FABULOUS MUSCLES

      Инфинит тяжело дышит и не двигается. Секунду, две, час, вечность. Смотрит и задерживает дыхание.       Шэдоу нагнал его в самом углу. Этот ублюдок всегда настигает его быстро, накрывает, словно тень. Сколько бы они ни сталкивались, он всегда был на шаг впереди. Инфинит не привык сдаваться без борьбы, поэтому не раз Шэдоу потом сиял перебитыми губами и вспухшими скулами. Чем отделывался Инфинит — сложно сказать. Иногда — сломанными костями, но на нем всегда заживало как на собаке. Приходилось, конечно, затаиваться, зализывать раны, выдумывая в голове новые планы действий.       Он безмерно раздражал. От одной мысли о нем в голове Инфинита начинала вскипать тихая скрытая ярость. Каждый бой, каждое сражение — как последнее. На пределе сил, когда единственное, что ты можешь — бросаться, скалиться, рвать руками и ногтями, метить ножом в сердце. Холодное оружие обычно у него выбивалось первым, а потом Шэдоу не гнушался воспользоваться кулаками. Разбегались так же внезапно, как и начинали все это. Инфинит не знал, что там, на подкорке у Шэдоу, что заставляет его так бегать за ним, вынюхивая каждый след, а потом — отпускать избитого, плюющегося собственной кровью. Но, к гордости Инфинита, тот не уходил без ран также. Они друг друга стоили.       И вот сейчас и здесь. Здесь. Инфинит сидит, подобрав под себя ноги, дышит полной грудью и от зрелища перед ним внутри пенится сумасшедшая радость. Это бой, который он выиграл впервые за долгое время. Шэдоу перед ним лежит, раскинув руки, без обычного своего военного верха, словно выбежал на прогулку да заплутал в переулках. Лежит и не двигается, а под затылком у него медленно разливается густая алая лужа.       Инфиниту удалось завалить его. Взять нахрапом, единственным броском, в конце которого — глухой удар об землю. С высоты своего роста лететь далеко, а под ним — недружелюбный асфальт.       Здесь. Инфинит сидит, вдыхает запах грязи, нечистот, неубранных помойных баков. Как ублюдок смог его здесь отыскать, когда он ходил по совсем невидимым тропам, было неизвестно. Словно чутье, радар, настроенный только на его частоту. Ни разу не сбоящий, работающий в режиме 24/7, так, что Инфиниту не скрыться. А в последнее время он уже и не пытался. Чего толку? Куда лучше встретить врага лицом к лицу, с гордо поднятой головой. И сходиться своими кулаками с чужими, пытаясь пробить защиту.       Ему удалось. На этот раз. Шэдоу лежит, не двигаясь. Не приходит в сознание, сколько бы Инфинит ни ждал. Чего ждал? Было неясно даже ему самому. И у него нашлось время осматривать своего врага сколько угодно и как угодно.       Он подползает ближе, раздергивает молнию на чужой безрукавке. Под ней — чистая гладкая кожа, на много тонов светлее, чем у Инфинита. На левой руке — замысловатая татуировка, черная, с занятными завитками. Инфинит приглядывается. Неплохо, у ублюдка ничего так вкус. Он сглатывает набежавшую кислую слюну, тянет чужую руку за запястье, поднимая ее от грязной земли.       Его можно было бы назвать даже красивым, если бы лицо не было вечно в этой маске: отрешенной, мрачной, угрюмой. Только во время боя оно словно расцветало. Шэдоу мог разориться на скупые эмоции, но словно дождь в пустыне — оно Инфиниту было необходимо.       С другого конца переулка слышны редкие голоса, шаги прохожих. Никто не заглянет сюда, в темноту и грязь. А Инфинит, чувствуя себя не на шутку заведенным, лезет к опрокинутому Шэдоу ближе. Провести ладонью по мускулистой груди, ниже, к животу — рельефный пресс упирается ему в пальцы. Развести полы безрукавки, потрогать бока. Шэдоу — одна стальная литая мышца, машина для убийств. Инфинит на его фоне тощий, состоящий из одних сухих мышц и жил. Гибче, в какой-то степени ловчее, но Шэдоу — сильнее. И эти две противоположности сталкиваются в поединке, что из этого больше влияет на победу.       Инфинит вспоминает все те многочисленные стычки с ним, и перед глазами его лицо. С одичалым оскалом, горящими глазами, уголками губ, которые так и рвались расползтись в стороны. Весело ублюдку. Загонять добычу в угол всегда весело. А что теперь ты скажешь, когда твоя добыча вспорет тебе брюхо?       Но не это у него в планах. Сейчас в голове — звенящая пустота, зато в штанах теплеет и наливается. Он пьет свою победу до дна, залпом — в виски ударяет, словно он действительно выпил алкоголя. Его ведет, он шатко встает на колени над поверженным врагом и смотрит ему в лицо. Красивое, но стало бы еще красивее, если располосовать кожу ножом, от скулы к губам, оставить свою подпись. Одно четкое быстрое движение — и Шэдоу навсегда будет щеголять с его отметиной.       