How I disappear

To un-explain the unforgivable, Drain all the blood and give the kids a show. By streetlight this dark night, A seance down below. There're things that I have done, You never should ever know!

Стайлз избегает его. Не то чтобы раньше он искал с Дереком встречи, но даже узнав, что Хейл – оборотень, а не обычный беглый преступник, мальчишка не шарахался от него, как от чумы. Сейчас же, стоило Дереку приблизиться больше чем на пять ярдов, у Стайлза в момент возникала чёртова уйма неотложных проблем, и он ретировался так поспешно, что даже Скотт в удивлении глядел ему вслед. Не то чтобы Дерек не понимает, почему так происходит. Вот только раньше ему было плевать. Теперь – нет. И вовсе не оттого, что он чувствует себя виноватым. Как бы там ни было, он не хочет прибегать к привычной, агрессивной манере переговоров, у него нет ни малейшего желания пугать Стайлза ещё сильней. Дерек ищет повод. Отчаянно ищет все эти долгие, беспокойные дни. И ему в самом деле везёт как утопленнику – ему даже достаёт самоиронии невесело усмехнуться над этим. Десять дней спустя повод сам находит его. На излёте поздних сумерек Дерек возникает перед домом Стилински. Поначалу даже собирается зайти через дверь, но вовремя спохватывается, что подсудимый – пусть даже и бывший – на пороге дома шерифа совершенно не нужен. И привычно забирается в окно. Дом пуст. Он понимает это сразу, едва только оказывается в комнате Стайлза. Дерек приоткрывает дверь, стягивает куртку, бросает её на стул. Садится на кое-как застеленную кровать – в квадрате света от молодой луны и тусклого фонаря за окном, так, чтобы его было видно, – и принимается ждать. Дерек – хищник, и умеет затаиться в засаде, но с каждой минутой ожидание даётся ему всё трудней. И дело не только в том, что время близится к полночи, а Стайлз по-прежнему не вернулся – дело в самом доме. Этот дом живой, любимый и любящий. И Дереку становится не по себе. Дерек – волк от рождения, и привык полагаться на чутьё куда больше, чем на зрение, и едва ли не больше, чем на слух. Он не даёт себе отчёта, отчего так происходит – оттого ли, что он слишком долго жил один, или же оттого, что всё здесь – забытая чашка кофе на столе, свежее бельё в приоткрытом ящике комода, рубашка в клетку, упавшая под кровать, и раскрытый на середине учебник химии – любая мелочь, каждая безделушка, самый тусклый и призрачный запах, принесённый сквозняком, – всё здесь пронизано жизнью – и Стайлзом, и Хейла всё больше захлёстывает чувство тоски и непримиримой, угнетающей пустоты. А ещё в этой комнате стынет запах недавно прошедшего детства. Дерек душит в себе желание вцепиться в дурацкую подушку с принтом трансформеров и завалиться спать, и проспать так всю ночь, и проснуться утром, от солнца в окно или от запаха кофе, от шума и весёлой возни на кухне, проснуться в настоящей постели, с нормальным одеялом и нормальной подушкой… и с тонким запахом чужого тепла, сохранившейся в ней. Но он волк. Он оборотень, он альфа. Дерек сцепляет пальцы в замок и остаётся сидеть как сидел. Но этот дом поглощает его без остатка, глушит сильней, чем он может предположить. Дерек пропускает возвращение Стайлза. Вдруг слышит медленные, усталые шаги по ступенькам, шорох стаскиваемой рубашки, тут же резкий, заполошный вздох – и вот уже Стайлз осторожно толкает приоткрытую дверь. — О, надо же… — он так удивлён, что Дерек предупредил о своём присутствии, даже не находится, что сказать. Но сердце всё равно довольно быстро успокаивается. Стайлз бросает рубашку на стул поверх чёрной кожанки – Дерека обдаёт волной знакомого тепла и запахом палой листвы – закрывает дверь и приваливается к ней. Смотрит хмуро и настороженно. Дерек физически чувствует его стыд – и в то же время острое, почти болезненное желание всё прояснить. Он слышит это так же ясно, как запах кофе от кружки на столе, трепет ночного мотылька за окном и воду, капающую на кухне из крана. Но