Брюс вошел в здание. Его разум в полном беспорядке, а сердце — еще хуже. Столько всего произошло за последние пару месяцев, так много изменилось. Столько всего было потеряно. Он не был уверен в том, чтó для него правильно, а что неправильно. А остановиться, сделать перерыв, просто разобраться в самом себе — роскошь для Брюса. Ведь много людей зависело от него. Есть люди, которых он еще должен спасти.
И человек, которого отчаянно хотел видеть.
Зайдя в приемную, Брюс улыбнулся, прошел мимо регистрационной стойки и, подойдя к сотрудникам службы безопасности, которые желали убедиться, что он не доставит никаких проблем, позволил им обыскать себя. Сделав это, они повели его по длинному коридору, в небольшой офис.
— Присаживайтесь, мистер Уэйн. Доктор Леланд скоро подойдёт.
Когда дверь закрылась, Брюс глубоко вздохнул и попытался подготовиться к тому, что должно произойти. Он планировал эту поездку уже больше недели, но здесь... Так близко к
нему... Брюс путался в мыслях.
Прошел уже месяц с тех пор, как все рухнуло в одночасье. Целый месяц прошел с того момента, как жизнь Брюса сильно изменилась. Он завоевал союзников, Гордона, Авесту, получил уважение Тиффани. Но потерял намного больше, чем ожидал. Больше, чем предполагал.
Альфред... Эта потеря мучает его до сих пор. Этот человек — практически отец, — которого он любит больше всех... ушел. Неизвестно куда, живущий своей жизнью. Без Брюса.
Возможно, так будет лучше, — думал он, глядя в офисное окно. В конце концов, он видел урон, нанесенный Алу после того, что случилось с Леди Аркхэм. Видел страх и печаль, которые поселились в его душе после случая с Люциусом… в сочетании со стрессом, вызванным работой с Бэтменом, огромная ответственность. Все это осмысляло действия Альфреда, объясняло причину, по которой тому пришлось уйти. Брюс не мог отказаться от Бэтмена, ведь это не проще, чем перестать быть... Брюсом. Теперь это часть его самого. Так было всегда.
Это не значило, что ему не было больно. Он понимал, какую боль причинил человеку, которого любил больше всего, что есть в этом мире. Он знал, что это он выгнал Альфреда. Он даже не прислушался к причине ухода. Не пытался заставить его остаться. Он просто... отпустил его.
Это напомнило ту пословицу, которую ему постоянно повторяли, как ребенку.
Если ты что-то любишь — отпусти это. Брюс просто не хотел думать, что может отпустить.
Покачав головой, Брюс сел прямо, силой выкидывая мысли об Альфреде из головы точно так же, как и каждый раз, когда вспоминал о нем. Он не мог позволить себе такую роскошь — думать об Альфреде. Он здесь, чтобы встретиться с другим человеком, отношения с которым потерпели неудачу, жизнь которого он испортил своими действиями.
Он не мог успокоиться, когда мыслями коснулся человека, который ждал его в этой больнице.
Прикусывая губу, Брюс осмотрел кабинет, пытаясь удержаться от мыслей о том, о котором так отчаянно хотел думать. Это не поможет, — говорил он себе. Глаза переходили от стены к стене, оценивая элементы декора. Все выглядело красиво, размышлял он, глядя на стены кремового оттенка, на которых висели грамоты доктора Леланд и фотографии, как он предположил, ее семьи. В кабинете было мало мебели: письменный стол стоял посередине с двумя стульями по обе стороны, один из которых занял Брюс. На столе находились лотки для бумаг, а слева от него — шкаф для хранения документов, разложенных аккуратно и организованно. На столе стоял старомодный компьютер и лежали несколько канцелярских предметов, но кроме всего перечисленного в офисе больше не было ничего. Не задерживая внимание на предметах мебели, Брюс скрестил руки и заставил себя ждать, пока не придет доктор.
Спустя минут пять ему удалось очистить разум, и тут дверь отворилась и из-за нее появилось знакомое лицо. С улыбкой Брюс почтительно встал и протянул руку своему бывшему психиатру.
— Доктор Леланд. Рад вас видеть снова, — улыбнулся Брюс, надеясь, что фальшь в его голосе не слишком очевидна. В конце концов, это не ее вина, что он совсем не хотел быть здесь прямо сейчас. Просто он больше не мог этого игнорировать. Он не мог... Он больше не мог его игнорировать. И он не будет. Это несправедливо, учитывая все то, через что им пришлось пройти.
— Взаимно, Мистер Уэйн. Пожалуйста, садитесь. Прошу прощения за то, что заставила вас ждать, встреча с пациентом продлилась немного дольше, чем я думала. Что ж, как ваши дела? Прошло немало времени с тех пор, как мы виделись в последний раз; я вспоминала о вас.
То, как она говорила, успокаивало. Ее глаза излучали доброту, но брови выражали беспокойство. Похоже, ей действительно было не все равно, как он и как у него дела. Это видно по кривой улыбке на губах. У нее есть для этого основания.
Брюс просто улыбнулся и пожал плечами, не обращая внимания, как собственные шрамы доставляют ощутимый дискомфорт, одновременно сопротивляясь желанию рассказать ей все.
— О, вы знаете… Все по-старому. Как ваши дела?
Это бессмысленная вежливость — одно из немногого, что укоренилось в нем с детства. Альфред... Он всегда был поклонником любезностей. Брюс пытался не меняться в лице при мысли о пожилом мужчине; его фальшивая улыбка не угасала.
— Все в порядке. Пришлось немного потрудиться с теми пациентами, которых убрал Бэтмен. Но мы ведь собрались не для того, чтобы говорить обо мне, не так ли? Мы здесь, чтобы поговорить о вашем старом друге, Джоне Доу.
Глаза ее пронзительно сверкнули, когда она произнесла эти слова; Брюс мгновенно замер. Боже, прошло столько времени с тех пор, как он последний раз слышал это имя. Новостные каналы и полиция всегда называли его Джокером, когда упоминали о нем в своих речах. Сердце Брюса больно забилось в груди, и он заставил себя продолжать улыбаться, слегка кивая головой.
— Да. Джон. Я... слышал, что произошло после того, как его выпустили. Я был... удивлен, мягко говоря. Я имею в виду, я собирался навестить его, когда выдастся свободное время. Как раз сегодня я свободен.
Это была ложь. У него было свободное время всегда. Он просто... не мог найти в себе сил встретиться с человеком, которого так ужасно потерял.
Со слабой, грустной улыбкой доктор Леланд повернулась к лотку для бумаг и достала файл, лежащий сверху. На обложке было напечатано имя «Джон Доу», а внизу маленьким шрифтом — его псевдоним. Джокер.
Вынув бумагу, доктор Леланд положила ее на стол так, чтобы Брюс смог ее прочесть. Это диагностический отчет. Брюсу, если он того захочет, было разрешено читать его файлы на законных основаниях после того, как Джон перечислил ближайших родственников. Брюс посчитал это немного несправедливым и неэтичным по отношению к Джону, но, поскольку последний считался преступником и сумасшедшим, можно считать, что это не так ужасно.
Подобрав файл, Брюс посмотрел на него. Официальный диагноз Джону так и не вынесли, здесь были записаны просто его симптомы, которые врачи смогли найти. Шизофрения находилась в списке возможных расстройств, так же, как и антисоциальное расстройство личности и биполярное расстройство, но Брюс не считал, что что-то из этого имело отношение к Джону. Джон не сумасшедший. Он просто... неправильный.
"Частично по моей вине", — подумал Брюс со сжимающимся сердцем в груди.
— Вам, должно быть, интересно, почему я показываю это вам, мистер Уэйн. Обычно я не поступаю так в целях конфиденциальности. Но я хочу, чтобы вы увидели это, прежде чем поговорите с ним, — тихо произнесла доктор Леланд, вырывая Брюса из его мыслей. С доброй улыбкой на губах она забрала бумагу обратно и убрала в файл.
