Шесть месяцев. В чужой стране. Далёкой и холодной. Жизнь, пусть даже с доброжелательными ительменами, не способствовала спасению от невыносимых сожалеющих мыслей, обуревавших каждый день в одиночные часы. Отвратительный поступок, оправдать который, после «открытия глаз», не помогло ни желание получить повышение путём собирания нужной информации, фотографических материалов для художественного фильма, ни советы коллег, думающих, что раз «они так живут, то и у других творится то же самое». Это тогда хотелось «яблоко» сорвать, да что в итоге? Искусил соблазн, на душе — несмолкающая раскаяния буря, утихомирить которую помогали недолгие телефонные разговоры с родственниками, к которым Лана перебралась. На вопросы вроде «Передать ей трубку?» и «Не хочешь с ней поговорить?» ты, не находя сил в себе, отнекивался, придумывая причины, позволяющие завершить разговор, удаляясь в раскаяние. Что двигало тобой в те минуты, сложно понять: хватило бы простого «Извини меня», но, мечась, пропускал через пальцы безмерно уходящее время.
После окончания поездки, вернувшись обратно в свой небольшой, но дорогой сердцу город, первым делом поехал домой, зная, что её не будет там. Объяснить это можно было так: в вещах, в предметах, во всём — был ваш «дух», та самая «атмосфера», и, погрузившись в неё, можно было без страха сказать громко: «Я вернулся, всё хорошо», становясь прежним, полетев окрылённым к единственной и незаменимой.
Но пристань — это дом — была не гостеприимной. Мебель прикрыта тканью, жалюзи закрыты, нет света, электричества. Из-за темноты дверь осталась открытой. Всё это вызывало удивление, но ещё большее — это письмо, аккуратно лежащее на кухонном столе. Чтобы ознакомиться с ним, пришлось возвратиться ко входу, останавливаясь у окна, убирая в стороны плотные шторы (зачем их вообще сюда повесили?).
Письмо. Улика. Леденящий ужас. Дрожание палец. И твои последующие ошибки.
«
Здравствуй. Перейду не только на «ты», но и сразу к делу. Если ты читаешь это письмо, значит, твоя командировка закончилась двадцать шестого августа. Могу ошибаться, но к тому моменту, как письмо будет прочитано, день возвращения не будет играть существенной роли.
Что всё это значит? Простыми словами, эксперимент, проводимый в целях нахождения ответов. Каких именно? Не бери в голову. Не этим будут заняты твои мысли следующие часы.
А чем? Может, спасением жены, Ланы, и ещё двенадцати женщин?
Не стоит рвать бумагу, посчитав это шуткой. Всё по-настоящему.
Если листок ещё цел, перейду к задаче. Суть проста: успеть предотвратить убийство тринадцати человек за отведённые часы.
Условие: на поиск и спасение выдаётся ровно три часа, последующие задержки будут караться одной женщиной в час. Другими словами, на всё у тебя есть пятнадцать часов, без учёта Ланы. Её смерть будет последней. Или не будет, если, конечно, словишь успех.
Ограничения:
1. Об этом письме полицейские не должны узнать из твоих рук, иначе судьбы тринадцати, к моменту их приезда, будут печальны.
2. На указанное место ты должен явиться один, без сопровождения друзей, родственников. Животных.
В остальном можешь делать всё, что угодно, даже сжечь письмо.
Но пока ты этого не сделал, наше свидание состоится в Палмер Авеню, в той части, где разместились заброшенные дома, посреди заросших полей, — времени достаточно, чтобы добраться и прийти к положительному исходу, и это с учётом того, что использована будет машина, а пробки не станут препятствием.
Наконец, я подошёл к заключению. Всё начинается — сейчас…»
Письмо оборвалось; и как только ты оторвал от него свой взгляд, не успевая обдумать содержание, но ощущая тревогу, — громыхнул выстрел, упали стёкла на пол, в стене образовалась небольшая дыра от пули, пролетевшей настолько близко, что отклонись ты чуть в сторону, она всенепременно попала бы в тебя, но видно — это был предупреждающий сигнал. Началось!
Упав вниз, прикрывая голову, какое-то время оставался в таком положении, ожидая нового выстрела, которого в итоге не последовало.
