Два укуса по цене одного

*** В камере сыро. Так сыро, что несчастную тряпку, брошенную на гнилую солому, можно выжимать и умываться скопившейся влагой. Правда, предварительно лучше перестать дышать и уговорить себя не обращать внимания на некоторую склизкость и липкость этой штуки. Но в целом всё не так уж и плохо. Конечно, первую неделю пришлось нелегко – всё тело болело, а разум рвался на куски. Ему не давали спать, его били, даже грозили запытать до смерти, но назначенный коллегией адвокатов человек сумел доказать дохляку-следователю с длинной куриной шеей, что его подзащитный был под действием чар. К тому же «гончие» подтвердили, что Сунил предложил одному из беглецов выйти за него замуж – а значит, помутился рассудком. Впрочем, сама попытка защитить демоническое отродье ничем иным, кроме помешательства, объяснить трудно. Конечно, бывали случаи, что люди слишком привязывались к питомцам-ганда, но у Сунила ситуация иная – все его знакомые из мастерской твердили, что тот был прилежным учеником, и лишь за несколько дней до инцидента начал пропадать по ночам и вести себя странно. Но никому, слава богам, не пришла в голову идея о связи Сунила с бандой контрабандистов, уже отправившейся на виселицу почти в полном составе. По крайней мере, низшее звено точно повесили, что до верхушки… адвокат сказал, что все слишком сильно заинтересованы этим делом, чтобы всерьёз заниматься парой сбежавших ганда и вставшим на их защиту человеком. Но от наказания это не спасло, так что Сунила судили и отправили за решётку. С тех пор прошёл месяц. И этот месяц обернулся для него сущей пыткой. Хуже сырости, холода и отстойной еды была скука. Хотя и еда в первое время доставила немало неудобств, но постепенно организм к ней привык. И вот сегодня Сунил рисует на стене тридцатую чёрточку. Потом отходит к окну и тем же камнем с острым сколом начинает долбить строительный раствор возле толстого прута решётки. Долбится плохо. То ли мастерскую и правда строил какой-то неуч, или за возведением тюрьмы следили особенно тщательно, но с тех пор, как он начал – а это было почти три недели назад – добился лишь того, что сломал два камня. И углубился в кладку стены на четверть пальца. В толщину. – Эй, Райлаш, на выход. Сунил так увлёкся, что за стуком не заметил прихода стражника – но вот тот стоит прямо за решёткой, и кажется, что до шумной возни заключенного у окна, как и до самого Сунила, ему нет никакого дела. А Сунил рад, практически счастлив. Опять пришёл следователь! А значит, можно будет выйти отсюда хоть ненадолго и поговорить хоть с кем-то! И вот обшарпанный коридор сменяет выложенная ровной плиткой комната… но в ней за деревянным столом сидит не задохлик с куриной шеей, а старуха. – Лала? – А ты оброс… Сунил трогает свой колючий подбородок, усмехается. Ждёт, когда стражник снимет с рук колодки, и осторожно подходит. – Как ты тут… Зачем? Не подумай только, я счастлив тебя видеть… но не совсем понимаю… Старуха проводит ладонью по столу, потом поднимает её и оставляет на когда-то ровной деревянной поверхности небольшой круглый медальон с дефектным камнем. – По словам Хейли, ты настаивал на том, что это твоё. Да, было дело. Вообще он много чего говорил, когда его били. В том числе и о вещах, которые к делу вообще не относились. Хотя, нет, вспомнил – они так сильно жаждали узнать, почему медальон среагировал на Сунила, что даже заказали алхимикам проверку его крови на чистоту. Но где могла об этом услышать старушка-комендантша из мастерской Инджина? Если только… Если только она не одна из тех добропорядочных граждан, исподтишка следящих за соседями и докладывающих о них. Но это же бред. Иначе Ракеша давно бы уже схватили. Конечно, сила его внушения после укуса сильна, но… Нет. Ведь медальон не реагирует на неё. Антиквар, всучивший старое украшение шефу гончих, ошибся или намеренно соврал, ведь камень в нём никогда не зачаровывали на поиск нечистых. Мама использовала его для определения дурных намерений у клиентов… хотя Сунилу говорила, что ей просто страшно ходить поздно в город. Но так или иначе медальон реагирует лишь на того, кого его хозяин сам счел бы врагом. Именно поэтому тот ошибочно сработал на Сунила. Видимо, узнав об этом, гончий разочаровался и вернул украшение антиквару… Но, всё равно, как об этом узнала Лала? Старушка, не дождавшись ответа, вновь накрывает блестящую вещицу ладонью, потом снова убирает её – и рядом с медальоном теперь остаётся небольшой пузырёк. – Ты должен выпить это сегодня. – Что это? – Яд. Хорошая шутка. Сунил