Мнемозина или Цветы и Трандуил

      Шагов высокого мужчины не было слышно. Они тонули в тихих репликах ночных уборщиков улиц, привыкших быть невидимками. Обрывки фраз заглушал ветер — он неотвязно трепал баннер французской кондитерской, как расшалившийся школьник задирает юбку полюбившейся одноклассницы. Несчастный лоскут беспомощно бился о приютившую не один рекламный щит стену прачечной, словно птица, попавшая в силки. Чуткое ухо могло уловить голоса завсегдатаев ночной закусочной, приглушенные звуки теленовостей и запоздалых ужинов, долетающих из приоткрытых окон. Но не шаги ночного прохожего, уверенная и скорая походка которого говорила о безотлагательном деле, заставившем местного оранжерейщика покинуть свое жилище в такой час.       Мы в Чайна Таун — в неумолкающем и не засыпающем ни на минуту улье — в месте, где возможно все, где не принято ничему удивляться и где уважают чужие тайны, при этом надежно храня свои за непроницаемыми улыбками и запертыми дверями. Из всего множества, одна дверь интересовала сейчас изысканного светловолосого денди, и она открылась мгновенно на легкий стук удивительно ухоженной руки, увенчанной крупными перстнями — так быстро, будто посетителя ждали.       И все же хорошенькое заспанное личико хозяина лавки было удивленным.       — Добро пожаловать в наш зоомагазин, Господин Кинг. Надеюсь, орхидеи не капризничают? — знаменитая приветливая улыбка тихо истаивала по мере того, как остатки сна покидали юного управляющего зоомагазинчиком, — Однако, уже глубокая ночь… Обычно, Вы просто звоните. Что-то случилось?       — Да, именно поэтому я и пришёл… уже несколько дней, как я не узнаю свой цветок… с Иммортель творится… странное, — Кинг говорил сбивчиво и совершенно не скрывал волнения, его бархатный баритон то и дело сбивался на шепот.       — Не стоит беспокоиться — мы всё уладим. И хотя времени на чай у нас уже не осталось, я благодарен за пирожные от мадам Су — так предупредительно с Вашей стороны было принести их. Благодарю, — Граф Ди обрадовался коробочке с черничными птифурами, как ребенок, который полгода провел без сладкого по предписанию строгой тетушки, — Это те, что с шелковичкой наверху — мои любимые, о… Я лишь переоденусь, мистер Кинг, и возьму все необходимое. Это нас не задержит надолго.       Двое исчезли за дверью — радушно она распахивалась далеко не перед всяким, и уж точно многим стоило хорошенько подумать, прежде чем в нее входить.       «Так… И чего это вдруг психованному садовнику понадобилось ночью тащиться к Ди, да еще красться бесшумно, словно вору? Хм… А ведь крайне подозрительный тип этот Кинг. Неясно, откуда он берет деньги, чтобы жить в президентских апартаментах лучшего отеля уже много лет, при этом практически не выходя из номера, и по слухам, не пользуясь ни интернетом, ни сотовой связью?! Наверняка, они с Графом промышляют грязными делишками, и нелегальный ввоз запрещенных животных лишь верхушка их злодеяний. Ха! Да у них тут сделка! Как еще объяснить странный сверток в руке цветочника? Не иначе, новый сорт каннабиса! Вот это везение — сегодня уж точно я возьму Ди с поличным!» — детектив отдела тяжких преступлений Леон Оркотт возликовал, сидя в засаде в свой выходной день, надеясь поймать-таки Графа на чем-нибудь незаконном и упрятать «этого несносного китайца» за решетку, «где ему и место». «К черту! Оставаться здесь больше нет смысла». Выбравшись наружу из щели между аптекой гомеопата и магазином индийских тканей, служившей не раз местом добровольного заточения самого детектива, он бегом направился к заветной двери и забарабанил в нее что есть мочи.       