Быстро покинув дом и садясь в машину, едешь, нет, не на указанную улицу, а на противоположную ей — Даунтаун, покидая оживший в две тысячи девятнадцатом году реконструированный Ново-Даунтаун, ставший не только пригодным для проживания, но и вобравший в себя примечательные виллы, магазины, постройки…
Нужно было тогда понять — правда это или розыгрыш (почему-то пролетевшая пуля не убедила тебя), потому дальнейшие минуты, перешедшие в полчаса, потратил на то, чтобы добраться до родительского пристанища.
Выбегая впопыхах из машины, что мочи было, стал в звонок звонить, но никто не открывал, всё будто и там остановилось. Не сдаваясь, продолжал ломиться, пока силы не оставили и, присев на ступеньки, решил отдышаться. Что-то надо было уже (!) сделать, но так не хотелось верить в весь этот бред: хотите сказать, что в городе объявился маньяк, решивший поиграть? Часы, заброшенное здание, Лана и двенадцать женщин — в такое нормальному человеку было достаточно сложно поверить, реалистичность подобного бралось под сомнение, но и разбивалось из-за одного лишь имени, перечёркивающего всю скептику.
Встав, видно решившись, ты поплёлся обратно, но углядел в тридцати шагах выпорхнувшую из-за угла женщину, нёсшую по бокам тяжёлые сумки. Метнувшись к матери, ты готов был расцеловать её лицо, но прежде — решил помочь.
— Какое это счастье видеть тебя, — начала она лепетать. От её радостных ноток в голосе отлегло от сердца. Неужели всё-таки письмо — фальшивка? Не терпелось об этом узнать.
— Мам, где Лана? — заходя внутрь дома, ставя сумки на пол, интересуешься ты, снимая куртку и вешая её на напольную вешалку, рассматривая при этом доступную часть дома, не наблюдая каких-либо изменений — чисто, убрано и пахнет пирожками.
— Ах, она…! — помедлив, та опускает вниз глаза, потом покачивает головой в разные стороны, и даёт уклончивый ответ: — Лана, её сейчас нет здесь. Но не о чем беспокоиться, скоро приедет… Ну, будем, будем мы об этом говорить? Ты ведь совсем недавно вернулся из поездки. Устал. Отдохни. Сейчас что-нибудь приготовлю… а потом ты мне обо всём расскажешь, и о произошедшем скандале, после которого ты с ней и словом не обмолвился за шесть месяцев, тоже… — И было развернулась, чтобы уйти на кухню, но ты с отчаянием сжимаешь, поймав, её запястье, запугивая.
— Ч-что значит «уехала»?.. Одна?
— Что такое?
— Куда она уехала? Зачем? Ответь мне! Я должен знать.
— Сынок, да не волнуйся ты так, всё будет хорошо. Тебе не о чем бес…
— Да ничего не будет хорошо! — В мыслях сцена — это то, как некий злоумышленник хватает её, накинув мешок на голову, тащит за собой, чтобы совершить… О нет, в глазах начинает двоиться, голова так вообще закружилась. Это не может быть правдой!.. — Мам, ответь сейчас же, куда Лана уехала!
Женщина не на шутку испугалась и предприняла попытку вырваться, но, пресекая, ты прижал её, не заботясь, сильно к стене.
— Где…
— Отпусти меня! Что с тобой происходит? Ты не в своём уме!
— В своём, а вот ты не можешь сказать двух слов!
Ещё раз женщина попыталась оттолкнуть тебя, что закончилось падением на пол — да, собственный сын, сильно сжав плечо, толкнул её, смотря сверху таким ненавистным взглядом, будто все для него враги. Не на шутку пугало. Что могло случиться с её милым мальчиком? Нет-нет, не стоит плакать! Ох, эти слёзы…
Пелена упала, и вот ты смотришь на плоды своей работы… с ужасом. Ты не хотел применять силу, и тем более — ранить мать. Это вышло произвольно. Нужны были знания, а она… это она во всём виновата!
— Я не хотел…
— Убирайся прочь, изувер!
— Мам, я…
— Нет, не подходи! — Женщина выставляет руки вперёд, дрожит и плачет.
Смятение полное, но нет смысла тут больше находиться. Тяжело вздохнув, не глядя берёшь куртку, решаясь-таки съездить на ту самую улицу.