тянется к пузырьку, но берёт медальон, потом косится на старушку. Ничего, никакой реакции от дефектного камня. Обернувшись к застывшему у двери стражу, Сунил только сейчас замечает небольшое покраснение на его шее прямо под ухом. Укус? Так вот почему старуха говорит так свободно… и вот почему её вообще пустили сюда. – Ты в… видела его? Лала прикрывает глаза. И совсем чуть-чуть, почти незаметно улыбается. – Как он? Это он тебя заставил сюда прийти? Склоняет голову к плечу. – Когда-то я была у них экономкой. – Когда? Расскажи мне… всё. Она не успевает ответить. Укушенный страж вдруг открывает дверь, выглядывает в коридор и тут же закрывает обратно. – Заканчивайте, – велит он. – Смена возвращается. Старушка кивает и поднимается со стула. Сунил пытается ухватить её за длинный рукав, но замирает, так и не коснувшись. Правильно. Ракеш расскажет сам, если захочет. Сейчас главное, что тот в порядке… и что вернулся за ним. Правда, почему именно яд? Разве нельзя… ну, скажем, разнести стену тюрьмы? Выходящей окнами, кстати, прямо на рынок? Или… ну, велеть укушенному просто вывести его наружу?.. Дорога по коридору обратно в камеру в этот раз кажется слишком короткой. – Я вызову вечером врача, – вдруг заявляет страж, пропуская Сунила за дверь. – Он должен будет подтвердить твою смерть, так что выпей побыстрее. – А это точно сработает? – Не знаю, – равнодушно тот отвечает и запирает следом замок. Сунил греет пузырёк в руке. Раскатывает между ладоней, смотрит на белесый порошок внутри так и эдак. Не искрится, не сверкает… не зачарован? А что, если это и правда отрава? Но в кармане лежит медальон. Как только Сунил коснулся его, вновь стал полноценным хозяином – но камень так ни разу и не сработал. Ладно… к чему медлить? Скрутив крышку, бросив последний взгляд на выцарапанные на стене неровные линии и на невыдолбленную выемку у решётки, Сунил опрокидывает пузырёк в рот. Горечь тут же въедается в нёбо, царапает горло, слёзы градом брызгают из глаз, и наружу вырывается дикий кашель. Он падает. Рука поскальзывается на кровавых брызгах. Пол врезается в лоб. Но сгустившаяся темнота отказывается сразу полностью завладеть сознанием – и Сунил чувствует удушье. Его продолжает сотрясать кашель, и вместе с ним, кажется, выхаркиваются куски легких и горла. Но вот где-то далеко раздаётся громкий лязг – и это последнее, что слышит Сунил.   *** Цокот копыт. Шуршание мягкой ткани. Неудобная, слишком твёрдая подушка. Навязчивая муха уже в который раз пытается сесть на лицо – Сунил отмахивается от неё и слышит тихий смех. Совсем не женский, но такой приятный, почти мелодичный, что хочется окунуться в него целиком… – Господин, – неожиданно вклинивается резкий и недовольный, но уже знакомый голос. – Мы приближаемся к переправе. – Хорошо, – отзывается Ракеш. И Сунил чувствует его тёплую ладонь на своём лице. Пальцы зарываются в отросшую чёлку, зачёсывают её на макушку, перебирают. Приоткрыв глаза совсем немного, Сунил видит острый подбородок и какую-то слишком большую шляпу на голове Ракеша. Точнее женскую шляпку. С неровными широкими полями и сеточкой, закрывшей верхнюю половину лица. – Так ты выйдешь за меня? – спрашивает, вновь закрыв глаза. Пальцы в волосах замирают. – Я? За тебя? – голос Ракеша звенит. – Деревенского босяка? Кажется, он знает о нём больше, чем Сунил говорил сам. От Лалы? – Считаешь меня недостойным? Тишина. Ржание лошади. Цокот копыт становится громче. Деревянный настил? Мост? – Тпру-у-у! – Ваши документы, пожалуйста. – Да, сейчас. Колено под головой дрыгается, и Сунил вынужден сесть, сонно моргая и пытаясь рассмотреть, где он вообще. Верх кареты опущен не до конца, так что видно спину кучера, бескрайнее поле по ту сторону какой-то совсем узкой речушки и стоящего совсем рядом постового в чёрном шлеме, блестящем на солнце. Ещё один человек в такой же форме выглядывает из маленькой будки у моста. Следит за тем, как Ракеш, порывшись в блестящей диковинной чешуёй сумке, достаёт пачку бумажек. Часть из них – ассигнации. Взятка?.. – Куда направляетесь, миссис? – В самое красивое место на земле, – мечтательно звенит голос Ракеша. Он сделал его ещё тоньше и мягче, так что постовой, засмотревшись на якобы девушку, одетую в серебряное платье с пышным подолом и расшитое золотой нитью, на какое-то время будто бы каменеет. Впрочем, Сунил его понимает – этот голос и вид действительно могут зачаровать кого угодно. – Добро пожаловать в империю, миссис и мистер Сен… – Это пограничный пост? – спрашивает Сунил, когда мост остаётся уже