— Как вы заметили, мы не совсем уверены в том, чем страдает Джон. Когда он уходил отсюда, я уже тогда знала, что у него имеются проблемы с гневом. Лично я не полностью была согласна с его освобождением, но чувствовала, что пришло время отпустить его. Он не приходил на запланированные встречи после освобождения, у меня и не было сил принуждать его, как только он ушел. В конце концов, Джон всегда был образцовым пациентом.
Глубоко вздохнув, доктор Леланд откинулась на спинку стула, скрестив руки на груди. Ее лицо выражало печаль, а улыбка стала грустной.
— Я надеялась, что он готов к реальному миру. Я была убита горем, увидев, что это не так. То, что он сделал... — Доктор Леланд сделала паузу и покачала головой, лицом выражая непонятную эмоцию. — Это так отличается от того человека, которого я знала, но все же такого до жути знакомого. Его гнев... Его ярость. Они поглощают его, он просто не может действовать иначе.
Еще одна пауза. Затем доктор Леланд посмотрела Брюсу прямо в глаза, и он почувствовал все напряжение в этом взгляде.
— Причина, по которой я говорю вам это, мистер Уэйн, состоит в том, что я хочу, чтобы вы знали, что я не вижу в Джоне преступника. Да, он делал действительно ужасные вещи, но он страдает от множества расстройств, которые я все еще пытаюсь понять. Возможно, его действия были резкими, и я не буду говорить, что это все произошло не по его вине. Он виноват, да. Он знает, что делает, я в этом уверена. Но он не может заставить себя остановиться. Его мозг, он… отключен. Все, что я пытаюсь сделать — это помочь ему справиться с его болезнью, вы понимаете?
Когда она замолкла, она продолжала смотреть на Брюса. Глаза ее были напряжены, слова — ясны. Брюс почувствовал, как сердце его снова сжалось, а мозг активно заработал, пытаясь понять, как он относится к ее словам.
...
[Джон сумасшедший, доктор. Преступник. Нет никакой надежды его исправить.]
[Возможно, вы правы, Джон все еще преступник.]
[Я понимаю, доктор. Джон действительно не виноват.]
...
— Думаю, я понимаю, что вы имеете в виду, доктор, — медленно начал Брюс, откидываясь на спинку стула. Его взгляд вернулся к файлу на столе, содержащему личную информацию о его некогда друге.
— Джон просто ошибся. С ним что-то не так, но все же я не думаю, что он злой. Вот почему я здесь, доктор. Я хочу увидеть его, чтобы посмотреть, смогу ли я чем-нибудь помочь. В конце концов, он действительно мне доверял.
И увидеть, откуда это доверие, — подумал он, и мрак накрыл его лицо. Он отбросил эту мысль и обратил внимание на доктора Леланд. Она пристально смотрела на него, как будто пыталась заглянуть внутрь и найти те части, которые тот отчаянно стремился скрыть. Брюс пытался не двигаться под пристальным взглядом.
Наконец через несколько секунд доктор Леланд отвела взгляд и глубоко вздохнула.
— Знаете, я почти рада это слышать. Вы знаете, что он говорит о вас. Я не знаю, что произошло между вами, когда он отсутствовал, он отказывается говорить об этом, но он затаил на вас много гнева.
Слова резки. Брюс был уверен, что она не хотела, чтобы это звучало так, однако до сих пор ему было больно слышать такое, его сердце словно разорвали надвое. Напоминание о том, что произошло... заставило вспомнить о его неудаче. О том, как он навредил ему... своему другу. До того, как эти мысли испарились, доктор Леланд продолжила; ее голос прозвучал немного громче. Будто она может читать мысли и видеть, сколько вины прячет он.
— Однако... Однако, я могу сказать, что, несмотря на гнев, он по-прежнему беспокоится о вас. Как я уже сказала, я не знаю, что произошло между вами, когда он был на свободе. И я не буду притворяться, что понимаю ваши... отношения. Но вы один из тех, о ком он будет разговаривать со мной. Со злом или без, он все равно подробно расскажет о вас. Один раз он говорил о вас более двух часов; его глаза были самыми яркими и живыми, которые я видела с тех пор, как он вернулся. Он заботится о вас, Брюс, и я надеюсь, что вы сможете пройти к нему.
Брюс не мог объяснить, как ее слова заставили его чувствовать себя. С одной стороны, он ощутил восторг, его сердце радостно забилось от осознания того, что Джон по-прежнему беспокоится о нем. Он так боялся, что в ту ночь разрушил их... дружбу — непоправимо.
Но, с другой стороны…
Боже, он испугался. Джон и раньше о нем заботился. Он знал так много. И все же... Брюс все испортил. Он использовал Джона в своих целях. Разрушил доверие, которое дарил ему этот человек. Он говорил себе, что действует ради всеобщего блага. Что действует правильно. Но, возможно, Джон был прав. Возможно, он похож на Уоллер, которая использовала слова «всеобщее благо» в качестве оправдания.
Он мог помочь Джону сейчас? Мог ли он наконец отложить свои проблемы и помочь своему другу? Ведь он был ему другом. Брюс это знал. Что бы ни случилось, что бы Джон ни сделал ... независимо от того, сколько людей он убил, Брюс все еще заботился о нем. Раньше он не был уверен в этом, но теперь — уверен. Джон... Джон важен для него. Очень сильно.
Сердце сжалось, Брюс отмахнулся от этой мысли, не имея сил продолжать ее обдумывать, и обратил внимание на врача.
— Вы... Вы думаете, я смогу ему помочь? Вы действительно думаете, что я смогу пройти к нему?
Его голос дрожал, когда он говорил, демонстрируя слабость, которую никогда не хотел показывать. Он ненавидел себя за это. За страх. Доктор Леланд смотрела на него; он видел печаль в ее глазах.
— Не могу сказать точно, мистер Уэйн. В конце концов, по какой-то причине он все еще злится на вас. Но... я считаю, что со временем он сможет простить вас. И тогда, когда он простит, — тогда вы и сможете ему помочь. Но вы должны это понимать, мистер Уэйн. Если вы чувствуете, что не можете быть терпеливым с ним, если вы чувствуете, что не можете ждать, пока он справится с гневом, лучше не делайте этого. Потому что, если вы не сможете позволить ему справится с гневом по-своему, тогда вы только усугубите ситуацию. Как вы думаете, вы справитесь, мистер Уэйн?
Слова подобны пулям, пронзающим его плоть, прямо в сердце. Он знал, что это правда. Знал, что она права. Но что он мог выбрать? Что он мог сделать?
...
[Извините, доктор, но я не думаю, что смогу это сделать.]
[Похоже, придется потрудиться.]
[Я сделаю все, чтобы помочь Джону].
...
Конечно, выбор прост. Существовал только один вариант, который он мог выбрать. Единственное, что он мог сделать, чтобы исправить свои ошибки.
— Доктор Леланд, мне все равно, что нужно. Я сделаю все возможное, чтобы помочь Джону. Он... Он мой друг. Если я должен позволить ему справиться с гневом самостоятельно, я это сделаю. В конце концов... он этого заслуживает.
То, как доктор Леланд улыбнулась его словам, заставило его почувствовать что-то странное внутри. Почти... гордость. Как будто он наконец сделал хоть что-то правильно после нескольких лет обратного. Брюсу плохо удавалось отбросить мысль о том, что доктор Леланд сильно напоминает ему Альфреда. У них одинаковая манера поведения. Брюсу пришлось бороться с тем, чтобы эта мысль не ушла глубже в подсознание.
— Я очень рада это слышать, мистер Уэйн. Приятно знать, что у Джона есть кто-то, кто действительно заботится о нем, как и вы. В конце концов, вы правы. Джон не злой. Ему просто нужен кто-то, кто поможет ему решить его проблемы. Я так рада, что вы готовы помочь ему.
Улыбаясь, доктор Леланд встала и подошла к двери. Брюс тоже встал, нервно поправляя костюм. Он пытался не думать о том, что произойдет дальше. Он специально попросил сегодня встречи с Джоном, и доктор Леланд согласилась, хоть она и не хотела, чтобы у Джона были посетители сегодня.