вопреки всем ожиданиям, Стайлз молчит, и это плохо, это чертовски плохо: в переговорах Дерек решительно не силён. Он пришёл сюда с ясной целью – наладить контакт со Стайлзом, или хотя бы восстановить то хрупкое, недоверчивое сотрудничество, наметившееся… до Кейт. Но сейчас очень отчётливо сознаёт, что не знает, как это сделать. И потому не здоровается, не объясняет ничего, только говорит: — Старый Арджент в городе. — А? — Отец Кейт. Стайлз вздрагивает. Но тут же берёт себя в руки: — Скотт знает? И Дерек едва не отшатывается: «Скотт?..»; заставляет себя ответить: — Да. — Тогда зачем ты здесь? Смс-ки бы хватило с лихвой. Спрашивает тихо и ровно, в словах нет упрёка, разве что отстранённое любопытство, но Дерек чувствует нарастающее напряжение и надеется, что Стайлз всё же догадается сам. И провоцирует: — Скотту надо расстаться с Эллисон. Ты должен уговорить его. — Знаешь, чувак, если ты думаешь, что я не пытался ему втолковать, как это потрясающе глупо – будучи оборотнем, встречаться с дочкой охотника, так ещё и периодически заваливаться к ним домой – то поужинать, то якобы подготовить домашку, – то ты круто ошибаешься. Потому что я пытался. И не раз. Но как ты уже знаешь, моё мнение редко кого интересует, — и Дерек мрачнеет больше обычного, — так что, может, тебе стоит обратиться к Крису – ручаюсь, этот парень всё куда доходчивей объяснит. — Нет. — Почему же? — Не будет переговоров. Теперь это война. — Оу, — Стайлз нервно фыркает, — а раньше, значит, была весёленькая комната страха в парке аттракционов. — Ты легко отделался, — хмуро бросает Дерек. Он вполне осознаёт свою вину, но признаться в ней по-прежнему слишком большое испытание для гордости. К тому же, это всё-таки не самое страшное на его совести — и не самое страшное, что вообще могло произойти. Хотя, конечно, сам Стайлз так не считает. — Легко отделался? — в негодовании вспыхивает он, даже подавшись вперёд. — Нет, я, конечно, понимаю, у меня вся жизнь не как у людей, то оборотни, то охотники, то канимы, но свой первый раз я всё равно представлял как-то по-другому. Как-то… пообычней, что ли, знаешь. Во всяком случае, ни подвал, ни цепи, ни наручники не значатся в моём списке обязательных вещей для хорошего первого раза. Даже для так себе первого раза. Да что там, и плохой первый раз вполне обходится без представления в подвале для пыток… — Стайлз! — рявкает Дерек, сверкая глазами, — Кейт… — и тут же обрывает сам себя; он хочет сказать «сожгла мой дом», но жалость – чувство для альфы недопустимое, ни в каком варианте; и он продолжает – со злобой, но всё же спокойнее, — психованная тварь. Но Стайлз по одной только этой заминке всё понимает, испуганно дёргается, весь его запал мгновенно сходит на нет: — Прости. Я знаю. Прости. Дерек чуть качает головой, мол, проехали, но Стайлз, сам того не замечая, начинает оправдываться, меряя комнату шагами: — Я знаю, всё могло быть намного хуже. И знаю, это до ужаса эгоистично звучит, но, понимаешь, первый секс – это всё равно как-то важно, и я надеялся, что, может, хоть в этом мне повезёт и выйдет сносно, а даже если выйдет паршиво, мы хотя бы будем вдвоём – ну, то есть, не мы, а я – и тот, другой человек… ну, в общем, что нас будет двое… — Я, знаешь ли, тоже не был в большом восторге, — огрызается Дерек. Он злится – на Стайлза за его оправдания, и на себя самого, за то, что всё идёт невпопад, – стараясь за злостью скрыть растерянность, и говорит не то и не так, и теряется только сильней. Стайлз как-то странно косит на него и всплёскивает руками: — Вот блин, а для кого же она устроила это шоу! Хейл прищуривается: страха больше нет, нет неловкости, но есть нервозность и сердце колотится громко и остро. Святые угодники, это что, обида?.. У него вдруг даже разозлиться не получается: — Стайлз, какой же ты идиот. — Нет, это просто отлично, в мой первый раз я поработал орудием в камере пыток, и я же после этого… Дерек не выдерживает, срывается