В поисках счастья

Натсуки никогда особо не любила читать книги. Она любила приходить в книжный и там наслаждаться мангой, мангу Натсуки любила за красивые картинки, ведь в то время она хотела стать художником-дизайнером, а содержание ее интересовало не так сильно, иногда она даже быстро пролистывала страницы, не читая то, что было на них написано, если ей казалось, что написано слишком много, а иногда девочка даже пролистывала так весь том, особенно если это была научная фантастика, там всегда было много заумных разговоров о технике, что не интересовали Натсуки. Но в то же время ей нравилось читать стихи, даже вслух, но писать свои собственные она пока побаивалась. Когда одна гиперактивная старшеклассница, с которой Натсуки познакомилась еще в прошлом году совершенно случайно в столовой, подбежала к Натсуки на перемене с большим ярким плакатом и, тыкая им прямо в лицо, пригласила ее в литературный клуб, Натсуки только поморщилась, но Моника настаивала на своем, предлагая Натсуки неограниченное количество занятий (вплоть до рисования) и бонусов при вступлении в ее клуб, пока девочка не приняла наконец ее предложение; как говорит Натсуки сама, она просто сжалилась, а еще это был начинающий клуб, и никого, кроме Моники в нем не было, и Натсуки, понимая ситуацию, стала одним из трех недостающих учеников, чтобы литературный клуб приняли, как клуб, а во-вторых эта старшеклассница разрешила Натсуки заниматься в клубе не только литературной деятельностью, но и всеми остальными делами, вроде обеспечения других учеников едой (никто ведь в старшей школе не мог сравниться с Натсуки в умении готовить) или оформления класса, альбома с работами остальных участников клуба, и в-третьих Натсуки еще была ничем не занята в этом году: в прошлом она занималась в бассейне, но вернуться в спортивный клуб в этом году Натсуки не решилась, все-таки спорт — не ее. Но Натсуки была не единственной, кого Моника насильно затащила в свой скучный клуб, с ней также пришла такая же, как и сама Моника, безбашенная третьеклассница Сайори. Моника назначила ее вице-президентом клуба, просто потому что они были лучшие подруги, несмотря на то, что сама Сайори литературу не жаловала, может, ей нравилось читать произведения Моники, но не более. Сайори раздражала Натсуки тем, что никогда практически не приходила на занятия клуба, конечно, это происходило потому, что Моника гоняла ее по учителям за всякими разрешениями, но Натсуки было все равно, признаться честно, ее просто раздражал тот факт, что Моника дружит с Сайори так тесно, а на Натсуки внимания совсем не обращает, хотя та, между прочим, тоже поддержала ее идею организовать свой клуб. Позже, примерно через неделю, к литературному клубу присоединилась еще одна второклассница — Юри, самое интересное, что Моника ее не приглашала, а она сама пришла. Новенькая с Натсуки учились в одном классе и в этом, и в прошлом годах, но последняя никогда не замечала существование второй: Юри никогда и ни с кем не разговаривала, подруг у нее не было, она не отвечала на уроках, в то же время училась неплохо, а обедала всегда в одиночестве, вроде бы на крыше — позже Юри поведала Натсуки почему, во время одного из их долгих разговоров в клубной ни о чем — а еще Юри не нравилась совсем никому из мальчиков, или никто не говорил, хотя эти парни болтали о том, кто кому нравится, ежедневно, но не потому, что была совсем не привлекательна, а скорее всего ее просто никто не замечал; Натсуки тогда сама оценила ее с точки зрения отношений: да, Юри слегка зажатая, но если ее правильно настроить, она может рассказать много чего интересного, ведь она очень умная, и даже иногда может нагрубить сильнее, чем сама Натсуки, что никогда не была скупой на острые словечки, а также Юри была очень красива, и никто не мог поспорить с этим. Моника с приходом новенькой полностью на нее переключилась, ей было лестно, что кто-то выбрал литературный клуб по своей воле, а Натсуки для этих двоих моментально стала девочкой на побегушках. Не желая мириться с таким положением вещей, Натсуки заявила о своей готовности предоставлять литературному клубу книги — то есть комиксы, манга тоже литература — и, может быть, заниматься писательской деятельностью тоже, но о