Однако теперь разговор окончен. И к нему явно отнеслись с благосклонностью. А это означало, что он знает, что будет дальше.
В дверях доктор Леланд остановилась и повернулась к Брюсу, снова вырывая его из своих мыслей. К лучшему, — подумал он, понимая, что его мысль просто привела его в никуда.
— Мистер, Уэйн. Я знаю, что вы хотели поговорить с Джоном, но я должна попросить вас подумать еще раз. Я думаю, было бы полезно, если бы я была рядом с вами, когда вы встретитесь, чтобы мы вместе могли справиться с гневом Джона. Тем не менее, я не буду принуждать вас, вместо этого я предлагаю вам этот выбор. Вы можете поговорить с ним наедине, как вы и хотели, или поговорить с ним со мной. Если вы чувствуете, что говорить с ним наедине будет лучше для вас обоих, я разрешу вам это, но я все равно буду следить за вами через камеры. Или же вы можете прислушаться к моей просьбе и поговорить с ним при мне в одной из комнат для встреч. Выбор за вами, мистер Уэйн.
Брюс остановился на секунду и посмотрел в глаза доктора. В них не было осуждения или чего-то подобного. Главное — она предоставила ему выбор. Если он выберет неправильно, все может развалиться, прежде чем что-то начнется. Снова.
...
[Я согласен с вами, доктор. Мы должны встретиться все вместе.]
[Извините, доктор, но я думаю, было бы лучше встретиться с ним наедине.]
...
После секундной паузы, разумом Брюс принял решение. В конце концов, он знал, что так будет лучше, даже если все усложнится к концу.
— Благодарю вас за ваше мнение, доктор, но я думаю, что было бы лучше, если бы мы с Джоном поговорили один на один. По крайней мере, на этот раз. Столько всего нужно будет обсудить, и я не уверен, что мы сможем поговорить, когда кто-то будет находиться рядом.
После сказанного наступило молчание; доктор Леланд пристально смотрела на него. Наконец она кивнула со смиренной улыбкой на губах.
— Почему-то я знала, что вы так скажете. Хорошо, Брюс. Я отведу вас к нему.
***
Прогулка к камере Джона, наверное, была одним из самых напряженных моментов в жизни Брюса. Хуже, чем столкновение с Озом или встреча с Леди Аркхэм. Хуже, чем любой другой момент, с которым ему приходилось сталкиваться, будучи Бэтменом. Потому что эта встреча... Она либо все исправит, либо сделает еще хуже. Он либо загладит вину, либо останется осужденным.
Пытаясь игнорировать мрачные мысли, Брюс заставил себя думать о том, что он скажет Джону. Честно говоря, это сложнее, чем можно предположить. В конце концов, что можно сказать человеку, которому причинил боль? Которого ты так ужасно подвел?
Эй, извини, я использовал тебя ради «всеобщего блага», но обещаю, сейчас у меня самые лучшие намерения!
Ха. Да, правильно. Ему повезет, если Джон не станет смеяться над ним из камеры. Комнаты. Как им угодно называть это помещение.
Это правда. Когда Джон впервые бросился на него, крича, что он ничем не лучше Уоллер, что он лицемер и использовал его, Брюс чувствовал себя ужасно. Он не был лжецом, он просто поступал правильно. Но после всего, что произошло, Уоллер говорила с ним... и она сказала ему почти то же самое... а когда Альфред ушел, неосторожные слова оттолкнули человека, которого он любит больше всего... Возможно, Джон был прав. Может быть, он лицемер. Возможно, он такой же плохой человек, как и Уоллер, которая, прячась за «Большим благом», делает ужасные вещи.
Сейчас он понимал это. И он знал, что обидел Джона. Непреднамеренно, конечно. Но благодаря своей небрежности, бездействию он погубил человека, которого считал другом. Человека, которого лю…
Он оборвал себя на этой мысли. Слишком больно. Альфред сказал ему, что он помог создать Джокера. Брюс не хотел этого признавать, он хотел верить, что помогал Джону, однако Альфред был прав. Он всегда прав.
Но теперь Брюс все исправит. Он пообещал себе, что независимо от того, сколько времени потребуется. Неважно, насколько это будет больно. Он подойдет к Джону. Он должен.
Его сердцебиение замедлилось, когда охранники, остановившись перед ним, произнесли слова «посетитель к Джону Доу».
Он едва успел вдохнуть, как открылось окошко для передачи пищи и появилось лицо Джона.
Его разум замер на минуту, когда он увидит это лицо краем глаза. Лицо Джона, а не Джокера, которым тот стал. Никакого макияжа, никаких притворств. Просто... Джон. Его друг.
После мимолетного замешательства разум Брюса снова работал. Он столько всего хотел сказать. Столько всего хотел сделать. Он хотел извиниться, хотел закричать на него, хотел ударить его. Хотел обнять его. Хотел поце…
Вместо того, чтобы сделать что-либо из перечисленного, он слегка улыбнулся, поправил галстук и посмотрел на Джона.
Боже, это больно. Похоже на то, что все, что ему когда-либо хотелось, появилось прямо перед ним, но ему запретили прикасаться. Он отдаленно услышал, как Джон произнес его имя, в надежде на счастье, но не мог по-настоящему сосредоточиться на этом слове. Он мог смотреть только в эти яркие, оксидно-зеленые глаза, такие яркие даже в тусклых флуоресцентных огнях, и стараться не сломаться.
Это глупо, он знал. Он должен быть сильнее этого. Ради Бога, он же Бэтмен. И все же... все вернулось. Последние два месяца. То, что он сделал с Джоном. То, как ушел Альфред. Больно. Так сильно. Он видел Джона и не знал, что сказать. Он хотел что-то сказать. Извини, или, может быть, пожалуйста, не ненавидь меня. Или даже, я лю... Но он не мог этого сказать.
Тем не менее, он потерял дар речи, глядя в эти зеленые глаза, без единой мысли в голове.
А затем послышался смех.
Холодный, безумный. Сердце просто остановилось от того, как это неправильно. Этот смех он слышал во снах. Этот смех преследовал его каждую минуту наяву. Этот смех не оставлял его в покое и осуждал каждую мелочь, которую он совершает. Боже, как он ненавидел этот смех. Боже, как он скучал по этому смеху.
Похоже, все должно было быть таким. Мир должен был сжаться до бесконечной черной пустоты. Все кругом стать лучше. Еще не настала та решающая битва.
Но это не конец. Это реальность, а не сон. Он здесь — перед Джоном, и он понятия не имел, что сказать.
Прежде чем он решился на это, охранники велели Джону отойти. Джон с усмешкой, которая выглядела слишком широкой, сделал как ему приказали, и его лица больше не было видно. Охранники открыли дверь, слегка торопясь, обратили тяжелые взгляды на тонкие запястья и лодыжки Джона, показывая, что хоть это и психиатрическая больница, это еще и тюрьма. Брюс почти захотел протестовать, но понимал, что не мог. Он знал, что может справиться с Джоном, но охранники — нет. Он больше не хотел причинять Джону боль.
Брюс ждал снаружи с остальными охранниками, его сердце билось где-то внизу живота. Он находился настолько глубоко в воображаемом страхе, что когда мягкая рука легла ему на плечо, он почти подскочил. Повернувшись быстрее чем нужно, он встретил доктора Леланд. Честно говоря, он почти забыл, что она стояла рядом.
— Знаете, вы все еще можете передумать, если хотите. Вам не обязательно общаться с ним одному.
На ее лице была мягкая, понимающая улыбка. Она почти заставила Брюса уступить. Согласиться и не столкнуться с Джоном самостоятельно.
Но он не мог. Это было его личным бременем. Было бы неправильно, если бы он струсил в самый последний момент. Он должен предстать перед Джоном лично. Один.
(Если это можно так назвать, когда кто-то наблюдает за вами через камеры слежения).
С подавленной улыбкой он вежливо покачал головой.
— Я ценю ваше предложение, доктор, но я должен справиться с этим один.
Доктор Леланд кивнула, как будто ожидала услышать это, и убрала руку.
