***
В принципе, они могли спокойно отдохнуть после боя с тысячей ретроградов. Остальные мечи так и собирались сделать, и все были уверены, что Муцуноками первым это предложит. Но, когда он не начал свою обычную речь о том, как же все устали и какие же все молодцы, среди воинов решился неоглашенный вопрос. Армия императора и шинсенгуми еще даже не схлестнулись, еще последние ряды не сдвинулись с места, но катана и вакидзаши не выдержали уже после того, как услышали голос бывшего хозяина. Что интересно, Изуминоками, вечно сдержанный, дисциплинированный и в этом поразительно похожий на Хиджикату, сорвался первым. Муцуноками в который раз убедился, что Кунихиро никогда не примет какое-либо решение, если его Кане-сан не проявит хоть малейшей инициативы. И так, наверное, даже лучше, потому что, не понимай этот молодой парнишка все до крайности буквально, кто знает, какую кашу пришлось бы расхлебывать воинам меча? Двое продолжали бежать. Казалось, они сейчас кинутся на своего мастера, закроют от пули собой (а иначе никак, потому что шинсенгуми получили огнестрельное оружие, но не защиту от него), сделают еще тысячу мелких глупостей, которые никак не помогут. Но до поля боя было огромное расстояние, и хоть мечи бежали изо всех сил, оно не могло дать им попасть туда, куда хотелось. А потом прогремел выстрел. Среди тысячи, слившихся в одну какофонию с хором криков, один хлопок был особенно громким. Изуминоками на всю жизнь запомнил этот звук. А еще лицо Хиджикаты, падающего на землю и роняющего из ослабевшей руки вакидзаси. Тот самый, который остался с ним по воле самого же Изуминоками. Кунихиро остановился рядом. Канесада не смотрел, как его друг упал на траву, впервые в жизни полностью забыв о катане. Хорикава плакал, это Канесада точно слышал. Но у него не хватило духу немного опустить глаза на трясущуюся, согнувшуюся фигурку, которая напоминала того мальчишку, кажется, Тецуноске. Изуминоками никогда еще не был так похож на Хиджикату. Непоколебимый, расплакавшийся лишь раз — и то от счастья, он переживал это чувство глубоко внутри. Что ж, Кунихиро добился своего, Кане-сан видел смерть хозяина, был отчасти рядом. Кому из них двоих это далось тяжелее, Канесада не знал, поэтому даже мысленно не упрекал товарища. Вакидзаши видел все это второй раз, заново разбередил свои старые раны. Катана же впервые по-настоящему ощутил, каково это — потерять навсегда, лишиться всякой надежды на встречу. В увиденном были и свои плюсы. Изуминоками не мог сказать точно, но он немного понял, почему Кунихиро так его опекал и угождал ему в цитадели. Катана стал отдушиной, позволившей исцелиться от боли потери. Теперь придется самому, уже осознанно, помогать Кунихиро. Возможно, придется пересмотреть свое отношение к нему, стать более внимательным. А еще, видимо, придется как-то успокоить Хорикаву прямо сейчас, пока Конноске не сообщил об очередном задании. После обычной холодности и боевого товарищества оказалось трудно пробовать что-то новое. Например, ободряюще дотронуться до плеча всхлипывающего Кунихиро, пересилив собственный кислотный ад внутри при взгляде на поле. Зато уже почувствовав, как дрожит вакидзаши, было довольно просто опуститься рядом, чтобы притянуть ближе, под «крыло» — плащ шинсенгуми. И пока Кунихиро оплакивал Хиджикату, жался ближе, ища поддержки, Изуминоками понял, что нашел лекарство и для себя. И, наверное, лучшим из действий этого лекарства стало чувство, вспыхнувшее, когда уже успокоившийся вакидзаши наконец-то снова улыбнулся, как раньше.***