***
Машина несётся быстро. Полное игнорирование светофоров может привести к ДТП. Это не заботит: все мысли связаны с безопасностью Ланы. Это оправдывает, на твой взгляд, не одно нарушенное правило. До Палмер Авеню остаётся не так много расстояния, но, видно, у судьбы другие планы. Решившись наказать, она бросает (когда зелёный свет начинает предупреждающе помигивать) пешехода, приросшего к дороге из-за надвигающейся опасности. Сбить этого малого ты не мог, но и остановиться тоже. Круто вывернув руль, теряешь управление — да и сознание тоже! — врезавшись в дерево. Благо, подушки безопасности сработали…
***
Пробуждение даётся головной болью и недовольным стоном. На незначительные секунды позабыта была
задача. Перед глазами темнеющее небо; по какой-то причине ты находился не в салоне, а лежал в горизонтальном положении на земле, в шаге валялись осколки от автостекла, а сама дверь машины была открыта. Видать кто-то вытащил тебя из неё, оставив.
— Лана! — всколыхнувшись, произносишь ты, резко вставая, чуть не падая обратно из-за потемнения в глазах. И когда получается сделать твёрдый шаг, бежишь в ведомом только тебе направлении, — обожди ты пару минут, приехала бы скорая помощь.
Сколько сейчас времени? Ты не ведал, но очень надеялся, что с ней всё хорошо. Как бы хотелось, чтобы это был розыгрыш. Пускай так Лана проучит непутёвого мужа, но он сможет найти в себе силы простить её, чем всё это…
Начинает дуть холодный ветер. Тонкие деревья клонятся вниз. Летает листва. Лают собаки, где-то вдалеке разносится вой от пожарной сирены. Много часов было потеряно зазря, в том числе и на поиск нужного дома, который единственный из встреченных и не досконально изученных, был обведён деревянным забором, где вместо калитки (вырванной и брошенной невдалеке) висел платок. Эта улика не подала бы нужного звоночка, если бы не женские духи, знакомые тебе, не раз вдыхаемые с наслаждением.
Уверенность в нахождении возлюбленной тут была велика. Не раздумывая, метнулся к дому, моментально сокращая расстояние, хватаясь за дверную ручку; отсчитав десять секунд, воздав слова о помощи к Всевышнему, потянул её на себя, встречая спёртый воздух.
Перешагнув порог и оказавшись внутри, начинаешь знакомиться с обстановкой, поворачивая голову сначала вправо — гостиная, потом налево — кухня; впереди лестница на второй этаж.
Сделав пару шагов, вздрагиваешь — дверь с хлопком закрывается. Не очень хороший знак. Обернувшись — падаешь назад от представившегося ужаса. Приходит тошнота. (
Эти бедные жертвы были удалены из проходимого раз за разом «сектора» тобой. Лишь тут, в полноценном отражении того злополучного дня, они заняли свои места.) Подавляется крик прикусом нижней губы. Что за бесцеремонная жестокость?! Молодая девушка, жизни ещё, поди, не повидавшая, четырьмя острыми пиками прибита к стене, через ладони и раздробленные коленки. Под пятками на полу нарисована искажённая кровью цифра «11».
Будто примёрзнув ты тогда смотрел на убитую: поселившийся страх не позволял идти дальше. Настолько был напуган, что следующей мыслью стал побег.
Но мог ли так поступить, когда письмо стало… реальностью, а Лана могла (нет, она должна!) быть жива, но… находилась в этом чёртовом месте, с не отдающим отчёт своим деяниям… (не)человеком.
Взяв себя в руки, рождаешь непосильные телодвижения, изучая всё. Не раз встречаются по-разному неживые, истерзанные девушки, внимание на которых ты старался не заострять, молвив: «Я должен найти её! Всё хорошо. Нечего бояться!»
В комнате, находящейся на втором этаже,
в том самом кресле-качалке сидела так похожая на Лану женщина (в первые минуты эта схожесть настолько поразила, что, осев на пол, схватившись за голову, завыл, забывая о месте нахождения; ты ведь не один тут сейчас — этот «некто» вполне вероятно может и услышать), не раз встречающаяся в твоих походах за
грань. Вот её кровью обляпанная ночнушка, выколотые глаза и зашитый рот. На спинке кресла нарисована цифра «5».