— Хорошо, Брюс. Но не стесняйтесь говорить со мной, если вам нужен кто-то, с кем вы могли бы высказаться. Хоть вы больше и не под моей опекой, вы всегда останетесь моим пациентом.
Когда-то Брюс был бы оскорблен этими словами. Но после всего... Он улыбнулся ей и одобрительно кивнул.
— Спасибо, доктор. За все.
Теперь пути назад не было. Пришло время встретиться с Джоном.
Глубоко вздохнув, Брюс повернулся к открытой двери, где можно было увидеть Джона, стоявшего в углу. Он нервничал, он поддельно улыбнулся, взывая к своей храбрости, и прошел вперед.
***
Целая минута прошла в молчании после того, как ушли охранники. Ни единого звука, ни одного движения, ничего. Только гул люминесцентных ламп над ними и тихие шаги охранников за дверью.
Он и Джон просто... смотрели. Джон больше не улыбался. Его лицо было совершенно серьезным, а весь прежний смех мгновенно испарился. Брюс старался выражать спокойствие, пытаясь заглушить сумасшедшее сердцебиение. Его разум настолько запутался в мыслях, что он был не в состоянии нормально обдумать хоть одну из них.
Единственное, что заметил Брюс, это то, что Джон выглядел хорошо. Его глаза... Они потеряли этот маниакальный безумный блеск. Они просто... обычные. Нормальные.
Красивые.
Брюс ощутил, как дыхание сорвалось при этой мысли, и это по мощи напомнило прорванную плотину. Но внезапно огромная улыбка появилась на лице Джона. Боже, она прекрасна. Он чертовски прекрасен.
Потому что выглядел здоровым. Он похож на того, кого впервые повстречал Брюс — не совсем то же самое, но, тем не менее, не такое безумное. Не было такого же гнева или ненависти, как и в ту ночь, хотя Брюс знал, что они все еще там, внутри него. Он просто... Он похож на Джона. Его друга. Его лю…
Прежде чем Брюс успел что-то подумать, он почувствовал, как его потянули вперед. Прежде чем паника охватила его, он ощутил руки вокруг себя — знакомые; он точно чувствовал их вокруг своей талии несколько раз. Часть его считала, что он не должен этого делать, но впервые он осторожно обнял хрупкие плечи, и что-то в его сердце сломалось. Боже, он скучал по нему. Боже, он хотел удержать его. Боже, он люб…
Он не мог. Он не мог думать об этом. Он знал, что не мог. Он не имел права. Но все же, он не мог не притянуть человека ближе к себе, позволяя лицу прижаться к его шее. Запах его чистый и свежий — Брюса это удивило, хотя он точно чувствовал запах кислоты. Химикатов. Брюс отдаленно понимал, что весь трясется, но не мог сказать наверняка кто: он или Джон.
Прежде чем Брюс почувствовал себя слишком комфортно в удивительно теплых руках Джона, он услышал, как кто-то ударил в дверь.
— Прекрати это. Тебе запрещено прикасаться к посетителям.
Голос, прорвавшийся сквозь дверь, раскрошил момент вдребезги. Джон медленно отпустил его; ухмылка на его лице медленно исчезла, словно закат, но только более душераздирающий. Брюс удивился тому, как сильно ему не хотелось отпускать его. Это нежелание проявилось в том, как руки его упрямо цеплялись за хрупкие предплечья Джона, дотягиваясь до тяжелых цепей, прикрепленным к его запястьям.
Их не должно здесь быть, — с горечью подумал он, хотя знал, почему они их надели. После всего, что сделал Джон.
Наконец Джон полностью отдалился от Брюса; его лицо было лишено всяких эмоций. Это так не похоже на Джона, чувствовал Брюс... Это неправильно. Как будто он столкнулся с незнакомцем, а не с человеком, которого знал уже почти год. Хотя, возможно, это все, что осталось после произошедшего. Может быть, они просто... стали чужими.
Эта мысль скрутила сердце. Нет, — думал он. Нет. Они всегда будут друзьями, как бы сильно ни были разрушены их отношения. Они всегда будут... чем-то. Они не могли стать друг другу чужими. Не сейчас. Брюс хорошо знал Джона. И Джон... Джон знал Брюса лучше, чем кто-либо еще, помимо Альфреда. Он знал, что это правда. Джон мог просто... видеть его. Мог заглянуть в самое сердце и разглядеть все, что тот пытается скрыть.
Тишина длилась несколько секунд. Они снова просто смотрели друг на друга. Это было... неудобно. Они потерялись в понятиях. Не друзья, не враги, не чужие друг другу. К чему они пришли? Кто они теперь друг для друга?
...
[Хорошо выглядишь, Джон. Аркхэм пошел на пользу.]
[Мне очень жаль, Джон, прости меня, пожалуйста.]
[Я люблю тебя, Джон]
...
Глубоко вздохнув, Брюс натянул улыбку, которая получилась настолько нереалистичной, что почти причиняла боль. Он подошел к кровати и сел, надеясь, что выглядит достаточно естественно.
— Так. Ты, э-э. Хорошо выглядишь. Надеюсь, тебе здесь хорошо?
Он старался не вздрагивать после каждого произнесенного слова. Они звучали ложно, ненатурально, даже для его собственных ушей. Как те проклятые шутки, которые Альфред укрепил в нем с детства. Бессмысленно.
Брюс задумался над своими словами, но вдруг послышалось хихиканье. Оно двигалось, подобно волнам в океане, сначала медленно и тихо, а потом — со всей мощью — рухнуло прямо на Брюса, заставляя его затаить дыхание. Этот проклятый смех...
— О, хе-хе, да. Они, они, они считают меня очень милым, Брюси. Как сумасшедший король! Ахахах!!
Смех не замолкал. А как только казалось, что он закончился, все начиналось по новой. Брюс почувствовал себя идиотом. Это было неправильно. Конечно, это было неправильно.
(Он знал, что нужно было сказать).
— Джон... Я... — начал Брюс, но Джон резко перестал смеяться; его голова повернулась к Брюсу, а глаза сузились.
— Не надо, — прошипел он, сжав кулаки, полыхнув глазами. Брюс не мог остановить дрожь от... чего-то, что ощутил при этой команде. Джон сделал шаг к нему, но затем резко остановился. Что-то в его глазах сверкнуло, прежде чем погибло. Брюс хотел сказать хоть что-то — что угодно, но он оказался плененным этими блестящими изумрудами, мерцающими в тусклом свете.
Джон выпустил воздух, словно воздушный шар; сделал еще один короткий шаг в его сторону. Когда Брюс не ответил — он не мог ответить, — Джон сделал еще один шаг. И еще один. Пока не встал с Брюсом нос к носу, возвышаясь над ним, словно бог.
Брюс никогда этого не признает, но часть его хотела поклоняться ему, как божеству.
— Эй, Брюс, — мягко произнес Джон, запустив руки в карманы; цепи громко зазвенели, качаясь в воздухе. Брюс хотел хоть что-то сказать, но его разум зациклился на одном.
Боже, я люблю тебя.
Тишина. Джон слегка ухмыльнулся. С кривой улыбкой на лице он неосторожно присел рядом с Брюсом, смотря в противоположную стену.
Они... близко. Ближе, чем Брюс мог предполагать. Настолько близко, что он снова почувствовал запах Джона — тот же чистый, химический запах. Он хотел прикоснуться к нему, схватить его и никогда не отпускать, но ему пришлось держать себя руках. Он не имел права его трогать.
— Так. Ты, эм. Ты зашел в гости. Знаешь, я начал думать, что ты никогда этого не сделаешь. Хе-хе, подумал, что наконец с тебя достаточно хорошего «Джона». Джокера. Без разницы, — Джон небрежно пожал плечами; цепи тихо звенели во время движения. Брюс закусил губу.
Что он мог сказать? Он потерялся в собственных желаниях. Приглушая чувства, Брюс глубоко вздохнул и наконец посмотрел на Джона, только чтобы взглянуть в его глаза. Пристально глядящие в ответ. Осуждающие его — и внутри, и снаружи.