первым: едва уловимо подаётся вперёд, дёргает Стайлза на себя, сгребает в объятия и крепко, может даже, чересчур крепко прижимает его к себе. Стайлз шумно давится воздухом, взмахивает руками, ловя равновесие – хотя падать ему при всём желании некуда – и, упершись Дереку в плечи, что-то возмущённо тарахтит, путаясь в словах. Дерек не слушает – он наконец-то понял, что делать! – и ткнувшись носом ему под рёбра, впитывает знакомый запах осеннего леса и порошка от цветастой футболки, бензина от рук, геля для душа от кожи, и запах дома, живого, тёплого, настоящего дома – от самого Стайлза, и почти отключается от всего. Бросив попытки высвободиться и не зная, куда деть руки, Стайлз ещё какое-то время удерживает их на весу, а потом осторожно – как кошка пробует лапой воду – касается волос Дерека. И не обжёгшись, не услышав рычания, запускает в жёсткие пряди всю пятерню. А когда Дерек собственническим жестом проводит ладонями ему по спине, медленно выдыхает и совсем успокаивается. Гладить волка оказывается донельзя приятно. Так проходит несколько долгих минут, в тишине и ровном биении сердца. Расслабленный и тихий, Стайлз путается пальцами в его волосах, согреваясь в объятьях, и случайно соскальзывает ладонью за воротник. От невесомого касания шерсть на загривке мгновенно становится дыбом, и Хейл понимает – надышаться им не получится. Сколько ни пытайся. И сдаётся. — Как ты хотел? — глухо спрашивает Дерек куда-то в солнечное сплетение. — А? — Как ты хотел? — повторяет он, нехотя отрываясь от Стайлза и внимательно и серьёзно глядя в глаза. Стайлз теряется на мгновение, пытаясь понять, насколько далеко заходит вопрос; сердце его выдаёт два громких удара; он нервно усмехается и привычно начинает нести околесицу: — Ну… не то чтобы я хотел романтическую музыку, тысячу свечей и постель из розовых лепестков… Хотя нет, от пары-тройки свечей я бы точно не отказался, свечи – это круто, жутковато, но круто, как в старой версии Дракулы… Но вот что розовые лепестки, что подвал и камера пыток, – это точно увольте, не моё, все эти цепи, наручники… Нет, цепи, конечно, тоже могут быть полезны, когда имеешь дело с оборотнями… впрочем, при определённых обстоятельствах я бы и от наручников, наверно, не отказался… Стайлз недоверчиво косится вниз – обычно от его болтовни устают с первой же фразы – но Дерек смотрит на него, не меняя выражения глаз, дожидаясь, пока тот успокоится, и Стайлз затихает. Умолкает, равнодушно поводит плечом: — Я хотел, чтобы меня видели, — произносит он тихо и просто. И не отводит взгляд, смотрит прямо, но в лице видны только усталость и безразличие, и Хейл не понимает, разрешили ему или нет, но всё равно не может не попытаться. Дерек скользит ладонью вверх, к его затылку, заставляя склониться, втягивает в поцелуй. И удивительно, но в этот раз Стайлз совсем не сопротивляется, только чуть сильней сминает футболку у него на плечах, хотя и отвечает едва-едва, скорее даже не отвечает, а поддаётся. Его сердце оглушительно бьётся о рёбра, но когда Дерек разрывает поцелуй, Стайлз не отстраняется ни на дюйм; Дерек чувствует на губах его тяжёлые рваные выдохи. Стайлз замирает так на несколько долгих секунд, упираясь коленом в кровать и прикрыв глаза, восстанавливает дыхание. Судя по несмолкающему грохоту сердца, решает что-то очень важное для себя. А потом, не открывая глаз, невесомо, неуверенно прикасается сухими губами к губам Дерека. Дерек замирает и ждёт, предоставив Стайлзу решать самому. Только тихо и ободряюще ведёт подушечками пальцев ему вдоль позвоночника. Стайлз размыкает губы и прижимается к его рту чуть сильней, обжигая подрагивающим дыханием, и наконец осторожно, несмело проскальзывает языком по губам. Влечение слишком велико, Дерек не сдерживает короткий, нетерпеливый выдох – и будто подсечкой сталкивает им Стайлза за край: тот бессильно стекает к нему на колени, обвивает руками за шею и словно проваливается в поцелуй. Дерек