Во дворе рябина стояла

- А еще корабль, торг с немцами, - основательно говорил Господин Великий Новгород Москве, - посему за оный товар удержу… Любомир призадумался, какая доля за посредничество будет ему прилична. Писавший за ним Мишка продолжил увлеченно скрести по бересте, от усердия даже высунув кончик языка. Новгород покосился на него с мрачным пренебрежением. Совсем дурно грамоте обучен – буквы выводить еле успевает… - Удержу… - задумчиво повторил он, оглаживая бороду, и вдруг сообразил, что уж больно размашисто Москва водит рукою, так не пишут. – Ты что там делаешь, шкодник? А ну, дай! Мальчишка на диво покладисто расстался с берестой и почтительно отступил на шаг назад. С невинной до зубовного скрежета улыбочкой, но кося при этом исподлобья своевольными, как у кошки, глазищами. Любомир смерил его подозрительным взглядом, обратил взор на записи и ощутил, как багровеет: об условиях торга было убористо написано на самом уголке, а почти весь остальной кусок бересты занимал скоморох в нелепой одеже, похожей на боярскую, который шел с задранным строго вверх носом. И вот-вот должен был упасть в глубокую лужу с грязным поросем. Рядом была насмешливая подпись: «Господину Великому Новгороду видней». - Ах ты стервец! – процедил он, переведя взгляд на Москву. - Ну, я тебя! Мишка, успевший бесшумно отойти подальше, оскалился в шалой улыбке и вдруг бросился наутек. Новгород, не намеренный спускать ему такого оскорбления, погнался за ним. И непременно поймал бы на лестнице, где мальчишка, боясь полететь кубарем, всегда мешкал, да Москва, ветром пролетая по хоромам, громко завизжал, привлекая внимание слуг. К досаде Любомира – вовсе не испуганно, а скорее восторженно. Или даже победно, потому как мешкать пришлось ему самому – не бежать же с щусенком в ногу при всех! Покуда шел он быстрым шагом, Москва успел выбежать во двор и полезть на стоявшую там высокую, до крыши, рябину. Ствол у нее на добрых два аршина был совершенно гладок, дальше начинались короткие сучки, за которые и не ухватиться толком. Вопросом, как только этот мелкорослый пострел умудрился туда влезть, Новгород задался позже. Теперь же он попытался сдернуть мальчишку за ногу, но не тут-то было: Мишка успел дотянуться до ветки повыше, вцепился в нее мертвой хваткой и принялся так яро брыкаться, что оставил в руке Любомира сапог и шустро полез выше. - Ишь, залез, черт! – в сердцах выругался Новгород, взмахнув востроносым сапожком. – Думает, трепку не задам! Москва, угнездившись на верхней ветке, обнял рябиновый ствол одной рукою, а ладонь второй приставил большим пальцем к носу, дразнясь: - Достань сначала! - Да я тебя стряхну, птенец, - фыркнул Любомир. – Яблочком спелым лететь будешь! Мишка, нагло усмехнувшись, склонил голову набок: - А не боишься, что яблочко упадет, да по темечку? Словно желая показать, каково оно, он сорвал гроздь рябины и прицельно бросил Новгороду на голову. Новгород в ответ кинул в него его же сапогом, да промахнулся, и сапожок застрял меж соседних веток. Москва, заливисто расхохотавшись, бросил в него рябиной снова и деловито полез выше, за сапогом. - Всего дня не просидишь, - зловеще предрек Любомир, наблюдая, как ловко мальчишка перебирается с ветки на ветку. - А ты что же, весь день прокараулишь? – обернулся на него Мишка и довольно прищурился: - Аки пес сторожевой? Псом под ногами Москвы Новгороду быть точно не хотелось. - Тьфу ты, - высказался он. – Больно ты мне нужен, черт беспутный. Мишка, вновь рассмеявшись, осыпал его дождем рябиновых ягод.