последнем Натсуки пожалела в первый же день своей работы в клубе. Каждый день Моника ставила перед девушками какую-нибудь проблему, и весь остаток дня, вплоть до самого вечера, когда солнце уже садилось, литературный клуб обсуждал эту тему, строча небольшие заметки для несуществующей газеты. Для Настуки самым интересным оказалось то, что Юри знала много о сортах чая и о том, как правильно его заваривать: какой температуры должна быть вода, сколько грамм чая нужно на стандартный чайничек и все такое. Моника тогда предложила новенькой написать небольшую статью на эту тему, но та отказалась по причине того, что писать публицистические тексты Юри не любила, ее больше привлекали художественные произведения, особенно ненавистная Натсуки мистика, а Натсуки в свою очередь обязалась выпросить у учителей чайный набор, чтобы Юри могла применить свои знания на практике, а хитрая Натсуки насладиться ее чаем. Постепенно все четыре девушки обжили классную комнату: в шкафу стояли несколько толстых книжек от Юри и целая коробка с мангой от Натсуки, девочка надеялась, что кто-нибудь — Моника или Сайори, так как Юри сказала, что ей не нравятся комиксы — все-таки возьмет почитать хоть томик, а также Натсуки просто не могла забрать мангу к себе домой, а на доске красовались заумные цитаты от Юри, украшенные различными рамочками из цветочков, которые рисовала Моника, ведь у нее это получалось лучше всех. Пересилив себя, Натсуки отметила, что в классе царит очень уютная и теплая атмосфера, а все потому, что в клубе нет мальчишек, что портят обстановку в любой компании. Моника, президент клуба, часто отлучалась по своим делам, все свои обязанности перекидывая на вице президента Сайори, которая впрочем клубом тоже не особо занималась, и Натсуки с Юри оставались в классной комнате наедине. Чаще всего они обе просто читали — Юри свои неинтересные ужастики, Натсуки в который раз перечитывала истории про девочек-волшебниц, и обе девушки разговаривали с друг другом, но иногда одна и та же манга надоедала Натсуки, и она лезла к Юри со своими глупыми вопросами, например: «Тебя не раздражает Моника в последнее время?» или «Покажи обложку книги, которую читаешь сейчас». Юри иногда грубо отпихивала назойливую девчонку от себя, даже вставала раздраженно и демонстративно уходила домой, громко хлопая дверью, с книгой подмышкой, но редко Юри все же отвечала на ее вопросы, какими бы странными они не были, и тогда девочки могли просиживать в школе до самого вечера, но ровно в шесть Натсуки должна была убегать домой, так как ее строгий отец не терпел, если Натсуки пропускала комендантский час, и мог даже избить ее за несколько пропущенных минут, такое уже случалось пару раз, но об этих случаях Натсуки не рассказывала никому, даже своим самым близким друзьям, даже Юри. В один из таких вечеров, когда Моника вновь отлучилась с музыкальный класс практиковать свою игру на фортепьяно, а у Сайори закружилась голова, поэтому она решила пропустить занятия клуба, Натсуки, ползая в шкафу в поисках свечки и спичек, так как на улице шла гроза, и ввиду этого в помещении было очень темно, а свет в школе неожиданно перестал работать, обнаружила в шкафу ту самую красную книгу, с которой Юри не расставалась последние два дня, читала ее даже на уроках. Пожав плечами, Натсуки отодвинула книгу от себя, заглядывая вглубь шкафа. — Ты, что, уже дочитала повесть о мудаке, что насиловал труп? — поинтересовалась Натсуки. Она знала о содержании этой красной книги со слов Юри — очередной ужастик, с большим количеством кровавых и неприятных сцен, из-за которых Натсуки никогда не прочитает данное произведение, из-за которых Натсуки вообще отказалась от ужастиков, даже от манги в жанре хорроров. В это же время розоволосая распаковывала небольшую свечу в форме хижины, что она нашла на самом дне их классного шкафа. Юри встрепенулась и обиженно взглянула на Натсуки из-под своей длинной-длинной челки: — Ты хотела сказать про врача, что влюбился в одну из своих пациенток, и даже после того, как не смог спасти ее, продолжал любить и ухаживать за ней? — с благоговением прошептала девушка. — Я еще не дочитала ее, но не хочу пока, ты только не убирай книгу далеко. Натсуки не с первой попытки зажгла спичку и