Привычки

Курильщику тридцать, но каждый раз, слыша слова ЛОГарифм, ЛОГотип, ЛОГика, он вздрагивает. Сердце заходится в странном ритме от смеси страха и радости. Слыша подобные слова, да и разговаривая по телефону с Лэри, он неосознанно проводит языком по месту выбитого зуба. Курильщику тридцать. Каждый раз, когда он видит людей с бритыми головами, он вздрагивает и старается отъехать на другую сторону улицы. А встречая бывших обитателей дома, повзрослевших, нашедших своё место в жизни, он видит мальчишек. Мальчишек, носивших клички, и Эрик никак не может запомнить их имена. Даже на собственное имя он так и не привык откликаться. Курильщику тридцать, но на протяжении этих лет он не спит в Ночь Сказок и в Самую Длинную Ночь. Ночью сказок он рисует: василисков, фей, ведьм, путников в порванных одеждах. Много курит, гораздо больше обычного, и пьёт алкоголь, где ему чудится хвоя. Во время самой длиной ночи его рисунки мрачны и полны крови. На работах, написанных в самую длинную ночь, есть кот: крайне неуклюжий и чёрный, крошечный, забившийся в уголок картины, потерявший свою тень. А старый, уродливый медведь Рыжей, за которым она просила присмотреть, есть на всех картинах. Курильщику тридцать, почти каждую ночь он просыпается, когда видит во сне Табаки, Слепого, Лорда или Стервятника, бросается к альбому для зарисовок, чтобы нарисовать их лица. Чтобы было хоть какое-то доказательство их существования. Рисует, до боли в голове удерживая образы перед глазами. Утром рисунки пропадают, и Курильщик убеждает себя, что ночные зарисовки ему только приснились, игнорируя пятна грифеля на руках. Курильщику тридцать и раз в год он пересматривает подарки, которые ему сунули перед отъездом. Безуспешно пытается вспомнить каждого дарителя. Поверх груды пуговиц, свитеров, цветных камешков, карт, книг со стихами лежат красные кроссовки. Он ищет свои часы, которые перед самым отъездом сунул на дно сумки. Кажется, Шакал всё же смог их разбить, пополнив свою коллекцию сломанных шестерёнок. Курильщику тридцать и раз в месяц он перечитывает свой дневник, жадно пожирая глазами каждую строчку. Изучает изжёванные Толстым страницы, изучает места, где листы были вырваны. Рассматривает каждое кофейное пятно на страницах, каждую вмятину на бумаге, ища отпечаток записки Слепого, не теряя надежды её расшифровать. Рассматривает страницы, на которых были портреты Табаки или каракули Стервятника, ищет следы и не находит. Курильщик выучил каждую строчку, написанную в дневнике, наизусть. Курильщику тридцать. Он по-прежнему любит срывать с людей маски, наблюдать за их истинной сущностью. Это выходит так хорошо, что уже начинает надоедать. Правда, с Чёрным ничего не выходит. В последнее время Чёрный ведёт себя крайне странно. Слишком уж часто нарушает его личное пространство. То волосы взъерошит, то во время разговора слишком близко придвинется к его лицу, так близко, что их дыхание смешается, то положит локоть ему на голову, ласково окрестив Курильщика «Подлокотник». Каждый раз, когда тяжелый локоть оказывается на его голове, Эрик бурчит: — Вот сейчас я встану и накостыляю тебе. Чёрный только улыбается, отвечая: — Жду с нетерпением. Курильщику тридцать, он уже взрослый, у него есть счет в банке, он принимает хорошо обдуманные, взвешенные решения, почти не пьет кофе, ведь напиток взросления больше не требуется. Просто от некоторых привычек крайне сложно избавиться.