Режущий по ушам чужой крик, разнёсшийся так громко, доходит до тебя. Немедля, ты бежишь к нему, минуя одну-другую дверь, останавливаясь перед тёмной спускающейся вниз винтовой лестницей в узком прямоугольном пространстве. Хватаясь за холодную стену, аккуратно следуя вниз, — над головой меркнет свет, пока и вовсе тьма не наступает. Продолжая путь, стараешься как можно тише дышать, но проклятое сердце будто задевает рёбра, стуча громко, отдавая в уши.
Зловещий зелёный свет выходит из-под арки, куда метнулся и ты, сосредоточенно смотря по сторонам, ища ненормального, осознавая, как нервы начинают сдавать от тяжёлой атмосферы, когда вот-вот да убийца выпрыгнет из угла, нанося роковой удар. Но ей-богу, сдаться ты не мог, давая опасениям накрыть с головой. Именно «Лана», как надежда — она жива и ждёт спасения, придавала сил. Ты должен быть ради неё отважным (
но ты ведь не герой!).
Полный надежд женский крик эхом разносится по помещению:
— Помогите! Кто-нибудь! Прошу!
Будто то самое ожидаемое чудо, ты появляешься перед клеткой.
— Вы… как хорошо! Сделайте что-нибудь, пока он не пришёл!
— Где Лана? — даже не смотря в её сторону, интересуешься ты, не внемля страданиям.
— Помогите мне! Помогите! — А она — твоим, продолжая гнать свою линию, ведь инстинкт самосохранения очень громко вопит. Она хочет жить, она цепляется за последнюю соломинку.
— Ответь мне, ты знаешь, где Лана? Моя жена?
— Я… не знаю, кто такая Лана, но…
— Жаль, — констатируешь ты, намереваясь идти дальше. Только
она перед глазами, только её спасение тебе важно. Ах, ты походу начинаешь
сходить с ума, но жалости к брюнетке, запросто которую можно было вытащить, не обрекая на гибель, не испытываешь.
— Не уходите! Пожалуйста, вы ведь можете меня спасти?! Нет! Не-е…
Что с ней стало, а точнее, какой была её кончина, не заботило.
Дальше — удлинённый прямой коридор с какими-то склянками, книгами, зажжёнными свечами-лампами, барахлом. Холод чувствуется. Где же она? Ты столько прошёл. Увидел. Пережил. Но не можешь всё равно прикоснуться к ней.
Надежда была: если верить письму, то только через пятнадцать часов жертвой станет… Факт того, что они ещё не прошли, ты понял после сцены: держа за волосы, некто волочил безвольное живое тело по полу. Полноватая женщина улыбалась, страх ей, кажется, был неведом. Затаившись меж шкафов, куда не падал свет, с равнодушием полным смотрел, как убийца проходит тот же путь, что и ты ныне, идя по направлению к лестнице.
Быстро выпорхнув из укрытия, пройдя буквально пару шагов вглубь, — понимаешь, что есть в этом мире Бог. Пристёгнутой толстыми ремнями к кушетке лежала без каких-либо повреждений
она. Глаза закрыты, дыхание ровное.
— Очнись, Лана, это я, — на негнущихся ногах, обретя вновь чувства, человечность, говоришь негромко, но с волнением ты, похлопав по плечу.
Она недовольно стонет и открывает глаза.
— Не волнуйся, я сейчас что-нибудь придумаю. — Смотришь по сторонам, ища острый предмет для освобождения от пут.
— Уходи…
— Чего?
— Тебе. — Кашляет. — Опасно тут находиться. Со мной.
— И бросить
тебя. Тут. Одну на погибель?!
— Он не тронет тебя. Ты сможешь спастись, сможешь позаботиться о…
— Я не брошу тебя! — в резкой форме пресекаешь её последующие слова, не найдя ничего полезного. — Не оставлю. — Хватаясь за ремни и пытаясь их растянуть. — Спасу от этого двинутого. И даже, — отыскав сбоку скрывающуюся в темноте пряжку, избавляешься от двух из четырёх перетягивающих ремней, — отдам жизнь за тебя, но гада этого вместе с собой заберу.
Решимость твоя трогает Лану: она верит, что весь этот ужас в скором времени закончится. Вы вместе вернётесь в свой уютный дом, вычеркнув из памяти это несчастье.
Два оставшихся ремня не поддавались никаким действиям.
— Бесполезно…
— Ещё не всё потеряно!
— Он может вернуться с минуты на минуту…
— Да. Верно. Но знает ли он, что я — здесь…?
— Я думаю… Подожди, что ты делаешь?