никак не ждёт от Стайлза такого желания – решившись раз, тот отдаётся уже без остатка, целует жадно и беспорядочно – шею, скулы, лицо – словно захлёбывается им, и всего забирает взамен. Хейл отзывается с удвоенной алчностью. Стайлз плавится в его руках, но Дерек сам почти тонет, его сознание точно плывёт. Стайлз пахнет персиками. И уже не волк, человек дуреет от манящего, солнечного аромата. Неясное чувство накрывает волной: он будто пролез в чужой сад, дорвался до спелых плодов; его захлёстывает оглушительный, жадный восторг. Сок краденых персиков кружит голову ярче горячей крови, дразнит риском и вседозволенностью – не остановиться, не насытиться, не забыть… Стайлз резко отстраняет его. Дерек вскидывается, пытаясь понять, что случилось. А Стайлз, по-прежнему не открывая глаз, прижимается лбом к его лбу, несколько раз глубоко вдыхает – и, мельком глянув в лицо, тянет футболку Дерека вверх. Справившись с чужой, принимается за свою – Хейл перехватывает его руки: — Стайлз? — голос хриплый, и пальцы на чужих предплечьях дрожат, но он должен знать наверняка. Стайлз отвечает шальным, взволнованным взглядом и дважды слегка кивает. Не размыкая хватки, Дерек жёстко смотрит в ответ: — Это будет первый. И сам стаскивает футболку со Стайлза. От оставшейся одежды их обоих избавляет Дерек. Опрокинув Стайлза на кровать, вытряхивает из джинсов, скрывая фырканье, целует в живот и тянет с него дурацкие шорты со смайлами. Поднявшись с постели, выпрямляется в полный рост, и яркий свет из окна, скользнув по спине и рукам, очерчивает каждый мускул литого, мощного тела. Стайлз, точно впервые видит его, смотрит во все глаза, приоткрыв рот, жадно прослеживает каждую линию. И только что не облизывается, когда Дерек, справившись с ремнём, неторопливо ведёт молнию вниз. Хейл не может сдержать самодовольной ухмылки; выгнув бровь, вопросительно смотрит на Стайлза. Тот вспыхивает и от смущения ворчит: — Вечно вам, зверюгам, достаётся самое лучшее – лучшие тачки, лучшие девчонки, лучшее тело… — Лучшие люди, — невозмутимо продолжает цепочку Дерек. Стайлз теряется на секунду, хлопает глазами – но тут же возвращает должок: — Долго ты там ещё будешь разглагольствовать, пока я тут умираю от желания? Дерек громко фыркает, почти смеётся, и наконец выбирается из джинсов. Вспомнив о чём-то, шарит по карманам, отыскивает упаковку презервативов, откидывает джинсы на пол и возвращается в постель. Увидев пачку, Стайлз заметно вздрагивает. Осторожно произносит: — А можно… без них? Дерек не раздумывая выбрасывает коробку через плечо. Раздаётся глухой удар и звон разбившегося стекла – та угодила в часы на комоде. Хейл чертыхается сквозь зубы, но глупая случайность играет ему на руку – Стайлз давится смехом, тут же забывая о злосчастном подвале: — Хей, да ты просто ас!.. — Вот увидишь, — соглашается Дерек и смотрит в упор глубокими, потемневшими глазами, так что Стайлз сглатывает, вмиг переставая хихикать. Дерек опускается на него, всем телом вдавливая в матрас, прижимаясь бедром к напряжённому члену, шарит ладонями по бокам, оставляет на коже следы, целует долго, властно и вдумчиво, запоминая каждый отклик и каждый вздох, и с удовольствием ощущает, как Стайлз под ним дрожит всё сильнее. — Дерек, я… Дерек удовлетворённо рычит вибрирующим низким звуком, средним между рыком и утробным урчанием, пропускает руку между телами, обхватывает член Стайлза и пару раз с силой проводит по всей длине. Стайлз негромко охает, беспомощно ловит его взгляд и кончает ему в ладонь. Разочарованно откидывается на подушку: — Вот чёрт… Дерек только ухмыляется; наклонившись к нему, прослеживает губами линию от подбородка до шеи. Стайлз под ним разморённый, горячий и мягкий, как патока, затуманено смотрит из-под угольно-чёрных ресниц. Хейлу кажется: он сожрал бы его, всего, целиком. Оставив на шее быстро алеющий след, Дерек спускается ниже, к ключицам, целует, прикусывает и снова