Мое. Все мое сейчас, — думает Инфинит. Его лихорадит, он в восторге и одновременно отчаянии — он не знает, что делать. Он столько раз обдумывал планы для достижения победы, что когда она нагрянула вот так внезапно — он оказался рассеян. Ему хочется так много, что он не знает, с чего начать. На самом, что ли, деле раскрасить ему лицо? Но то его подарок Шэдоу, а он хочет оставить что-нибудь себе, на долгую память.       Он снова переводит взгляд на голые руки. Сильные, накачанные мышцы, блестящая от пота кожа. Инфинит не удивился бы, если бы Шэдоу при нем согнул железную трубу в баранку. С него станется, и все это с абсолютно отрешенным лицом.       Мистер, блядь, Совершенство. И Инфинит звереет. План назревает быстро, появляется в голове, словно росчерк молнии сквозь темнеющее небо.       Ему понравилась рука. И он ее себе заберет. Ту, с татуировкой. Будет любоваться долгими вечерами.       Ножа под рукой нет, как назло. Он шарит по карманам, но и там пустота. Но это не повод отчаиваться, думает он. Когда есть кое-что другое.       Он перемещает недвижимое тело, налегает со спины, тянет за левую руку. И резко дергает, до отчетливого щелчка и хруста. Выбить кость из сустава — просто. Куда сложнее отделить потом эти литые мышцы друг от друга. Рука повисает плетью, неловко вывернутая назад, а Инфинит задирает край безрукавки, заворачивая его до самой шеи. Она сейчас — помеха. И Инфинит не успокоится, пока не достигнет своей цели.       Он дышит запахами грязи и нечистот, но вскоре их перебивает другой запах, когда Инфинит распахивает губы и вонзается зубами в плоть.       Перегрызть кожу легко. Она горчит от пота и пыли, но сейчас — это самое вкусное, что он когда-либо пробовал. Он заглядывает Шэдоу в лицо, но оно разглажено — без сознания. И неизвестно, когда тело подаст ему сигнал, чтобы очнуться. Надо было спешить.       Клыки рвут первый слой мышц, и в рот хлещет чужая кровь. Ее внезапно так много, словно он перервал какую-то крупную артерию. Он давится, сглатывает, на языке солоно, вкуса и запаха настолько много, что ему кажется на мгновение, что еще чуть-чуть — и его вывернет. Но желудок успокаивается, когда первая порция крови проходит по пищеводу. Инфинит дергает подбородком, отрывая кусок плоти, отбрасывая его в сторону. Кровь течет не останавливаясь, и Инфинит пачкается в ней очень быстро. Она везде — под пальцами, на его одежде, во рту. Ему кажется, что он весь вымазан в ней и что этот вкус всегда теперь будет преследовать его. Наяву, во снах. Слишком густо, слишком много.       Он переводит дыхание и утирает влажные алые губы. Оглядывается, но ничего такого, чем можно было бы быстро разорвать ткани, не было. Даже осколка бутылки... Но ничего. Инфинит доведет дело до конца.       Сложнее всего отделить дельту от трапеции, мышцы тут плотные, сколько бы он ни вгрызался в плоть, ему кажется, что он ничего не достигает. На мгновение его накрывает отчаяние, но он вынуждает себя успокоиться. Он — хищник, а такие, как он, — орудуют клыками. И он снова вгрызается в чужую руку. Кусок за куском отрывает мускулы друг от друга, пробирается вглубь. Нос забивает железный запах, он до самых глаз в чужой крови, а глаза, если бы он видел себя со стороны — больные, лихорадочные.       Он сам сейчас — как болезнь. Смертоносная. От возмездия которой не уйти. На какую-то секунду приходит мысль — а ведь действительно, он получит руку, и Шэдоу умрет. От простого кровотечения. Даже если очнется, он не сможет наложить жгут на это место, слишком неудобное.       Вот и конец. Осталось совсем немного. И этот последний танец ведет Инфинит. Прощай, ублюдок, возможно, я даже запомню тебя.       Он врет себе — забыть он не сможет очень долго. Не это. Не то, что подсунул ему воспаленный мозг как замечательную идею. Но хода назад нет, он делает короткую передышку и снова зарывается лицом в раскромсанную плоть.       Слой за слоем, вена за веной, он отдирает мышцы от кости. Сухожилия лопаются под давлением клыков, и рука свисает уже совсем безвольно. Такое не пришьешь обратно. Проще ампутировать. Инфинит облизывает соленые губы и ликует.       Все мое. Мое, только мое. Он снова проходится ласковым взглядом по черному от крови участку кожи, где все еще виден росчерк татуировки. Заберу, полюбуюсь, а потом брошу собакам на съедение. Но собаки плохо едят человечину, насколько он знает, возможно, ему придется повозиться, чтобы замести следы. Но все потом.       