Ты возвращаешь ремни в прежнее положение.
— Я спрячусь за ней, — указываешь пальцем на фиолетового цвета штору, висящую на гвозде по правую сторону, — и как только он встанет ко мне спиной, я его вырублю, а потом мы вместе сбежим.
План хороший, правда, в нём слишком много «но».
— А что, если не…
— Мы обязательно выберемся!
Неизвестно, как долго ты простоял в ожидании, теряя терпение, но в итоге, когда появилось зудящее желание вновь попытать счастье избавиться от неподдающихся усилиям ремней, послышались эхом разносящиеся шаги. Вот и монстр пожаловал, останавливаясь у панельной стойки, не подходя к лежащей женщине.
— Час от часу не легче, — гнусаво берёт виновник трагедии слово. — Твой муж не пришёл тебя спасать, попав в аварию. Самый настоящий глупец.
Охнув, Лана начинает естественно трястись: ей надо было его убедить, переманить всё внимание на себя. И тогда…
— Врёшь! С ним всё хорошо! Слышишь? — Женщина поворачивает в его сторону голову, с ненавистью смотря, чуть ли не выплёвывая слова с ядом, но и с чрезмерной уверенностью. — Он жив. И в безопасности. Далеко отсюда…
— И что с того, что он жив? Ты-то разве будешь к тому времени?
— …
— Я разочарован. — Делает шаг, останавливаясь у деревянных столов сбоку. — Он походил на человека, готового всем ради тебя рискнуть. Но в итоге из-за неверия — потерял время. Это привело к таким последствиям.
— В этом была и моя ошибка. Я поздно упомянула ему
о тебе…
— Думаешь, скажи ты раньше, что-то бы изменилось?
— Многое! В его силах было защитить меня, других девушек, но… — На глаза Ланы наворачиваются слёзы, сдерживая их, голос отдаёт хрипотцой и слабостью. — Таковы обстоятельства: я здесь, ты скоро совершишь задуманное. К чему все эти разговоры? Сделай своё дело…
— Так хочешь умереть?
— Умереть? — усмехается она. — Смирилась с неизбежным.
— Оу, что ж… и мне, поверь, не доставляет радости ждать
чуда. Часики пробили. Будет ли последнее слово? — Убийца близко оказывается к лежащей, смотря на неё сквозь скрывающую всё лицо снайперскую маску.
— Будет — сдохни сам!
Видно, данное «пожелание» не шибко понравилось затеявшему всю эту игру, впрочем, чего ещё ожидать от человека, знающего, что спасения не будет, а задеть словом — надо бы. Убийца сдавливает женское горло, с наслаждением любуясь, как постепенно воздух заканчивается… любуясь, не замечая изменившуюся обстановку. Не предполагая даже, что через секунду настигнет головы тяжёлый удар, из-за чего он потеряет сознание, а ситуация изменится в другую сторону.
Что и происходит: одно тело падает на пол, другое обретает возможность дышать.
— Мразь! Сволочь! Ненавижу! — словив ярость, озвучиваешь засевшие мысли, пиная его в бок. — Это ты будешь убит! Подонок!
Более-менее успокоившись, начинаешь с брезгливостью исследовать карманы плотной куртки, находя ножик. Было желание проткнуть им сердце дерзнувшего, однако ты не такой и здесь, чтобы спасти любимую, а дальше… дело полиции.
— Готово.
Не сказав более ни слова, вы крепко-накрепко друг друга обнимаете, не веря даже в благополучный исход.
— Спасибо, что пришёл…
— Прости меня! Я ведь тогда не поверил… оставил, бросил…
— Ничего, ты не мог знать, что так будет. — Зарывается пальцами в твои волосы.
— Я не звонил тебе, боялся, что ты сердишься на меня, ведь я… я…
— Не надо себя обвинять! — Она упирается ладонями в твою грудь, поднимая голову, с минуты смотрит в твои глаза, и берёт вновь слово: — Нам пора уходить.
— Ты права, — согласившись, отпускаешь её с толикой сожаления: держать в объятиях сие диво было неповторимо. Как же ты соскучился по ней.
— Надо бы его связать. Но чем? Было бы неплохо положить его на эту кушетку, используя ремни, но смысл в них теперь?
Отходишь к укрытию и срываешь штору, делая небольшую дыру в ней.
