению (не то чтобы у Блубери были силы или хотя бы масса, чтобы сопротивляться любой манипуляции с собой), Блубери оказался вздернут заплаканным лицом вверх, устремляя дрожащий слезный взгляд прямо во властные глаза Эджи. - Восхитительно, - с абсолютно нескрываемым наслаждением выдохнул Эджи, впитывая каждой клеточкой своего тела слабость, боль и подвластную ничтожность Блубери. Это было действительно опьяняющей вещью. Как и подобает плохому настроению, все дела Эджи сразу же перешли к безжалостному минету, к которому Блубери, черт возьми, никогда не сможет привыкнуть. Эджи был слишком огромным, от его размеров сводило челюсть, а экто-шипы на верхней части члена и массивные штанги вдоль нижней просто разрывали рот. И это при условиях, что Блубери не должен касаться плоти зубами, обязан заглатывать член по самый таз и при этом не задохнуться от долгой паузы, которую просто обожал делать Эджи. Он насаживал Блубери до самого основания и держал его голову какое-то время, слушая рвотные позывы, хлюпанья и слабые мычания, которые проходились сладостной вибрацией по всему члену. Обычно Эджи не кончал от минета, он скорее издевался таким способом, еще больше втаптывая Блубери в грязь унижения и подчинения. Однако, все же, бывали моменты, когда Эджи неконтролируемо все-таки доходил до грани и неожиданно для себя и Блубери изливался прямо в глотку, либо же на лицо, с превеликим удовольствием забрызгивая рот, щеки и глазницы. - Жалкая дрянь, - рыкнул Эджи и резко оттолкнул Блубери от себя, вновь роняя того на жесткий пол. Все это было привычным сценарием и не особо удивляло Блубери, но этот акт был сигналом, что настало время для следующего этапа мучений, который Блубери не любил больше всего за свою непредсказуемость и чрезмерную эмоциональную силу, заставляющую его порой биться в отчаянной истерике и кричать на весь подвал о помиловании. Эджи опустился на колени и притянул Блубери за ноги к себе, врезаясь головкой члена в соединение тазовых костей, а в следующую секунду Эджи резко вошел, а ноги Блубери прижал к полу, натурально складывая скелета пополам. И Блубери без лишних слов начали вбивать в злосчастный пол, по которому он постоянно скользил и стирал в кровь позвоночник от невероятного напора. Боль в паху давно стала привычной и довольно терпимой, в отличие от ударов плеткой. Однако теперь на первый план выступала боль эмоциональная, потому как этими действиями Эджи добивал его окончательно, из раза в раз подчеркивая свою доминацию. Его место высоко наверху, а место Блубери лишь в его ногах, валяться жалкой хныкающей грязью без права на что-либо, кроме слез. От яростных толчков и постоянного скольжения футболка собралась в гармошку и оголила истерзанные множество раз ребра, на которых живого места практически не осталось. Зато были множественные укусы, трещины, жженые метки от сигарет и даже железа, а также одно ребро было сломано и до сих пор не зажило, принося дополнительную боль от каждого движения. Грудная клетка Блубери была красноречивым полотном, где яркой палитрой расцвели все деяния Эджи, все его желания и страстные порывы. И Блубери с позором носил их на своей груди день ото дня, прямо рядом с тихо умирающей душой, которая уже не может вынести столько боли, терзаний и несправедливости. Во время секса Блубери пытался быть максимально отстраненным от процесса, пытался исчезнуть из реальности и погрузиться глубоко-глубоко в себя, под толщу тьмы и пустоты, чтобы хоть как-то скрыться от происходящего. Однако Эджи прекрасно понимал такое желание, а потому постоянно выдергивал Блубери обратно с помощью грубой смены позиции, уничижающих разговоров или банального физического воздействия. И так как сегодня Эджи был не в духе, он с превеликим удовольствием решил прибегнуть к последнему. Мощные руки легли на шею выше ошейника и настойчиво сдавили позвонки, резко перекрывая все магические каналы для кислорода. Блубери весь в панике и слезах задергал руками и старался отцепить Эджи от шеи, но эти попытки были все равно, что скрежет лапок котенка по стальной монолитной двери. И в такие моменты Блубери проявлял себя всего, всю свою накопленную боль и мучения, он бился в агонии, мотал головой и безостановочно плакал, пока Эджи упивался им и продолжал вдалбливать в чертов каменный пол. - Ничтожество, - сладко и надменно выдохнул Эджи, видя, как закатываются в панике голубые зрачки. Проходит еще пара секунд балансирования на грани, и вот когда уже суждено сорваться в пропасть, руки резко исчезают, и в грудь мгновенно влетает живительный кислород. И Блубери каждый раз давится, кашляет так громко и надсадно, что вибрируют цепи на стенах, а Эджи продолжает упиваться, плавно подбираясь к пику своего извращенного удовольствия. Почувствовав спиной стену, Блубери искренне обрадовался, давно уже не ловя себя на сумасшедшей мысли, что стена здесь для него самый большой друг. Она защищала его спину, она поддерживала его, когда он без сил готов свалиться на пол. С ней даже можно тихонько поговорить в ночной тишине и украдкой пожаловаться на все произошедшие совсем недавно события. И даже несмотря на то, что стена все видела, она молчаливо и уважительно слушала все слезы боли и отчаяния. Она даже могла утешить своим учтивым молчаливым участием в беспросветной жизни Блубери. Эджи ушел как два часа назад, и Блубери даже пришел в себя, а свет, пробивающийся через небольшую несколькосантиметровую брешь, еще не окончательно покинул глухой подвал. И Блубери занялся идиотским, но уже таким привычным занятием, помимо жалоб стене, и начал в очередной раз рассматривать свое побитое и изуродованное тело. Сегодня, к счастью, Эджи обошелся только плеткой, рубцы от которой уже так много раз наложились друг на друга, что уже просто не отражались так ярко на посеревших измученных костях. Разве что свежая полоса на подбородке выделялась своей розоватой свежестью, но Блубери совсем скоро забыл о ней, хоть она и саднила до самой ночи. Пробегаясь по привычным свежим пятнышкам до конца не высохших слез, Блубери смотрел на замытый кровавый развод, который впитал в себя всю кровь сломанного ребра, бросил быстрый взгляд на уже выжженные темно-малиновые и белесые пятна на кромке футболки и зачем-то задержался на полумесяцах укусов, которые словно выложены гранатовыми зернышками, правда уже поблекшими. Это был один из дней хорошего настроения Эджи, когда ему захотелось дать какое-то подобие ответной ласки, и он искусал все бедренные кости на пути к лону, а также расцарапал всю внутреннюю полость таза. Выдохнув, Блубери откинулся на стену черепом. Привычно во тьме звякнули его извечные друзья-кандалы. Еще один день его существования в этом месте подошел к концу. Не хотелось есть. Не хотелось пить. Не хотелось спать. Даже умереть не хотелось. Блубери был абсолютно и безвозвратно, кристально пуст. И это лишь вопрос треклятого времени, как быстро расколется его безжизненная оболочка, одним мгновением превращаясь в пыль.