А пока он с лихорадочным блеском в глазах надкусывает и надкусывает, рвет и рвет, тянет и тянет. Мышцы под его усилиями расходятся, и вот осталось совсем чуть-чуть. Обработать со спины, где самое тугое, и рука отпадет. Инфинит отбрасывает назад волосы, уже алые с концов, и атакует вновь. Щелкает челюстями тяжело, перетирает коренными там, где бесполезны клыки и резцы. Рот немеет от обилия чужой крови, он наглотался ее на годы вперед. Но чувствует себя невообразимо сытым, даже когда желудок от нового глотка подкидывается к самой гортани.       Он хищник, а это — его добыча.       Организм Шэдоу, видимо, дал окончательный сбой, не позволяя своему хозяину очнуться. И Инфинит с безумной радостью думает: последнее, что ты видел, Шэдоу, это мое лицо. Так пусть оно преследует тебя вечно на самых низких кругах ада. До тех пор, пока мы там не встретимся и не спляшем снова свой опасный танец.       Плоть, наконец, отделяется от кости, и в руки Инфиниту падает чужая конечность. Он слизывает красное с кожи, очищая ее, чтобы был виден рисунок. Сплевывает в сторону, лижет снова. Трогает мягкое губами, целует неожиданно нежно, каждый сантиметр оголенного, чистого от крови. Он сейчас — взбудоражен, он сейчас — влюблен.       Все мое. Только мое. Перед глазами от обилия красного все плывет, а собственная кровь давно уже отхлынула от головы и устремилась туда, вниз, между ног. Где давно, еще с первого укуса, зрело и твердело. Он откидывается на стену и снова, как с самого начала, не знает, что делать.       Бежать прочь? Пока не настигло... что там может его настигнуть. Спрятаться, затаиться. Но терпеть — нету сил. Он возится, раздергивая молнию на штанах и запускает внутрь окровавленную руку. Свою, а затем — чужую. Направляя безвольные пальцы, помогая им сжаться вокруг собственного члена. Инфинит до боли закусывает губу, видит перед глазами оскал Шэдоу, безумные красные глаза и дрочит.       Больной ублюдок. Он сам такой. Болен так, что не вылечишь. Эвтаназию еще не завезли, вот и приходится — вот так. Своими силами, а потом — чужими, которые направляешь тоже ты.       Он сползает ниже, разводит ноги шире и стискивает чужие пальцы на плоти. Дергает бедрами, гоняя ствол туда-сюда, вымазанный уже, с красными разводами. Хорошо так, что перед глазами темнеет. Пускай и не сам, Шэдоу, но часть тебя сейчас — с ним. Рядом. Почти что под самой кожей, в самом интимном.       В душе. В его черной, истекающей густой смолой душе. Закопанный там, зарытый в душное, растревоженное, бьющееся в судорогах.       И сам Инфинит сейчас бьется в судорогах. Они сводят его ноги, так, что поджимаются пальцы на ступнях, колени разъезжаются сами собой. Он смотрит и не видит, лишь чувствует чужие холодеющие пальцы на себе, горячем, невообразимо твердом, каким он никогда не был.       Больной ублюдок.       Инфинит всхлипывает сухо, отдергивает оторванную конечность, приваливает ее к себе, переплетает свободные пальцы рук с чужими, уже навечно недвижимыми. И додрачивает себе по крови, быстрыми, сильными рывками. А когда подкатывает оргазм, он наклоняется над безвольным Шэдоу, и белое расчеркивает чужие губы, бледные до синевы.       Последний штрих. Так — красиво. Белое и красное. Красное до черноты.       Лужа крови под Шэдоу становится все больше и больше. Словно маленькое море, без краев, без берега. Под глазами у него — синева, в уголках губ вспенивается алое. Дыхание Инфинит слышит — живой, ублюдок. Но ненадолго.       В сердце внезапно колет острое сожаление. Больше не будет их драк, их вечного противостояния, он не увидит чужих глаз, яростных во время сражения. Таких живых и настоящих. Инфинит заправляется и оттягивает чужое веко. Глаза бессмысленные, смотрящие в пространство. В них нет эмоций, и Инфинит быстро теряет интерес.       Так — скучно. И, наверное, это окончательное. Им пора распрощаться, но руку он не отпустит. Решит, что делать с ней, потом. Всегда можно поиграться вновь. Только сможет ли он завестись снова так, когда рот заполняет чужая кровь, куски мяса застревают в зубах, пахнет так остро и ярко, что словно отпечатывается где-то внутри. Не забудет. Не сможет забыть, просто-напросто.       Их финальное сражение закончилось полным разгромом Шэдоу. Инфинит ликует и одновременно пытается не разрыдаться от силы собственного безумия, что поглощает его, как он поглощал чужую плоть.       Ему приходится сморгнуть пару раз, с силой смеживая веки, так, что красное перед глазами превращается в синее, белое, желтое, зеленое. Целая вереница разных цветов, и ни один — не успокаивает.       Если это не закончится, то он сойдет с ума. — Спасибо, мразь, — роняет он и, прижимая чужую руку, как нечто драгоценное, исчезает в тени.       Тень радостно принимает его в свои объятия, а собственное безумие кроет его плечи ласковым теплым покрывалом. Инфинит распахивает рот, скаля окровавленные зубы, и долго воет в вечерние сумерки.