Poisoned

У мальчишки холодные глаза выражают вселенскую скорбь, а бледные губы тронуты противоположной по смыслу улыбкой. Мальчишка растягивает слова и только кажется мальчишкой — с ним ведь вообще многое только кажется. Фран стягивает тесные варийские брюки и ложится на королевскую постель, до этого так заботливо расправленную; без лишних слов. А сжать его горло до боли, до хруста, пока изумрудные глаза не нальются кроваво-красным — каждый второй хочет. И Бельфегор желает того же, стоит во главе толпы недовольных, но ничего не происходит. Мальчишка, невыносимый, но незаменимый, все так же дышит, в меньшей степени, но живой, и он так близко, а вокруг него ядовитость расползается горьким дымом, окутывает с головы до ног и кажется такой надежной. Не разглядеть и не понять, с каких пор словесная отрава и пристальный взгляд прямо в глаза стали заполнять вездесущую пустоту, и откуда взялся смертоносный спасительный туман. Потому-то на утро Бельфегору так мерзко, он позволяет мальчишке убрать светлые пряди своей челки со лба, заглянуть в глаза, и тогда говорит, скривившись: — Ты с каждым днем становишься все более отвратительным. Фран смотрит на него с несколько секунд, а затем смеется — он никогда в жизни не видел ничего глупее; запрокидывает голову и заливается смехом, как умалишенный. Если бы от глупых потерянных лиц принцев возможно было сойти с ума. — Это потому, что вы в меня влюбились, семпай. И Бельфегор чувствует, как сгущается вокруг него та самая удушливая ядовитость, проникая сквозь кожу в вены, и по ним все быстрее бежит зараженная кровь. В отравленном тумане слишком легко забыть, что такое пустота.