целует, пробуя, запоминая и отмечая, вбирая в себя и запах, и вкус. Чувствуя, как с каждым новым касанием чужой пульс ускоряется на долю секунды. Хейл едва доходит до кромки рёбер, тыльной стороной ладони поглаживая бедро, – Стайлз ёрзает под ним и сгибает ногу в колене, стараясь прижаться ближе: он снова возбуждён. Дерек поднимается к нему; удерживая собой, разводит коленом ноги мальчишки и влажной ладонью проскальзывает ему между бёдер. Стайлз цепенеет, сердце заходится в бешеном стуке. — Ты боишься, — нахмуривается Дерек. Тот быстро качает головой. — Стайлз! — То есть, конечно, я боюсь! Это вообще-то нормально – бояться в первый раз, а вдруг облажаешься? Хотя, конечно, перед тобой я и так уже облажался дальше некуда… — Если я скажу, что чуть не сдох тогда от одного твоего голоса, тебе станет легче? — неохотно цедит Дерек, лишь бы поскорей избавиться от неприятных воспоминаний. Стайлз глядит на него широко распахнутыми глазами, наконец соображает, что на самом деле значит это «чуть не сдох», и медленно оттягивает угол рта в ухмылке, обнажая красивый острый клык, ненормально похожий на волчий. Дерек смаргивает видение – и глубоко целует его. Ведёт ладонью по внутренней стороне бедра, поглаживает, успокаивает и дразнит одновременно, и осторожно проталкивает палец внутрь. Стайлз вздрагивает, видимо сдерживается, но молчит; кое-как справившись с собой, тихо выдыхает. Но когда Дерек добавляет второй, весь подбирается и инстинктивно ускользает от его рук. Дерек склоняется к нему, прихватывает за ухо и хрипит глухим низким рыком: — Всё могло быть совсем иначе, — Стайлз открывает рот, но не издаёт ни звука, только нервно облизывается, и Дерек продолжает, пересохшими губами касаясь мочки: — Не здесь, где-нибудь в школе. Или в подворотне. У ближайшей стены. Где угодно, где меня сорвало бы и где любой мог бы нас застать. Всё было бы быстрее и жёстче. Ты мог бы орать подо мной, царапая стены и выгибаясь от удовольствия. Я мог бы вколачиваться в тебя, пока ноги не перестанут держать. И ты бы поддавался, потому что я знаю, как тебе нужно… Дерек нашёптывает ему всё, чем больное воображение пытало его эти долгие десять дней: все желания, не дававшие спокойно уснуть ночью, лихорадочные, полубредовые сны под утро, навязчивые видения днём. Богатая фантазия Стайлза наконец-то работает на него, мгновенно вбрасывая в сознание красочные картины, всё ярче и ярче, одну за одной. Стайлз нервно сглатывает, всё проецируя на себе, – вдруг ловит короткую, терпкую судорогу, знакомую по встрече с Кейт, и больше не уходит от его пальцев. Дерек поглаживает его изнутри, не переставая шептать. — Дерек, — Стайлз чуть поворачивается к нему, щекой касаясь щеки; голос срывается на первом же слоге, — давай скорее… Второй раз не проходится просить. Дерек нависает над ним, вдавливая в постель собственным весом, наскоро размазывает остатки спермы по члену, прижимается ко входу и даёт им обоим полсекунды собраться. А потом одновременно принимает боль на себя и до упора загоняет ему. Белая вспышка бьёт по глазам и по нервам, жгучими иглами оседает в крови; он глухо рычит, и он не знает, хорошо Стайлзу или нет… — Ох ты чёрт возьми!.. — сдавленно выдыхает Стайлз, вскинувшись – но тут же снова падает на спину и ещё шире разводит бёдра, позволяя Дереку прижаться теснее. …не так, как с Кейт – и это уже хорошо. У Дерека болевой порог гораздо выше, и ориентируясь на свои ощущения, он сперва замирает и ждёт, позволяя привыкнуть – себе и ему – а после начинает осторожно, размеренно двигаться. Он сильнее, он опытней – и он волк, и это даёт ему огромное преимущество. Возможность чувствовать за двоих. Первое время Стайлз ещё напряжён: он взволнованно пробегает глазами по комнате, мельком взглядывает на Дерека, по его лицу пытаясь понять, всё ли в порядке, и дышит медленно и глубоко, явно прислушиваясь к себе и привыкая к нему – и к самой мысли, что он занимается сексом, настоящим сексом, и