...
[Я не должен был приходить. Ты заслужил гнить здесь за то, что сделал.]
[Я хотел тебя видеть. Я скучал по тебе.]
[Я не знаю, могу ли простить тебя.]
...
— Я... Конечно, я пришел, Джон. Я не мог... Я скучал по тебе, — Брюс запнулся на этих словах, чувствуя, как появляется нежелательный румянец на щеках. Он снова ощутил себя ребенком, стоящим лицом к лицу с осуждающими его глазами Альфреда. Эта ассоциация причинила только дополнительную боль, и он выбросил ее из головы.
На этот раз мягкий смех прорвался сквозь его мысли, но это смех... другой, не похожий на остальные. Он более... разумный. Брюс почти полюбил его. Глядя на лицо Джона, он видел нежную улыбку, которая делала резкие черты лица более естественными. Спокойными.
— Оу. Я тоже скучал, приятель. Хотя… мы вроде плохо разошлись тогда, помнишь, да? Просто я думал, что ты... Думал, что ты теперь ненавидишь меня.
Слова мягкие — мягче, чем когда-либо Джон говорил. Брюс видел, как Джон опустил глаза, в которых читался стыд. И никакого смеха. Брюс нахмурился.
— Я никогда не смогу ненавидеть тебя, Джон. Я просто... Я просто хочу, чтобы все было иначе. Я правда думаю, что из нас получилась бы хорошая команда.
Он не знал, что заставляло его говорить это. Он даже не был уверен, верит ли в это сам. Джон всегда слишком... дикий, слишком хаотичный, чтобы быть героем. Брюс знал это с самого начала. Тем не менее... Он так надеялся, что этот человек мог быть хорошим. Что этот человек — такой необычный, настолько неправильный — мог измениться... Он точно знал, что независимо от того, насколько странно работает твоя голова, ты все равно можешь стать хорошими.
Но это не работало. И, возможно, именно поэтому он и был здесь. Он хотел знать, что даже сейчас полностью не сломал этого человека. Что в своей эгоистичной, тщетной надежде на благо во всем мире он не превратил этого человека в то, во что пытался.
— Ты действительно так думаешь? — Спросил мягкий голос, напоминающий ребенка, который искал ответы у всезнающего родителя. Брюс испуганно посмотрел в глаза Джона и увидел в них пустоту и холод. Это раздражало. Голос так сильно отличался от прежнего, что Брюс захотел сначала подумать, прежде чем ответить.
Он хотел сказать «да». Хотел сказать, что если бы Джон просто старался, если бы он просто... делал чуть больше, они могли бы стать отличной командой.
Но…
Это не то, кем являлся Джон. Брюс всегда совершал эту ошибку. Он никогда не видел Джона. Обычного Джона. Может быть... Может быть, теперь он сможет это исправить. Когда он посмотрел в глаза Джона, досада наполнила его, и он печально улыбнулся.
— Ну. Может быть, если бы я старался немного лучше.
Это все, что он мог сказать. Существовало так много вещей, которые он хотел сказать, но не мог. Гнев все еще там — в его сердце — кричал, что виноват не только он. Он уже пытался. Он уже сделал все, что мог. Это Джон — он все испортил, Джон был неправ. Брюс надеялся, что Джон не заметил этого гнева, не смог увидеть его на лице. Брюс не мог показывать свой гнев здесь. Он потерял это право, когда использовал Джона и не помог ему справиться с этим.
Раздался вздох — и Джон, вытащив руки из карманов, положил их перед собой. Он выглядел настолько серьезным, что Брюс почти захотел обнять его, пока тот вновь не стал самим собой. Как бы то ни было.
Но Брюс сдержался, как всегда, отдавая Джону пространство.
Джон сидел в течение долгого времени, играя с цепями вокруг своих запястий, прежде чем снова взглянул на Брюса, но не встретился с его глазами.
— Наверное, мы оба виноваты в том, что случилось, не так ли? Я... Брюс. Я... — Джон сделал паузу, закусывая губу.
Брюс сам хотел прикусить ее. Брюс смотрел на Джона, сердце колотилось в глотке. Наконец Джон поднял глаза, посмотрел на Брюса, и печальная улыбка появилась на его бледных губах.
— Ты знаешь, я хочу извиниться. Забавно. Раньше я никогда не хотел извиняться. Но... Брюс. Я не думаю, что должен. Леланд хочет, чтобы я сожалел, — сказал Джон, сделав паузу. Эмоции медленно пропадали с его лица до тех пор, пока не осталась только тьма во взгляде. Сердце Брюса обеспокоенно забилось, когда он заметил это, пытаясь игнорировать во взгляде вспышку убийственной ярости.
— Она…
смотрит на меня так, как будто я ее разочаровал. Как будто она...
лучше меня, — выплюнул Джон, нахмурившись. Его кулаки сжались, его голос напрягся, а глаза загорелись. Как и в ту ночь. Он отвел взгляд от Брюса, смотрел прямо перед собой, его раздражал гнев; Брюс почувствовал страх.
Как он мог это исправить? Этот гнев, эту ненависть? Как он мог… помочь Джону вылечиться от этой гнусной ненависти?
— Я знаю, что поступил...
неправильно, но, Боже, Брюс, это было так
правильно. Как... как будто так и должно быть, понимаешь? Уоллер получила бы то, что она заслужила! Ну. Так и было бы. Если ты... просто...
Джон замолк, сжимая и разжимая пальцы. Он запрокинул голову и засмеялся. И это звук такой неконтролируемый, несчастный, настолько близкий к рыданиям, что Брюс просто не знал, что и думать. Что сделать.
Наконец он остановился и обратил свои кислотно-зеленые глаза на Брюса.
— Почему ты остановил меня, Брюс? Я был так близок, так... так
близок. Я мог заставить ее заплатить, я мог избавить от нее мир! Почему ты не смог просто позволить мне! — Джон плакал, ударяя руками по кровати, громко звеня цепями, потом — снова посмотрел на пол.
Момент прошел, и Джон вздохнул. Его спина изогнулась, пальцы собирали в кулак простынь. Прошла еще одна секунда, прежде чем Джон поднял глаза — они более спокойные, хотя бешеная ненависть все еще кипела в них.
— Я просто... Я просто не понимаю, Брюс. В конце концов, все, что она сделала... Как ты мог... Как ты мог ее не убить? — спросил Джон; глаза его потемнели, уголки губ опустились вниз. Его взгляд проникал в Брюса до самого мозга костей. — Она причинила многим боль... Такому количеству людей. Она пыталась убить меня! Как... Брюс, как ты смотришь на это и не хочешь навредить ей? Не хочешь... заставить ее заплатить за то, что она сделала? Я просто... не понимаю.
Выражение лица Джона огорчило Брюса. Потерянный. Запутавшийся. Как он мог объяснить этому человеку, что убивать — неправильно? Как он мог объяснить этот сложный кодекс, которому необходимо следовать? Возможно, все они были правы. Возможно, он так же плох, как и те люди, с которыми сражается. Может быть, ему лучше удается обманывать себя.
Но Джон все еще смотрел на него. Неважно, что он ответит этому человеку. Его... Его другу. Подумав, Брюс нашел ответ, которого, возможно, будет достаточно.
...
[Ты прав, Джон. Она заслужила смерть.]
[Ты сумасшедший, Джон.]
[Не знаю, Джон]
...
— Джон, я... Честно? Я не знаю. Все, что я знаю, это то, что я не могу позволить этим чувствам овладеть мной. Этот... гнев. Я поклялся защищать Готэм и его жителей. Как я могу это сделать, позволяя себе убивать людей, которые мне не нравятся?
— Но... тогда ты согласишься. Они... Они
заслуживают смерти, да? Уоллер... Она
заслужила смерть!