В Долине Мертвецов раз в пятьдесят лет в последний час ночи цветут орхидеи Иммортель, озаряя темноту алым сиянием и наполняя нежнейшим ароматом пространство вокруг. Единственные в своем роде в единственном месте на земле. Красивейший цветок распускается на короткий период, и в это время он так горяч, что его лепестки подобны языкам пламени. С каждым часом цветок становится все горячее и, в конце концов, сгорая, умирает, погаснув навсегда. Но в глубоком ущелье Долины живет в Тумане Забвения мотылек Мнемозина, ценой жизни опыляющий тот цветок. Давным-давно Черный Аполлон и его братья стали пленниками Тумана Забвения, вечными его спутниками, частью его самого, коварного и мстительного духа, который заманивает путников в безвыходные ловушки и там нападает на них, лишая их памяти, делает слабых безумными, а сильных убивает. Первые, лишившись разума от жутких видений, насылаемых на них злобным Туманом ради потехи, скитаются потом по Долине, не в силах найти дорогу домой, не помня, был ли у них дом и кто они сами. В муках и страхе умирают они от усталости, голода и жажды — их кости со временем белеют среди камней, рядом с костями вторых — храбрецов, сопротивлявшихся Забвению и оттого погибших быстро, почти сладко. Их души, и тех и других, были обречены навечно скитаться среди голых камней. Бабочки повсюду следовали за Туманом безмолвными свидетелями его деяний — холодные и безучастные. И только жар распускающейся орхидеи манил их к жизни, звал, напоминая о прошлом, о предназначении. Раз в пятьдесят лет один из Мнемозин устремлялся прочь от Тумана в свой последний свободный полет — он летел на свет, не в силах преодолеть инстинкта, зова и голоса Природы. В это время Иммортель сжигала очередную упокоенную ею душу. Остужая цветок своими холодными, пропитанными дымной влагой крыльями, Бабочка пила нектар и опыляла Орхидею. Жажда была велика, мотылек терял контроль и становился легким облаком пара на горящем цветке, и ветер рассеивал его по Долине и дальше, до самых небес. А цветок снова засыпал, храня в себе оплодотворенное семя новой жизни, если до того не успевал сгореть, что происходило намного чаще. И вот однажды остался лишь один цветок и только одна бабочка. Последние представители своего вида. ***       — Я принес их, отец. Мне удалось — я успел. Все отлично складывается.       — Они прекрасны, сын, я видел. Но с каких пор и людские жизни стали нашей заботой? Твои увлечения все менее подпадают под мое одобрение.       — Если ты о том, кого я принес из Долины Мертвых, так это не человек. К тому же, он последний из своего вида — я не мог его не спасти.       — Пусть бы уже и человек, меня же беспокоят твои генетические эксперименты. Ты от растений перешел к насекомым — нельзя идти против природы. Она обычно не прощает подобного.       — Я всего лишь пытаюсь с помощью науки предотвратить их гибель, отец.       — Это погубит однажды тебя самого, сын — я всего лишь хочу предостеречь. Так что ты собираешься делать с эльфом, потерявшим душу и память?       — Ну, положим, часть души… и ту я сумел сберечь, да и память его у меня. Используем в данном случае такой метод научного исследования, как наблюдение — времени достаточно.       — Владеть чужой душой очень сложно и ответственно — можно навредить. А хранить чужие воспоминания опасно. К тому же, жестоко отрывать душу от ее владельца.       — Душа не виновата, ты прав отец. Поступлю проще. У меня созрел план. Мой протеже лично будет ухаживать за цветком. О памяти можно и вовсе не беспокоиться — он сам хотел от нее избавиться. Твои опасения, отец, преувеличены. Но спасибо. Я тронут. А сейчас я займусь некоторой подготовкой, пока Его Величество пребывает в забвении. Не нужно его будить до срока.       Отец нынешнего управляющего зоомагазином в Чайна Таун, подчеркнуто вежливо распрощался со своим родителем, давая понять, что «старый» Граф Ди может покинуть его лабораторию. Притом, что внешне отца и сына невозможно было различить, разница между ними была колоссальная. Не только в возрасте, но и в мировоззрении. Один был философ, носитель традиций и памяти поколений, второй верил в науку и прогресс и не стеснялся в выборе методов для достижения целей. А планы у Ди-Среднего всегда были в высшей степени амбициозны и опасны, даже с точки зрения членов этой весьма странной семьи, чьи моральные установки — очень и очень далеки от общепринятых.       — Господин Кинг, Вы нас всех напугали, как хорошо, что так быстро пришли в себя, — молодой, с тонкими красивыми чертами лица, длинноволосый азиат с заинтересованной улыбкой смотрел пристально на очнувшегося. Продолговатые глаза удивительного фиолетового цвета не выражали ничего, кроме вежливого беспокойства. Получалось, что Кинг — это он. Но где он и почему напугал таких милых симпатичных людей? Рядом, чуть поодаль, стоял брат-близнец говорившего, похожий на него как две капли воды. С небольшим отличием. Один глаз у него был фиолетовый, как у говорившего, другой — золотой, кошачий. А, вот и еще разница — прически! Волосы второго были намного короче: ровный срез едва достигал середины стройной шеи. И все же очнувшийся, сделав усилие, перенес внимание на свою персону, силясь понять, где он и что с ним случилось — как же кружится голова. К счастью, интересный господин в традиционном костюме знати времен династии Мин продолжил свою речь.       — Мы звонили Вашему врачу и он сказал, что эти обмороки в последнее время участились, и когда-нибудь вы не вспомните своего имени. На этот случай Вы составили подробные записи и храните их у нотариуса. Доктор и адвокат будут вскоре у Вас. Как вы себя чувствуете?       — Кажется, как предсказал мой врач. Напомните мне, кто Вы, что я здесь делаю и где я? — не спеша задать последний вопрос о том, кто он сам, Кинг осторожно рассматривал свои одежду, обувь, руки.       Если судить по качеству кроя и ткани — он состоятелен, если по величине бриллиантов и самоцветов в его перстнях — он весьма состоятелен. К тому же «этот Кинг», одназначно, «важная персона» — его трость, лежащая у него на коленях, больше походила на посох и была просто-таки вызывающе огромной. Волосы у него были длинными, как у «первого» китайца, но абсолютно белыми. Туфли Кингу понравились, как и костюм. Сдержанные, но элегантные. Но это в сравнении с вышитыми павлинами на парчовом кафтане его собеседника, как выяснилось позже.       — Вы в зоомагазине, я Граф Ди, а это Ваша орхидея Иммортель, которую Вы у нас заказывали и которую мы для Вас отыскали. Она последнее растение данного вида — большая редкость и огромная ценность. Контракт Вы успели подписать до обморока. Его условия просты, повторю: во-первых, содержать цветок в климатроне при оговоренной высокой влажности и низкой температуре; во-вторых, разговаривать с цветком, как можно чаще и больше, на любые темы, но не менее одного часа в день суммарно; и третий пункт — сообщать о любом изменении в состоянии цветка продавцу в любое время суток. И простите, что напоминаю, мистер Кинг, если Вы нарушите хотя бы один пункт договора, наш магазин снимет с себя всякую ответственность за то, что может произойти в дальнейшем.       — А теперь мой сын проводит Вас до вашего дома, господин Кинг. Я же откланяюсь, с Вашего позволения.       Второй юноша оказался сыном своего двойника — не братом-близнецом, но отчего-то факт необъяснимо неувядшей молодости отца не вызвал у очнувшегося покупателя внутреннего протеста — где-то с таким он уже встречался, однозначно.       Юный Граф Ди, нынешний управляющий семейным магазином, улыбался такой же чарующей улыбкой, как и его отец, и был сама любезность и такт, отвечая на вопросы «особенного клиента», ненавязчиво объясняя по пути «забытое» Кингом настоящее.       Когда-то землю населяли эльфы — совершенные существа для идеального мира. Увы, мир оказался вместилищем не только красоты, гармонии и высшей мудрости, но и зла, жестокости и горя. С каждым прожитым днем груз несоответствия между великим замыслом и реальностью становился все более тяжелым. Познав потери, испытывая печаль, сопротивляясь злу, бессмертные эльфы истаивали телами, в то время как их души становились частью природы — плачущим эхом в ущельях, тихим шепотом листьев в рощах, голосом лесного ручья. Так эльфы становились мифами — бестелесными духами из легенд. Пока в живых не остался один. Последний представитель своего вида. Король Трандуил. Он выжил. Он жил. Этот мир, нанеся однажды ему раны, явив свою изнанку, сделал его идентичным себе — несовершенным, и тем примирил с собой, не сумев сломить. Но как примириться с памятью, которая каждый день прожитых многих