что партнёр у него – Дерек Хейл, и что, чёрт возьми, он не просто оборотень, и альфа, и значительно старше, а что он парень, – и наверняка, пусть и против воли, сравнивает его с Кейт… Но должно быть, на деле всё не так уж и страшно, как он себе представлял. Стайлз неуверенно, неловко усмехается – и расслабляется, полностью полагаясь на Дерека. И это лучше, в тысячу раз лучше, потому что Стайлз не прячет лицо, не отводит глаз, и жадно ловит каждое движение Хейла, тёмной судорогой отзывающееся у него внутри. Дерек коротко целует его и постепенно наращивает темп. Но перетянуть боль, довести мальчишку до оргазма и притом не сорваться на полпути самому оказывается куда сложней, чем он может себе представить. Дерек едва держит пойманный мерный ритм, глотая ртом воздух и сминая пальцами простыни. Мальчишка под ним сильный, хрупкий, смелый и жаркий, свой. Сорваться нельзя. Звериная похоть скручивается в животе тугими узлами, Дерек, удерживая волка в себе, глухо воет и глубже уходит когтями в постель. И у него почти, почти получается… Но Стайлз вдруг всхлипывает от удовольствия, и это оказывается сильнее всего: Хейл отпускает себя. Стайлз охает, распахнув глаза, вскидывается на лопатках и со всей силы вцепляется ему в спину. Но успевшее привыкнуть тело быстро гасит боль; Стайлз нервно облизывается и почти сразу откидывается назад, расслабляясь, отдаётся движению. Вместе с болью к нему возвращается вся яркость ощущений. Стайлз, забывшись, совсем потерявшись в них, теперь стонет в голос на каждый вдох. Дерек хрипит и жмурится до искр под веками. Когти пропарывают матрас до самых пружин. — Дерек… — вдруг задыхается Стайлз, царапая ему спину, со всей силы стискивает бёдра и снова зовёт его, — Дерек… И больше Хейл ничего не слышит. Огненный шквал с нарастающей силой накатывает изнутри, прошивает позвоночник от края до края, слепит алыми сполохами в глазах, рвётся наружу раскатистым, низким рыком. Он захватывает его, поглощает и тащит на глубину, расшибает о дно, дробит на осколки и разносит на брызги, жгучими потоками прорезая насквозь… Но под конец собирает обратно и как прибоем выбрасывает на берег – мощным, сильным и цельным. Уставшим, но обновлённым. Живым. Сокрушительно. И едва только ему удаётся жадно и судорожно ухватить глоток воздуха… Оргазм Стайлза глушит повторной волной. Дерек чувствует подступающую жаркую тьму, в доли секунды понимает: ему не справиться с ней, – и в угасающем сознании, на грани ослепительной темноты, проносится короткая вспышка-мысль – ему давно уже не было так… Гаснет. Никогда не было. Дерек медленно выдыхает и пытается приподняться. Ему кажется, прошла вечность, хотя отключило его всего на пару секунд. Он понимает это по нехватке воздуха и по-прежнему учащённому пульсу обоих. Он упирается лбом в подушку, влажным виском касаясь виска, шумно дышит, обжигая выдохами ключицу, и переносит вес на руки, отстраняясь. Стайлз следит за ним ошалелым, затуманенным взглядом, куда медленнее, чем он, осознавая себя. Дерек ждёт. — Неплохо для первого раза, — едва отдышавшись, Стайлз тянет свой пластилиновый рот в довольной усмешке – и она так явно похожа на волчий оскал, что Дерек невольно думает о том, как сильно Стайлз увяз в их волчьих сварах, если успел перенять их привычки, живёт их жизнью, если даже без укуса он сам давно уже волк. И давно уже в стае, а значит, нравится это Дереку или нет, он теперь не вправе его отпустить. Штука в том, что Дереку нравится. Потерявшись в размышлениях, Хейл не замечает, как усмешка меркнет под его задумчивым взглядом. Стайлз натянуто улыбается: — Не последний ведь?.. Закатив глаза, Дерек фыркает и неторопливо, с наслаждением заваливается на него. Чуть помедлив, широко ведёт языком вдоль расцветающей метки за ухом и, чувствуя, как в запахе Стайлза начинает неуловимо проступать его собственный, устало выдыхает ему в шею: — Стайлз, ты всё-таки идиот. Кажется, он наконец-то ночует дома.