Брюс смотрел на этого человека, чувствуя, как волна печали накрывает его. Смотрел в эти глаза... такие отчаянные. Такие непонятные. Он не мог понять. Он никогда не понимал. Возможно, и Брюс не понимал. Но он должен попробовать. Вздохнув, он произнес:
— Нет, Джон. Никто — никто действительно не заслуживает смерти. Уоллер... Она делала ошибки. Она причиняла боль многим людям, она навредила нам обоим. Но это не значит, что она заслуживает смерти. Все совершают ошибки. Все получается не так, как хотелось бы. Но... это не значит, что они заслужили смерть. Всем нужен второй шанс.
Милые слова. Хорошие, красивые, справедливые слова. Жаль, что Брюс не был уверен, что сам в это верит. При взгляде на Джона видно неверие, которое наполняет эти красивые изумрудные глаза... Он почти почувствовал себя лжецом. Лжепророком, обреченным на провал своих последователей, обреченный смотреть, как мир пожрет огонь из-за того, что они следовали его ложным обещаниям.
Смех заставил волосы на руках встать дыбом. Воспоминаниями он вернулся на месяц назад, когда эти красивые губы издавали тот же страшный звук, покрытые чужой кровью, с горящими после убийства глазами. Брюс боролся с тем, чтобы не вздрогнуть, заставляя себя смотреть на ухмыляющееся лицо перед собой.
— Смешно, Брюси. Так... Так, смешно! — Его голос был прочнее кинжалов, вонзившихся в тело Брюса. — Ты не прав. Некоторые люди... Некоторые люди не могут измениться. Некоторые люди просто... рождены быть злыми, я думаю.
Улыбка сменилась горечью, и кислотно-зеленые глаза потускнели. Сердце Брюса затрепетало, когда он увидел это. Он знал, о чем говорил Джон. О ком говорил Джон.
...
[Зло создается, а не рождается.]
[Согласен. Некоторые люди неисправимы.]
[Ничто не выточено в камне. Плохие люди могут стать хорошими.]
...
— Никто не рождается злым, Джон. Зло создается, вызывается обстоятельствами. Все могут измениться, если захотят.
— Но что, если они не хотят, Брюс?! Что, если им нравится, какие они?
Джон вскочил, немного удивляя Брюса. Он услышал, как люди затопали за дверью, готовые помочь, если Джон попытается причинить ему боль. Он надеялся, что это не потребуется.
Джон носился взад-вперед, как пантера в клетке зоопарка, его инстинкты говорили ему охотиться, но решетки сдерживали его. Брюс не хотел признаваться в этом, но вид подобного показался ему красивым; это врожденное чудовище. Это прекрасное, сломленное существо, низвергнутое высокомерием человека, думающим, что он мог обладать этим диким зверем.
Руки резко двигались, волосы взлохмачены, Джон повернулся к Брюсу и прорычал:
— Ты, ты такой
дурак! Считать людей хорошими, зная, что никто из них этого не заслуживает! Мы все… монстры, скрывающиеся за масками!
Некоторые люди просто скрывают это лучше, чем другие, но если нажать на них слишком сильно — они сломаются. Я знаю это, Брюс. Мне просто интересно... насколько прочен ты?
Горло Брюса пересохло, глаза широко раскрылись, когда он наблюдал за человеком перед собой. Джон находился к нему так близко, что он видел в его взгляде нечто жуткое и красивое. Яд, скрывшийся в прекрасном пруду, готовый убить.
...
[Я слишком прочен.]
[Я никогда не буду убийцей, Джон.]
[...]
...
Брюс хотел сказать, что он никогда не сломается. Он хотел стать защитником, праведником, взглянуть на Джона и осудить его за все грехи. Но…
Но он не мог.
Он смотрел на Джона и не мог найти ни единого слова. Он просто молчал, сердце билось в горле, а глаза наблюдали за человеком перед собой.
Секунды шли, Джон явно ждал ответа. Когда он его не получил, послышалось жесткое хихиканье. А вскоре комната наполнилась этим жутким смехом; вздох сорвался с губ Брюса.
— Ты даже не можешь мне ответить. Я был дураком, думая, что ты дашь ответ. Ты хочешь знать правду, мальчик Брюси? Правда в том, что мы все сломанные, истекающие кровью, лживые монстры, скрывающиеся от света. Я был идиотом, думая, что ты можешь быть другим. Думая, что ты мог бы... Мог быть лучше остальных.
Джон внезапно остановился, опуская плечи. Его глаза — обычно такие яркие — стали тусклыми и безжизненными. Вздох соскользнул с его губ, когда он снова сел на кровать рядом с Брюсом, увядая быстрее, чем цветок зимой.
— Но, полагаю, я не могу тебя обвинять. В конце концов, ты всего лишь человек.
Этот шепот. Осуждение. Джон произнес это так, словно «человек» — гнусное проклятие.
Человек.
Мы все...
люди, не так ли?
Брюс не мог дышать. Его легкие словно онемели, а сердце остановилось. Он пытался вдохнуть, но не мог.
Что он мог сказать? Джон прав. Он ничто. Брюс... Брюс — ничто. Он действует так высокомерно и могущественно, настолько совершенно, будто он...
богоподобен. Он действует так жестко, но под конец он все равно только человек. Сломленный, несчастный, одинокий человек.
Боже, все, кого он любил, ушли. Его родители... Люциус... Селина...
Альфред. И в итоге он стоит здесь. Одинокий. Разбитый.
Человек.
...
Но нет.
Это еще не все.
Он — Бэтмен.
Брюс вдруг слабо засмеялся. Наверное, это был первый смех спустя… годы. Он не останавливался. Он продолжал до тех пор, пока его смех не стал похож на смех Джона, а слезы наполнили глаза Брюса, не желая падать.
Он — Бэтмен.
Ложный герой, который даже не смог спасти своих лучших друзей.
Лживый герой. Кто не смог даже сберечь память о родителях.
Ничтожный герой. Кто даже не смог исправить человека, который был готов стараться, такого восхитительного, такого чертовски красивого. Не смог помочь тем людям, которые заслуживали этого больше всего. Не смог помочь даже себе.
Он не заметил, когда слезы начали падать, но он понял, когда теплые, нежные руки коснулись его щеки. Он тихо всхлипнул, глаза поднялись к человеку перед ним.
Брюс никогда раньше не видел глаза Джона такими. Они широко раскрыты, брови нахмурены, рот слегка приоткрыт. Взгляд его все время передвигался по лицу Брюса, к каждой морщинке и складочке, пытаясь запомнить каждую деталь, словно никогда раньше его не видел.
А второе, что занимало Брюса — выражение, которое он видел. Изумление, сопоставимое с его собственным. Тепло рук, которое он чувствовал. Когда мир остановился и остались только два живых существа, через несколько мгновений Джон ударил его.
Трепет.
Джон смотрел на него, как на нечто прекрасное. Как будто он — все, что тот когда-либо желал, и что он наконец мог прикоснуться к нему. Как будто он мог обладать им. Всем им.
Он мог. Боже, он мог. Он принадлежал Джону, только Джону.
В комнате закончился воздух. Брюс был в этом уверен. В противном случае он мог бы дышать. Почему он не мог дышать? Он же Бэтмен, ради Бога. Он не мог быть таким слабым. Как он посмел быть таким слабым.
Но, может быть, он заслужил это. Ради Джона.
В конце концов.
Он всего лишь человек.
Суровый. Несчастный. Все больше слез текло из его глаз; он задыхался. Воздух обжигал легкие, но ему нравилось. Ему определенно нравилось, когда большие пальцы Джона стирали слезы — ласково, нежно. Он не должен. Он знал, что не должен
(не должен быть настолько слабым, как он смел быть таким слабым), но все же не мог не отозваться на прикосновения, как изможденный голодом ребенок. Нужно было приложить столько усилий, чтобы сказать, что все в порядке.
Что он не все испортил.
Что все еще можно исправить.
Пожалуйста, позволь все исправить.
Ему казалось отвратительным просить такое у Джона — человека, которого сам же сломал. Но ему нужен был Джон, как утопающему необходим воздух, как голодающему нужен хлеб. Как солнцу необходима луна.
Он чувствовал, как лоб Джона легко коснулся его лба, как большие пальцы все еще осторожно касались лица. Брюс никогда в этом не признается, но он издал такой несчастный, высокий всхлип, который заставил Джона тихо усмехнуться, отчего Брюс почувствовал теплый воздух на своих губах.
