Бедный Сашенька

Добро пожаловать в наш лепрозорий. Я уполномочен шаркнуть вам ножкой. Справа Содом, слева Гоморра. Господа, располагайтесь, будьте как дома. Может быть кофе? Но не забудьте вытереть ноги, у нас в достатке собственной грязи. _________ Холод растрескавшегося грязного больничного кафеля, облепив босые ступни, полз по лодыжкам выше, к горлу. Облизывал, и жадно грыз пальцы ног. Расширенные зрачки, бессонная ночь, пот, проступивший на лбу, висках, все это сидело раскаленным прутом в развороченном нутре. Саша. Сашенька. Мой бедный мальчик. Умный мальчик. Сладкая мелкая тварь. Приветливая, улыбчивая тварь. Я тебя знаю, не могу не знать. Только я, в сущности, тебя и знаю. _________ -Ты хоть в курсе, сколько высокопоставленных хуйцов мне пришлось отсосать, чтобы ты вышел отсюда? Ты молчишь. Взгляд опущен. Нет, тебе не стыдно, не прогоркло и даже не холодно. Скучно, да. Ты как всегда невыносимо скучаешь и от этого тебе муторно так, что взгляд влипает в носок моего ботинка. Мы едем «домой». В машине ты царапаешь свое лицо, старательно соскребаешь со щеки кожу, обнажая чуть поджившие ранки. Ты настолько подчеркнуто невинный и несчастный, что меня знобит от желания съездить тебе по морде. Ну, или трахнуть. Знакомое чувство. Привычное раздражение. Настолько вкусные ощущения, что дарят некое погружение, как старая не слишком популярная песня, прозвучавшая на мелкой заправке, заставляет вспомнить свой первый петтинг в лагере лет 20 тому назад. Или вкус жвачки, которую ты думал, сняли с производства. Или запах плохо прокрашенных тонких волос твоей матери, когда та жарила курицу и насвистывала мелодию из какого-то кинофильма. И то и другое достаточно бездарно, чтобы не слишком жалеть о ее смерти. Почти гармония. Ты молча пялишься в лобовое стекло, иногда провожая встречные машины, будто желая им счастливого пути. Меня не отпускает предчувствие катастрофы, которая вероятно, должна случиться с наиболее приглянувшимися тебе экземплярами. Я тебя ненавижу, и если бы я мог, видит бог, я бы убил тебя. Но я не могу. И это самая титулованная, самая яркая и самая блядская причина моей ненависти. Убив тебя я сотру себя как чертов вирус, а у меня слишком хлипкие яйца для этого. _________ Твои тонкие, почти паучьи лапки ползают по моему животу. Слишком омерзительные и чересчур реальные, чтобы я нашел волю их сбросить. Ты тычешься в меня губами, метешь отросшей челкой. Она падает тебе на глаза, фильтрует твою реальность, и мне все отчетливее кажется, что мир ты видишь по паучьи сетчато, хищно. Я же сквозь призму пойманной мухи. Ты трешься и ластишься и пахнешь почему-то сандалом. И реальность выцветает, сползает из под опущенных век, лишь кое-где налипая на сознание плесневелыми пятнами. Ты инфекция, зараза, вирус. Все напоминает оккультный обряд, пугающий и прекрасный в своей отвратительности. Ты сильнее меня, смелее меня, страшнее меня, и это дает мне право не сопротивляться, не требовать, не думать. Это дает права растворить действительность в твоей кислоте. _________ Я исправно слежу, чтобы ты по часам пил пилюли, я смешиваю порошок горьких таблеток с джемом, чтобы ты не ободрал горло глотая, я скручиваю твои руки так, чтобы шприц нашел вену и не повредил. Я складываю тебя как оригами когда нужно. Ты так мил с окружающими. Все взрослые просто в восторге. Ты учтив, ты просто иллюстрация к идеальному сыну. Умный, рассудительный, сдержанный, серьезный и великодушный. Выцветшие гобеленовые тетки от тебя почти в религиозном трансе. Пожалуй, это подачка с твоей стороны: знание, что за лисенок под твоею туникой. _________ В школе, дорогой элитной школе, где пытливо улыбаются при встречи и ласково воркуют, взяв достаточно хрусткий конверт, тебе отводят предпоследнюю парту третьего ряда. У окна. Это занятно, ты можешь пропускать, фильтровать мир сквозь пальцы, разглядывая блики на столешнице. Ты сдержан, аккуратен, педантичен. Ты воплощение ботана-задрота не от мира сего. В твой омут не лезут. Возможно, скучно, возможно малолетние по-детски озлобленные и ожесточенные, но не столь умные чтобы быть в достаточной мере циничными, одноклассники, просто не в состоянии продавить, расщепить твою броню. Вернее всего предположить страх. Животный, на уровне инстинктов. Не важно. Я вижу скуку в твоих глазах, когда однажды ты отказываешься от еды. _________ Ты стелешься под меня, ты ловишь выдохи, ты почти не говоришь. И мне все чаще кажется, что ты не существуешь, что ты всего лишь результат разросшейся у меня в мозгу смердящей опухоли. Тебя нет. А значит, я могу делать с тобой что захочу. На практике ты дергаешь за мои нервы и мускулы, заставляя принимать выгодную позу, лицо. Опущенные костлявые плечи, большие, точно нарисованные не вполне здоровым художником глаза, все говорит об ожидании удара. Крепкого, хлесткого. На тебе моя футболка висит точно саван, тонкие пальцы теребят пакетик чая, чайник кипит, я ненавижу тебя. Я заставляю тебя есть, силой скручивая и зажимая нос. Я жду твоего хода. Я боюсь, я не в силах угадать. Почти вбиваю тебя в кровать. _________ Ты пишешь ровным, каллиграфичным почерком, аккуратно укладывая буквы на правый бок, под четким, единым, будто выверенным транспортиром, углом. Я знаю, что от тебя не будет записки, мне не придется опознавать этот шизофренический точный почерк. И все же подмечаю болезненность букв, скорость и рябь твоей руки. Мир замыкается, зацикливается на тебе. На огромных глазах, на тонких, ломких пальцах, на тишине. Я перестаю заставлять тебя есть. _________ Все что я помню, все, что смогу рассказать на суде, это хруст, вкусный, честный хруст твоей шеи. Глянцевая, невозможно красивая, краснота капель крови. Тонкие лапки, обвисшие по бокам и сетчатый взгляд. Точка. _________ -Извините? С вами все в порядке? Все ли со мной в порядке? Разумеется. Более чем абсолютно. Рука почти на автомате дописывает некий бессмысленный, но четкий и ровный текст. Мне не нужно смотреть в упор на лист, чтобы не сбиться, я признателен за это зрению арахнида.