— Держи. Она крепкая, удержит эту скотину.
Подняв тело убийцы (вы настолько торопились, что даже не попытались узнать личность напавшего, будто это — уже в прошлом), накидываете на него штору, обматывая, крепко-накрепко завязывая оставшиеся края. Теперь ему нет возможности выбраться. Победа!
Нежно взяв за ладонь жену, вы спокойно идёте к выходу, быстро-быстро минуя ужасы подвала, поднимаясь по лестнице, и…
— Да как же так? Она была открыта! Была!
— Надо попытаться ещё раз.
Но дверь ни в какую не поддавалась. Закрыта, продолжая стойко оставаться препятствием.
— Не выходит!
— Отсюда больше нет путей…
— Лана, я знаю!
— Стоит ли нам вернуться?..
— Что это даст? — нервно выдыхаешь, в темноте разворачиваясь на голос.
— Возможность отыскать ключ. У него он должен быть.
— Я так не хочу идти туда… но придётся это сделать. — Обходишь её, ощущая мимолётное прикосновение к плечу. — Жди тут.
Выход, казалось, был совсем рядом, только протяни руку — и конец трагедии, громкие овации, но, видно, ожидаемому не было суждено исполниться. Но ничего. Ножик, благо, с собой. Быть может, гипотетически возможно вернуться к
тому намерению, поскольку этот, чтоб его, человек, посягнул на чужое бесценное и незаменимое сокровище…
Однако за время вашего отсутствия убийца смог выкарабкаться, ожидая подходящий момент, коим и стал твой приход. Его черёд нападать исподтишка.
Не успевая пройти арку, содрогаешься от боли, — маньяк, не давая сориентироваться, жёстко ударяет кулаком в живот; ботинком заезжает по голове, оставляя царапину.
Заваливаешься на правый бок; нет сил встать, боль сковывает тело.
— Ну и ну. Кто тут у нас пожаловал? Я думал, ты в реанимации.
— Не дождёшься. — Вытягиваешь левую руку вперёд; упираешься в пол, собираясь вернуться в вертикальное положение, — не выходит. — Как ты освободился? Тебя ведь связали.
— Неумело, я скажу, связали. Надо было руки, ноги тоже, а не обматывать вокруг, сцепляя концы. Хватило простых, назовём это так, — дрыганий для избавления.
— Чёрт… надо было тебя…
— Да ты сам, как посмотрю, не священник. Неужто ради
неё готов продать мораль и совесть?
— Всё, что угодно.
— Что ж… я не ошибся в своём выборе. Ты
прекрасен.
Обуяла злость. Ты возжелал придушить поехавшего, как жаль, что человеческое тело настолько хрупкое.
— И как нечто
совершенному в моих глазах. Созданному благодаря эксперименту. Будешь убит, но не моими руками, отнюдь нет, а пламенем сожжённым, — спокойно выдаёт маньяк, идя к дающим свет масляным лампам, поочерёдно разбивая их. — Твоя борьба подошла к концу. Не волнуйся насчёт
Ланы, её смерть будет поистине
адской, с кучей мучительных и, признаюсь, аморальных вещей.
— Только посмей к ней подойти… — Ты не успел договорить, как тот вытаскивает из-за пазухи пистолет и стреляет в бедро (ты вскрикиваешь, хватаясь за ногу, переворачиваясь на спину). Глушитель позволяет скрыть звук.
— Как видишь, в моих руках твоя жизнь — я бы мог запросто положить всему конец. — Постепенно комната окрашивается в яркие, пожирающие пламенные цвета. — Но огонь сам вынесет тебе приговор. — И, более ничего не сказав, убийца поспешно уходит — сейчас его ждёт последняя жертва. Слишком затянулась игра, пора кончать с ней.
— Падла… нет… я не могу здесь умереть… — В противовес этому ничего сделать не получается. Боль по-прежнему всё пресекает. Ударяет мощным ледяным шаром мысль: простреленная нога не способна более реагировать, став балластом. Впрочем, усилием воли и немалым желанием в самопожертвовании ради Ланы, появляются те самые остатки сил, унимающие страдания.
Ударяясь об стены, огонь нещадно начинает всё уничтожать, благо нетронутая им оставшаяся узкая дорожка позволяет в доступном темпе, шатаясь, кривясь и сглатывая кровь от прокушенной губы, направляться к выходу.