позади. Ракеш расправляет складки платья и совершенно неграциозно вдруг опирается локтем на подлокотник кресла, и подпирает голову кулаком. – Нет. Уже сутки, как мы пересекли границу с Астрией, и это уже третий пост… Он кажется недовольным. Или, скорее, скрывающим смущение за недовольством. – У нас свадебное путешествие, миссис Сен? Косится, и даже через плотную короткую вуаль заметно, как загораются алые глаза. – Чем-то недоволен, человек? – Нет-нет, – Сунил улыбается. – Но почему именно Астрия? – Ходят слухи… что новый император покровительствует сильным ганда. – Вот как. И что, собираешься заявиться во дворец? Ракеш отрывает подбородок от кулака и даже приподнимает вуаль двумя пальцами, затянутыми в полупрозрачные перчатки. Смотрит он не то что бы удивлённо, скорее с жалостью. – Я, конечно, понимаю, что ты не семи пядей во лбу… – произносит наконец, – но чтобы так?.. Нет, я же не самоубийца. Устроимся в Истерии, а там посмотрим, куда ветер подует. Опять столица, значит. Сунил сдвигается глубже на мягком сидении, откинув полы длинного фрака и чувствуя, как тот сдавливает плечи, пытается устроить голову на спинке двойного кресла удобнее. И всё равно ему кажется, что он не одет, а засунут в какой-то жёсткий футляр – ни руку поднять, ни повернуться толком. Да и высокий ворот рубашки трётся об щетину. – И часто ты… переезжаешь? – Достаточно, – пожимает одним плечом Ракеш. – Как думаешь, сколько мне лет? – М-м-м… Шестнадцать? Семнадцать? Кучер хмыкает. Ракеш бросает на его спину в синем плаще строгий взгляд, потом вздыхает и признаётся: – Тридцать два. Когда Сунил в ответ тоже пожимает плечами, правда двумя, то старается сделать это как можно равнодушней. Он счастлив. И вовсе не хочет случайно обидеть или задеть Ракеша. Тем более сейчас, когда тот так мил в этом пышном платье… и так уязвим. Это заметно по бледным губам, по натянувшейся коже скул, по слишком прямой спине и немного резким движениям. Но на самом деле Сунил удивлён. Дело даже не во внешности. Если не считать некоторых моментов, Ракеш и держит себя совсем не как старик-взрослый. Он пытается быть спокойным и холодным, но на самом деле импульсивен и чувствителен. Он ненавидит людей, но словно бы при этом наивно верит в них. Да и со своим слугой ведёт себя словно с другом. Итак, значит, тридцать два… – А ты хорошо сохранился. – Ты так говоришь, словно это уже глубоко пожилой возраст, – фыркает, отпустив вуаль и отвернувшись. Красно-жёлтая земля разлетается от колёс и копыт. По обе стороны от дороги тянутся зелёные поля и где-то там, на горизонте, темнеет лес. Вдруг Ману цепляет вожжи за выступ рядом собой и оборачивается. – Подай… подайте воды, пожалуйста. Его лицо уже почти зажило, но глубокие следы от едкой сети останутся, наверное, навсегда. Словно клеймо. Теперь Ману больше нельзя назвать миловидным, но изумрудные глаза с вертикальным зрачком всё ещё смотрят на Сунила настороженно, и почему-то это совсем не беспокоит, скорее наоборот. Этот человек… то есть, этот получеловек надёжен. Он всегда будет оберегать своего господина не смотря на его привязанности и прихоти. Ведь Сунил… да, Сунил же вполне мог оказаться лишь расчетливым негодяем, задумавшим втереться в доверие, а потом продать редкого ганда-альбиноса кому подороже. Хорошо, что Сунил не такой. Протягивая стальную фляжку, взятую у Ракеша, он улыбается. Ману щурится в ответ, но лишь поджимает губы. – Радуйся, человек, – медленно проговаривает он, отхлебнув. – Вот вернутся демоны с Чёрного континента, мир перевернётся с ног на голову, но не бойся, господин тебя защитит. – Ты веришь в эту сказку? Ману делает ещё несколько размерянных глотков, бросает взгляд на прямую дорогу, и возвращает флягу. – Сказку? – переспрашивает так, словно долго думал, правильно ли расслышал это слово. – Человек, у любой сказки где-то есть правдивое начало. Разве ты не знал? Не знал. Не думал об этом. Но если так посудить, произошедшее с ним разве не сказка? Правда, что считать сказкой, а что страшилкой, несколько отличается у людей и ганда. Но ему всё равно. Что будет – то будет. Империя, демоны или простая размеренная жизнь – он готов к любому исходу, если красноглазое чудо останется рядом. – Ракеш, как думаешь, сколько в империи стоит обучение на инженера? – Ты хочешь учиться? – отрывает тот взгляд от зелёного поля с красными цветами, смазавшимися в одну бесконечную ленту. – Ну да… и мне, как обычно, нужны деньги… Сунил улыбается, Ракеш же вздыхает. – Только не связывайся больше с контрабандистами, ладно? ** Конец **