зажженную свечу опустила рядом с Юри, в руках у которой находился чистый тетрадный лист и черная шариковая ручка. — Что ты собираешься делать? — поинтересовалась Натсуки, дивясь тому, насколько аккуратно у Юри был сделан маникюр, ведь сама Натсуки своими руками совсем не занималась, а также имела привычку грызть ногти. — Я хочу попробовать написать стих, — все так же тихо отвечала Юри, и с этими словами она пододвинула листок с еще не написанной поэмой ближе к себе, как бы закрывая его от любопытного взора Натсуки. — Покажешь, что получится? — словно не замечая негативного настроя подруги, спросила розоволосая, присаживаясь на стул рядом с Юри. — Ни за что. — Юри отодвинулась от Натсуки на столько, на сколько позволял размер парты, прикрыв лицо тетрадным листком. — Но зачем тогда ты пишешь стихи, которые никто никогда не прочитает? — Натсуки вздохнула и сама немного отодвинулась от Юри, давая ей некую свободу, даже отвернулась к окну. Юри не ответила, только одним резким движением перевернула свой тетрадный лист, обнажив его оборотную сторону, на которой уже было написано небольшое стихотворение в четыре четверостишия, и пододвинула его к рядом сидящей Натсуки. — Читай, если интересно, это… — Юри внезапно запнулась, покраснела и отвернулась в другую сторону. — Я для тебя писала. Извини за это, конечно. Натсуки несколько минут с интересом разглядывала подаренное ей стихотворение, а после важно заявила: — У тебя почерк красивый, ты знала? Юри отрицательно покачала головой и грустно улыбнулась; это не то, что она хотела сейчас услышать. Она аккуратно положила свою руку на плечо Натсуки, но та никак не отреагировала на это. — И все-таки прочитать то, что здесь написано, я не могу, — широко улыбаясь, призналась клыкастая девчонка. — Давай ты зачитаешь мне вслух. Юри отпрянула: — Нет… Я не смогу. Натсуки еще немного повертела листок у себя в руках, успев смять его в некоторых местах, и глубоко вздохнув, принялась увлеченно разбирать почерк своей подруги. Периодически Натсуки, хихикая, показывала своим маленьким указательным пальчиком на какое-нибудь слово и спрашивала, как это прочитать, иногда предлагая свои сумасшедшие варианты, а Юри, мгновенно заливаясь краской, бубнила правильное произношение себе под нос. Пока вторая девочка увлеченно вчитывалась в каждое предложение поэмы, Юри осторожно попыталась ее обнять: сначала она нежно положила свою вторую руку на плечо Натсуки, затем наклонилась к лицу девочки чуть ближе, заглядывая к ней через плечо, а заметив, что Натсуки даже не пытается вырваться из-под Юри, девушка осмелела и полностью обхватила узкие плечики Натсуки; ровно подстриженные волосы щекотали Юри нос, а пахло от них детским вишневым шампунем, какой был у Юри в детстве. — Это… так красиво, — завороженно прошептала Натсуки, откладывая прочитанную поэму. — Где ты научилась так здорово писать? Юри смущенно отвернулась. — Нигде не училась. Наверное, я просто много хороших книг читала… «А еще у меня самый лучший источник вдохновения, » — добавила она про себя. Натсуки осторожно вылезла из объятий Юри и, подвинувшись на стуле и повернувшись к ней лицом, вновь обняла, не сказав ни слова; в таком положении девушки просидели еще минут пять, пока Натсуки первая не отодвинулась от Юри, не убирая рук с плеч, и не заглянула в большие темно-фиолетовые глаза. Юри нервно сглотнула, но взгляд свой не отвела. Загадочно улыбаясь, Натсуки наклонилась к лицу Юри и нежно поцеловала кончик ее носа, после чего опять отлучилась на секунду, чтобы взглянуть на выражение лица Юри — удивление вместе со страхом, но в то же время радость и спокойствие; влюбленность — и вновь поцеловала ее, в уголок рта. Юри немного улыбнулась, и Натсуки, заметив это, сразу же прикоснулась своими губами к губам Юри; никто, кто хоть раз в этой жизни целовался, и знает, что это такое, поцелуем бы это соприкосновение не назвал, но обе девушки пробовали такое в первый раз, а потому в мгновение покраснели и поспешили спрятать от друг друга свои смущенные радостные лица за волосами, наклонившись. Натсуки рассмеялась; Юри, конечно же, приходилось слышать смех подруги и до этого, но только сейчас он показался ей действительно красивым, а не обычным раздражающим шумом. Натсуки