Подниматься по лестнице было тяжело. То и время клонило назад, а один раз и вовсе пришлось взяться за перила, удерживая равновесие. Как же ныла нога…
Грохот. Шум. Крики. Беготня. Вот, что происходило на втором этаже.
Не терпя отлагательств, движешься стоически на спасение; голова раскалывается; во рту пересохло; вдыхать воздух нелегко; ноет в боку.
А вот и она — дверь, за которой разместились две фигуры. Через небольшую щель ты видишь лежащую, но борющуюся Лану с восседавшим на ней неприятелем.
Просто выбежать ты не мог, а в доме, к несчастью, не было даже статуэтки. Сняв куртку (примечая, что она принадлежит отцу, а своя, вероятно, осталась у матери), делаешь мощный рывок, забегая в комнату (ту самую, где на кресле-качалке сидела обезображенная женщина около окна), накидывая её на голову мужчине, оттаскивая на себя.
На коленях, ползая, Лана начинает что-то искать.
В свою очередь, ты, тяжело дыша, пытаешься удержать убийцу — он вырывается, локтем успешно проводя мощный удар по грудной клетке. Это позволяет ему моментально избавиться от тебя: скорчившись, падаешь на спину; куртка отброшена в сторону.
— Я предполагал другой исход. И всё-таки ты выжил.
— Твоим планам… кха-кха… не суждено исполниться…
— Что ты говоришь? Ты
уже покойник.
— Нет, здесь только тебе суждено занять эту роль, — привлекая внимание, с истерическими нотками выкрикивает женщина, направляя дуло пистолета на убийцу; он поворачивает к ней голову, по-прежнему в маске. Лица не видно — страшно ли ему? Понимает, что это — конец?
— Да разве? — усмехается он, бесстрашно побежав на Лану. Она нажимает на курок — пуля предупреждающее вырывается, ни по кому не попадая.
— Если сделаешь ещё хоть шаг, следующая будет в тебе.
Не сконфузившись, убийца продолжает идти, но уже спокойно и ровно, предвкушая, кажись, корону.
— Я же сказала: стой, где стоишь, а иначе…
— Там было две пули. Одну я потратил на твоего мужа, а вторую сейчас использовала ты. Хотя, по-факту, они обе предназначались тебе. — Драматично разводит руки в стороны. — Увы, ничего нельзя предугадать. Тем и интереснее. Хочешь расскажу, что будет дальше?
Вот и всё. Спасение перечёркнуто. Борьба не увенчалась успехом. Ещё одна попытка нажать на курок не даёт абсолютно ничего. Руки опускаются. В пистолете не оказалось больше пуль.
— Ты будешь страдать. Долго и мучительно. На глазах у своего мужа, если он, конечно, раньше не покинет этот свет.
— Этому не суждено быть. Мы вместе с ним уйдём отсюда, а ты сядешь в тюрьму.
Тем не менее, пока в отдалённой комнате была борьба на жизнь, весь дом начинал охватывать огонь, он стал ещё одним решателем судеб. Не спеша подползает к той самой двери, сжирая и пробираясь вовнутрь. Трое человек, осмыслив надвигающуюся опасность, решаются побыстрее закончить начатое дело.
Открывшееся второе дыхание помогает тебе прийти на помощь к любимой, ввязываясь в бой. Никто не стоит на месте — летят удары. Пространство в комнате постепенно уменьшается. Вы трое оказались в ловушке. Огонь заслонил все пути отступления.
Всё как в тумане. Один падает, другой уворачивается, а третий отлетает к стене, разбивая окно. Ворвавшийся ветер подгоняет ещё быстрее огонь. Лана одна из первых понимает, что такими темпами всем вам суждено умереть, потому решается на
героический подвиг. Пока убийца корчится (женская нога точно попала в цель меж ног), она разбегается, выставляет руки вперёд и ты, уже не понимая, что происходит, летишь сквозь окно вниз. Пожертвовав собой, она не позволяет убийце покинуть дом, навалившись на него всем телом; так заживо они и сгорают.
***
Гул сирен полицейских машин. Доносящиеся встревоженные вопли. Ты, кажется, ещё в сознании — холодная земля, воздух, не пропитанный гарью, — но уже не способен ни на что.
Тут нет огня. Он где-то далеко…
Там, где осталась она.
Там, где уже не барахтается он.
Там, где нет тебя… 