— О, — шепнул Джон, наклоняясь ближе. Где-то в глубине души Брюс припоминал, что за ними следили, что доктор Леланд наблюдала за ними, но он отбросил эту мысль. Этот момент слишком важен. Произошло нечто такое, что невозможно описать, но он знал, как это важно. Буквально чувствуя, что вот-вот умрет.
Драматично. Наверное. Но он понимал, что заслужил это. Все, что он когда-то считал правильным, перевернулось вверх тормашками, когда его друга детства затянуло зло, когда его лучший друг стал сумасшедшим, когда Вики Вейл стала злой; когда Джон стал несчастным и разбитым… Когда Альфред ушел, когда погибли его родители; когда он узнал, кем на самом деле был его отец — после всего этого он научился отличать черное от белого, хорошее от плохого, правильное от неправильного… После всего, что произошло, он продолжал бороться и стал Бэтменом, героем, спасителем… Он больше не мог притворяться, что все в порядке. Он не знал, кто он такой. Он не знал, что было правильно. Если бы он отказался от Бэтмена... остался бы Альфред? Если бы он мог отказался от себя, своего тела, своей души — мог ли он спасти тех, кого любил? Селина... Она ушла. Он понятия не имел куда, но она ушла.
И Альфред. Он…
Брюс больше не понимал, кто он. Человек? Бэтмен? Ничто? Это не имеет значения. Нет ничего реального.
— Ш-ш... тише, Брюси, не волнуйся. Я здесь. Не плачь, — шепчет нежный голос на ухо — так близко. Он задохнулся, выныривая из мыслей. Из всего, что скрыто внутри.
Мне просто интересно... насколько прочен ты?
— Все будет хорошо, маленькая летучая мышь. Джонни здесь, не волнуйся.
Брюс хотел уйти. Хотел убежать. Хотел вырваться из этого мгновения, из этой неопределенности, из этой пустоты. Он хотел спрятать все свои слабости поглубже и никогда не возвращаться к ним. Он хотел уничтожить эту слабость, пока она не стала чем-то большим, чем простым пятном в душе. Он хотел…
...
[Уйти]
[Остаться]
...
Брюс поднял руки и, несмотря на то, что здравый смысл кричал не делать этого, он точно знал, что его руки обнимут Джона и просто... будут держать. Это неправильно. Он слаб. Жалок. И он ничего не мог с этим поделать. Ему так сильно был нужен этот человек. Он — все что осталось, единственное, что действительно что-то значило для него.
Он хотел посмеяться над этой мыслью. Джон — значим. Смешно.
Джон, неловко удерживая лицо Брюса руками, переместился так, чтобы не обрывать объятья, и обнял шею Брюса; цепи, забытые ими обоими, прижались к их груди. Он что-то шептал, что-то мягкое, нежное — сладкие ноты, которые заставляли сердце Брюса колотиться в груди, но Брюс не мог разобрать ни одного слова. Он не мог обратить внимание ни на что, кроме человека перед собой. Человека...
Человека, которого любил.
Вырвался мягкий смешок от этой мысли. Он так долго отрицал это. Но он знал, что это правда. Он ничего не мог с этим поделать. Не мог. Джону не нужна его любовь, ему нужен друг. Кто-то, кто поможет ему в его безумии.
Это будет нелегко. Он это знал. Джон все еще сумасшедший, несмотря на то, что Брюс хотел верить в обратное. Гнев все еще пожирал его изнутри. И Брюс... Брюс не в порядке. Он должен признать это, хотя бы ради себя. Он не в порядке. То, что он видел, то, что он делал... Люди, которых потерял... Они заставляли его страдать: и эмоционально, и физически.
Но... возможно, они могли помочь друг другу. Брюс мог помочь Джону вылечиться, а тот в свою очередь напоминал бы Брюсу, что он не непогрешим. Что он всего лишь человек.
Брюс мог помочь ему. Он мог быть тем, кто нужен Джону. Он мог перестать быть таким эгоистичным наконец и помочь этому человеку.
Он мог быть Бэтменом. Он мог быть героем. Но до тех пор, пока он не спасет себя. Пока не спасет Джона.
Кажется, прошло несколько часов, прежде чем Джон шевельнулся; с его губ сорвалось мягкое хихиканье.
— Брюси, приятель. Давай. Я знаю, что ты испугался, но нам нужно собраться. Видишь, я убрал руки! Давай, все хорошо.
Брюс почувствовал румянец на щеках при этих словах, но все равно отказывался убрать руки. Глубоко вздохнув, он сделал то, что просил его Джон.
Первое, что он заметил — это мягкий взгляд Джона. Он выглядел таким нежным, таким... чистым. Его глаза — целые поля изумрудной травы, озаренные солнечными лучами. Его губы слегка поднялись вверх — мягко, сладко. Волосы запутались, несколько прядей спадало на лицо в совершенно диком беспорядке.
Боже. Он такой красивый.
Брюсу так сильно захотелось поцеловать его.
Но он этого не сделал.
Смущенная улыбка появилась на его губах, когда он поднял руку, поправляя волосы, и неловко кашлянул.
...
[М-м... погода хорошая.]
[Уже поздно. Наверное, мне пора?]
[Извини, Джон. За все.]
...
Брюс знал, что хотел сказать. Знал, что должен сказать. Однако слова так и не находились. Он облизнул губы, достаточно, чтобы они перестали быть такими сухими, сделал глубокий вдох и выдох.
— Джон... Прости. Я... Мне очень жаль. За то, что я сделал... Я причинил тебе боль. Я знаю. Я должен был стараться стать лучше. Ты заслуживаешь большего. Если ты позволишь, я попробую еще раз. Я постараюсь — и буду лучше. Стану человеком, который нужен Готэму. Стану... стану тем человеком, который нужен тебе. Просто... будь терпимее со мной. А я буду терпелив с тобой. Это будет непросто, но мы оба можем попробовать. И может быть... Может быть, когда все закончится, мы сможем быть вместе. Я-я имею в виду партнерами. Напарниками, бороться. Против преступности.
Брюс попытался скрыть румянец, но понимал, что не может. Боже, наверное, он выглядел полным идиотом. Почему?
Он услышал этот смех. Тот смех, который обычно так ненавидел. Тот смех, который обычно заставлял волосы встать дыбом.
Но... Но сейчас смех звучал по-другому. Легче. Счастливее, — подумал Брюс. Он надеялся, что это хороший знак.
— Ага, ты такой милый, Брюси, — усмехнулся Джон, ткнув Брюса в плечо. Однако через секунду улыбка пропала, а серьезный взгляд сменил радость.
Несколько секунд он прямо смотрел в глаза, не отрываясь.
Но вскоре Джон кивнул. Коротко и быстро — и только один раз. Но это все равно заставило сердце Брюса содрогаться от радости. Надежда наполнила его грудь.
— Хорошо. Я соглашусь с твоими условиями. Но запомни, Брюси. Я такой, какой есть. Ты не можешь изменить меня. Если попробуешь — ты разочаруешься. Ты сможешь принять это? Ты сможешь жить со мной... таким?
Брюс остановился на секунду. Посмотрел в глаза Джона и увидел там искренность. Сдержанную надежду и скрытый страх. Он боялся, — удивился Брюс, — боялся его ответа. Глубоко вздохнув, он сделал выбор.
...
[Я не могу, Джон. Извини]
[Конечно, я могу, Джон.]
...
Выбор оказался простым.
С улыбкой — самой яркой, чем любая другая, которая когда-либо появлялась на его лице в течение нескольких месяцев, — Брюс быстро кивнул; сердце его воспарило от восторга, когда он наблюдал эмоции, которые отразились на идеальном лице Джона.
— Конечно я могу принять это, Джон. Конечно я могу принять тебя. Как я не могу?
Он хотел сказать и больше, чтобы вложить в слова всю похвалу этому человеку. (Не все, что он делал, заслуживало этого, ведь он убил по крайней мере пятерых человек, а трех — хладнокровно), но он заставил себя об этом не думать. Это уже было слишком.