тысяч лет, хранила до мельчайших деталей, воспроизводя до бесконечности, не испрашивая позволения на то. Прошлое не отпускало Короля-без-подданных и Владыку-без-трона. Свой пустой Дворец Правитель Лесов покинул давным-давно. Одиноким странником жил он среди людей, меняя места и не находя покоя. И Эльф решил избавиться от памяти, даже если придется заплатить за это жизнью. Он отправился в Долину Мертвецов на встречу с Туманом Забвения. Он отыскал и Долину и Туман — времени на поиски у него было достаточно — целая вечность. ***       — Оркотт-сан, как хорошо, что Вы зашли, а то мне совершенно не на кого оставить моих питомцев, — Граф Ди приветливо улыбнулся детективу и говорил с ним так, будто тот не добрых пятнадцать минут долбился в запертую дверь магазина, и не его лицо сейчас покрывали багровые пятна гнева, что ему не открывали так долго.       — И пожалуйста, Леон, покормите Ти-чана, Вы же знаете, что у него портится настроение, когда он голоден. И не трогайте пирожных, что принес мне мистер Кинг, там, в свертке — это к чаю, когда я вернусь.       — Ты издеваешься, Ди?! Я и минуты не останусь с твоим чертовым бараном наедине, когда он голодный! У меня не бесконечный запас одежды, чтобы твой драгоценный Тотэцу шматовал мои штаны каждый раз, когда ему вздумается перекусить! Пирожные? …и только? Так, стоять, оба! Что это тут у вас? — раздраженный, голодный, продрогший детектив сдернул покрывало с предмета в руках Ди.       Под стеклянным колпаком, на голубом бархате подушечки лежал белый мотылек, с узором черных точек на полупрозрачных крыльях.       — А разве у вас сегодня не выходной? Я не знал, что Вы на задании, детектив-сан.       — Не умничай, Ди! Что это, я спрашиваю! Бабочка — вижу! А она разрешена к продаже Конвенцией о редких видах?       — Само собой, детектив — это бабочка Мнемозина в стадии анабиоза, ничего особенного. Но простите, ночь на исходе — мы должны успеть.       — Куда это вы собрались? Эй?!       Дверца подъехавшего авто закрылась за своими пассажирами — Кинг и Граф оставили незадачливого полицейского стоять на ночной улице, увозя секреты, которые не давали покоя Леону Оркотту и лишали его сна и выходных.       «Ну, ничего, когда-нибудь я выведу тебя на чистую воду, и ты обязательно ответишь за все, Ди». Детектив привычно засунул руки в карманы брюк и зашагал прочь. Ему нужно выспаться, хотя, какой там выспаться! Будет удача, если получится просто пару часов подремать перед сменой в отделе тяжких преступлений полиции района. А Граф от него не уйдет — это Леон знал наверняка, как и был уверен, что делишки за этим китайцем водились исключительно грязные.       За глаза цветочника все называли просто «Кинг». Были и те, кто перешептывался у него за спиной, пытаясь отгадать, сколько сотен тысяч долларов в год Кинг тратит на услуги пластического хирурга, и кто именно его врач. Красота оранжерейщика имела поклонников. Так сохранить свою внешность мечтала не одна красотка — желающих посудачить о «вечно молодом Короле» было хоть отбавляй. Прислуга отеля удивлялась другому — Кинг почти не покидал своих покоев, жил отшельником, и его единственными собеседниками были цветок, который он хранил, как зеницу ока, да милый Граф из зоомагазинчика в Чайна Таун — такой славный приветливый китаец, к тому же сладкоежка и красавчик, поставлявший садовнику растения со всего мира. Сейчас эти двое поднимались в номер к Кингу. Если бы кто-то мог подслушать мысли Графа Ди, то ко всем сплетням о вампирах и эликсире вечной молодости добавилась бы еще одна — о некромантии.       Хозяин зоомагазина очень хотел, чтобы сейчас рядом с ним оказался дедушка, пусть бы даже и отец, только бы не быть ему одному. Дело Кинга было крайне непростым, полным мельчайших нюансов, а главное, уникальным, в котором малейшая оплошность приравнивается к провалу — этого Ди допустить не могли. С одной стороны, если погибнет цветок, то вместе с ним сгорит часть души эльфа, и постепенно тот повторит судьбу своих соплеменников — истает, но не телом — погибнет бессмертная душа Короля. Если же погибнет Мнемозин, то память семи тысяч лет канет в небытие, вместе с последним Черным Аполлоном Забвения, а на земле останется тот, кто будет вечным садовником одного цветка. Но сгори и цветок и бабочка, то на руках у Ди останется холодное тело загадочного мистера Кинга на радость детективу Оркотту. Как назло, Кью-тян снова куда-то исчез. Помощи, конечно, от кролика не так уж и много, но когда крошечное крылатое существо сидит на плече, Граф Ди чувствует себя более уверенно.       — Вы говорите, Иммортель стала нагреваться, господин Кинг?       — Накаляться! Я несколько раз проверил показания и сами приборы — температура в климатроне не поднималась выше нуля, и не опускалась ниже. Все работает исправно. Я понял, что настало время третьего пункта, и пошел за Вами. Это удивительно, прошло столько лет… я почти начал сомневаться, что этот день настанет, Граф. И я очень взволнован, на удивление.       — Как и я, господин Кинг. Но оставим сомнения. Смотрите, Мнемозин чувствует Орхидею — он просыпается, по мере приближения к ней, он слышит зов. Эта встреча неизбежна. Новый контракт подписан, мистер Кинг. Вы всё запомнили?       — Более чем, Граф. Ни при каких обстоятельствах не прерывать опыления. Не покидать помещения до окончания процесса. При любом исходе, не иметь претензий к продавцу. Последний пункт, господин Ди, за все время нашего сотрудничества никогда не был таким?       — Хм… Вы всё поймете, когда всё закончится. Надеюсь, недоразумений не возникнет, все же…       Орхидея часто снилась садовнику. Десятилетия Кинг ждал, что Иммортель очнется и пойдет в рост, и он сможет насладиться красотой её цветения. Но во сне цветок превращался в его двойника, и вдруг рассыпался и опадал черными хлопьями пепла под ноги хозяина. Король делал шаг назад и просыпался. Но сейчас Кинг не спал, а его цветок был тем самым — из сна. Был им — своим хозяином, лишь тело его и одежды были языками пламени. Удивленный, сраженный увиденным Кинг повернулся к Графу — тот улыбался цветку, кивая, как давнему знакомому, будто успокаивая, убеждая, что все так и должно быть и закончится хорошо. Управляющий зоомагазином открыл футляр с мотыльком, шепнул: «Лети». С каждым взмахом крыльев бабочка становилась все больше. И больше. И больше… Густой туман, холодный, леденящий, заполнил комнату. Король сделал шаг к Орхидее, ему хотелось быть как можно ближе к своей любимице, видеть ее, защитить, обнять, быть вместе навсегда. Но Ди удержал его за руку и как раз вовремя. Кинг едва стоял на ногах — его накрыла восторженная эйфория, он был на грани обморока — голос Графа донесся словно с другого берега, с «той» стороны:       — Первый пункт договора.       — Я только хотел быть с ней.       — Терпение — вы обязательно встретитесь.             Туман рассеивался. В оранжерее начал накрапывать мелкий хрустальный дождь. Там, где Кинг привык видеть свой цветок, обнявшись, стояли двое — Алый Цветок в роскошных шелковых одеяниях и белоснежная бабочка с красивыми прозрачными крыльями сплошь в черном узоре точек. Как две капли этого дождя, схожие между собой, они походили на Короля, будто были им самим. Кинг сделал к ним несколько неуверенных шагов и граф Ди не удерживал его на этот раз, но видение исчезло, стоило хозяину цветка подойти ближе. Лишь струи холодного дождя укрыли собой, будто пеленой, Короля Эльфов Трандуила, а с ним и невероятной красоты красную орхидею и белую бабочку на ее лепестках.       — Как чувствуете себя, Ваше Величество?       — Невероятно… целым. Спасибо.       — Никаких недоразумений, как я и предполагал, — улыбка Графа не казалась более загадочной, чем обычно.       — Рад, что ты присоединился к нам, Кью-тян. Спасибо за зонт — я как-то не подумал, что воспоминания семи тысяч лет чужой жизни могут пролиться мне за воротник.       Граф Ди, стоя в королевской оранжерее под зонтом и болтая со своим так кстати вернувшимся кроликом, кажется, был абсолютно доволен исходом визита.       А вот Королю требовалось время, чтобы прийти в себя, а времени у бессмертного эльфа было достаточно — целая Вечность.