осторожно перебралась со стула на колени к Юри, случайно задрав коленкой ее юбку, и попыталась усесться на них так же, как делали девушки в одной романтической манге, что Натсуки прочла не так давно, и хоть получилось у нее не так элегантно, как хотелось бы, желаемый результат был достигнут, и она оказалась чуть выше Юри, что несказанно обрадовало ее. Натсуки взяла Юри за обе щеки и повернула к себе, а затем снова поцеловала, в этот раз попытавшись проникнуть языком в ротовую полость Юри, но та, перенервничав, несильно прикусила Натсуки язык. Розоволосая резко отпрянула, громко взвизгнув, а потом звонко рассмеялась, закрыв свои глаза. Юри тоже прикрыла глаза, стараясь сейчас забыть про все волнующие ее до этого проблемы, полностью отдавшись Натсуки, и слышать лишь ее голос. Когда Натсуки наконец-таки успокоилась, она вновь открыла свои глаза и опустошенно посмотрела на часы в виде толстого котенка, висевшие на стене. Ей не пришлось ничего говорить Юри, ведь та сама все прекрасно понимала, а потому Натсуки молча слезла с колен своей подруги, с любовью поправила ей юбку и, захватив свою сумку с соседней парты, включила свет, что заработал уже час назад. Юри потушила свечу, с огорчением обнаружив, что раскаленный воск капал на ее поэму для Натсуки, и кое-где, в том числе и в тех местах, в которых находился текст, бумага была сожжена. Натсуки сказала, что она все равно сохранит эту поэму, как сладкое воспоминание об этом дне, и убрала ее к себе в сумку, положив в один из учебников, тогда у Юри в голове проскользнула мысль о том, что Натсуки, говоря о воспоминаниях, предлагает ей просто забыть о том, что сегодня между ними произошло и притвориться, будто весь вечер они просидели, уткнувшись в книги; Юри не спрашивала Натсуки о их совместном будущем, потому что она знала, что непременно заплачет, если хоть слово сейчас произнесет. Сейчас она смотрела на нее и снова осознала, насколько же сильно ей сегодня понравилась эта девочка и ощущение близости с ней. Обнявшись, девушки тихо попрощались с друг другом, Натсуки скорее поспешила домой, и Юри еще долго могла слышать топот ее маленьких ножек по лестнице. Свечу она поставила в шкаф, а также забрала оттуда свою недочитанную книгу в ярко-красной обложке без единой картинки, раньше на ней была еще одна обложка, на которой красовался большой роскошный красный гроб, но пустой внутри, но Юри не нравились красочные обложки, потому она почти сразу же содрала ее. Еле-еле упихав большого формата книгу в набитую толстыми учебниками сумку, Юри встала и еще раз оглядела классную комнату; два стула стояли не так, как надо, но задвигать их Юри не захотела, и вообще, если бы она могла, она бы огородила их желтой с черным лентой, на которой написала бы «do not touch», но завтра сюда придут другие люди, и Юри не могла вот так просто лишить кого-то своего места, сделав из одной парты музейный экспонат. Смочив тряпку водой из ведра, Юри протерла ею классную доску и как всегда аккуратно сложила на полочку. На учительском столе лежала связка ключей, один из которых подходил к двери этого класса, но Юри не рискнула брать их, в любом случае чуть позже сюда вернется Моника и сама со всем разберется. Юри вышла из кабинета, но не успела прикрыть за собой дверь, как президент литературного клуба с размаху врезалась в нее. — Припозднилась я сегодня, да? — отдышавшись после бега по коридорам школы, весело спросила Моника. Юри кивнула. Понимая, что третьеклассница сейчас начнет наводить порядок в клубе, девушка хотела попросить ее не трогать те два стула, что неровно стоят, но ей не хватило смелости, да и она не смогла бы объяснить Монике, для чего это, поэтому просто промолчала и развернулась в сторону лестницы. Юри задержалась у шкафчика с обувью Натсуки, обдумывая идею подкинуть любимой в ящик письмо с вопросами и пожеланиями, но отказалась от этой идеи, потому что писать было нечего, да и вряд ли Натсуки заметит клочок бумажки в ящике с обувью (если положить письмо так, чтобы кончик торчал — его может обнаружить кто-то другой), скорее уж растопчет своими туфельками. Юри засмеялась тогда, хоть звук собственного смеха ей никогда не нравился, и по темному гардеробу разлетелось эхо. Она была на самом деле счастлива.