Однако появившегося после произнесенных слов взгляда Джона было достаточно, чтобы он нисколько не сожалел о сказанном. У Брюса всегда были проблемы с подбором слов, обычно он предпочитал больше... простые методы, но ему было приятно знать, что и словами он мог добиться того, чего хотел. Мог помочь.
— Ох, божечки, Брюси, хочешь заставить парня краснеть, а. Я, мм. Я рад. Я хочу... — Джон замер, когда встретился взглядом с Брюсом. — Я хочу быть хорошим. Как ты, Брюс. Я знаю... Я знаю, что ты не совершенен. Не так, как я думал когда-то. Но... Ты хороший человек. Я... Я это вижу. И я тоже хочу быть таким. Хорошим человеком.
Брюс усмехнулся и собрался что-то сказать, когда Джон, протянув к нему руку, заставил его замолчать.
— А, а! Позволь мне закончить, малыш Брюси. Теперь. Как я и говорил. Я хочу быть хорошим человеком. Но я сделаю это сам. Как я сказал, я такой, какой есть. И то, какой я... не подходит под твои шаблоны. Я никогда не буду совершенным. Я никогда не буду полностью добрым. Не по твоим стандартам, по крайней мере. Но я могу быть хорошим в своих глазах. Думаю, это самое главное.
Джон быстро кивнул вслед за своими словами, как будто соглашался с самим собой. Брюс не мог не усмехнуться, глядя в прекрасные глаза человека напротив. Боже, это будет сложно. Это будет самое сложное, что он когда-либо делал. Он это знал. Но оно того стоило. Смотря на этот бледный рот, изогнутый в мягкой улыбке, смотря в эти изумрудные глаза... Он понимал, все это того стоило.
— Хорошо, Джон. Я согласен.
С детской радостью Джон подпрыгнул и обнял Брюса. Цепи ударили Брюса по спине, но он не заметил боли. Это уже третий раз, когда они обнимались. Но, похоже, этого было недостаточно. Он жаждал больше — больше прикосновений, больше близости. Но он мог подождать. Все будет. Быть может, тогда, когда Джону станет лучше. Быть может тогда, когда все слова будут сказаны и все дела будут сделаны.
— О! Спасибо, Брюси, я так счастлив! Ах, это будет здорово! Я так рад снова работать с тобой, Брюси. Когда-нибудь мы сможем быть, ах... вместе.
Джон подмигнул Брюсу, отчего лицо последнего необъяснимо налилось краской. Боже. Джон был восхитителен, когда дразнил его.
У них еще столько проблем, которые нужно решить. Столько гнева, скрываемого внутри. Джон все еще не думал, что сделал что-то неправильно, не думал, что убийство — ложное решение. Тем не менее, беспокоиться стоило о следующем дне. На данный момент это все, что имело значение. Счастье Джона, тепло Брюса... Это все, что имело значение.
Прежде чем Брюс мог сказать что-то, в дверь постучали. Легкая улыбка появилась на лице доктора Леланд, когда она прошла в комнату.
— Привет, ребята. Не хочу портить момент, но время для посещений закончилось. Пожалуйста, Мистер Уэйн… Брюс, если вы не возражаете — пройдемте за мной?
Брюсу хотелось протестовать, но он знал, что нужно идти. Он чувствовал себя таким уставшим; ему необходимо какое-то время, чтобы собраться с мыслями. С легким вздохом Брюс отпустил Джона и медленно поднялся. На самом деле он просто не хотел уходить. Не сейчас, когда они с Джоном достигли согласия.
Но он должен уйти. Он знал, что делал. Наконец он встал, повернулся к выходу, собираясь попрощаться с Джоном в дверях. Но прежде чем он успевает сделать несколько шагов, рука быстро хватает его, заставив развернуться.
И отдаленно услышать слова: «Что, уйдешь, не оставив поцелуя», прежде чем весь мир рухнет. Снова.
Губы Джона не такие, как он думал. Они мягкие, да, но слегка шероховатые, что захватывало дух. Как и он, Брюс ошеломлен. Руки мягко коснулись его лица, осторожно, словно оно величайшее сокровище, которое только можно вообразить. Цепи ударили его в грудь, но ему было все равно. Все, что его интересовало сейчас — человек перед ним и теплые губы.
Брюс хотел крепко обнять Джона за талию, но прежде чем он успел это сделать, Джон отстранился с высоким и таким красивым смехом.
Замерев в удивлении, Брюс не двигался, пока не почувствовал теплую ладонь на своем плече. Повернув голову, он увидел частично довольное, частично неодобрительное лицо доктора Леланд.
— Пойдемте, Брюс. Пора идти. Завтра вы снова увидите Джона.
Сказав это, она повернулась и пошла на выход. Стряхнув оцепенение, но не избавившись от ухмылки, он последовал за ней, убрав руки в карманы. Дойдя до двери, Брюс остановился, как и планировал, и оглянулся. Джон был тих, смотрел на него полуприкрытыми глазами, закусывая зубами нижнюю губу. Он выглядел так хорошо, что Брюс почти забыл, что хотел сказать.
Покачав головой, он мягко улыбнулся Джону, игнорируя чувство тепла внутри, которое так искусно вызывал в нем этот человек.
— Было приятно видеть тебя, Джон. Я... Я рад, что мы пришли к согласию. Надеюсь, в ближайшие несколько месяцев мы сможем возродить нашу дружбу. Я бы этого хотел.
Джон слегка хихикнул, сложив руки перед собой, отчего зазвенели цепи.
— Глупый Брюс. Мы всегда были друзьями, — Брюс широко улыбнулся, когда Джон сказал это. Он собрался произнести что-то в ответ, как внезапно Джон подмигнул и широко ухмыльнулся. — Конечно, возможно, в течение следующих месяцев мы сможем стать больше, чем друзьями, если ты понимаешь, что я имею в виду.
Джон отвернулся и упал на кровать, напевая неслышимую мелодию.
Счастливо улыбаясь, Брюс вышел из комнаты, игнорируя взгляд, который на него обратила доктор Леланд; он был слишком рад, чтобы обращать на это внимание.
Они шли к вестибюлю больницы. Трудно было даже представить, что всего несколько часов назад он боялся следующего дня. Теперь, покидая это место, он чувствовал, что его сердце готово разорваться. Он поговорил с Джоном. Все оказалось даже еще лучше — они снова стали друзьями. И даже появилась возможность чего-то большего.
Все хорошо. Он знал, что будут проблемы, но так было всегда. Он мог их решить. Они могли их решить. Вместе они могут все. Он в этом уверен.
— Ну, Брюс, рада видеть, что я была права, — сказала доктор Леланд с улыбкой на устах. С кривой улыбкой Брюс повернулся к ней и пожал плечами.
— Как и я.
— Хорошо. Я рада за вас, Брюс. За вас обоих. В следующий раз, когда мы встретимся, я расскажу вам о правилах и ограничениях, но я просто хочу, чтобы вы знали, я горжусь вами обоими. Я все слышала, и это было нелегко. И знайте: я всегда рядом, Брюс, если вам вдруг понадобится помощь. Хорошо?
Брюс снова расчувствовался, но он просто вздохнул и протянул для рукопожатия ладонь доктору Леланд с искренней улыбкой на губах. И когда она ответила на это, он крепко пожал ее руку, надеясь так выразить всю свою благодарность.
— Я буду иметь это в виду, доктор. Спасибо вам за все, что вы сделали.
С последней подаренной ей улыбкой он повернулся, ушел на стоянку и сел в свою машину. Боль в груди напомнила ему, что он возвращался в пустой особняк.
Но, он знал, что все будет хорошо. Альфред ушел — но все в порядке. Он все еще скучал по нему — всегда будет скучать, но он справится.
Возможно, он позвонит Альфреду. Старик дал ему свой номер телефона, чтобы звонить, если вдруг действительно потребуется помощь. Возможно, он мог бы попытаться исправить положение, как поступил с Джоном. Может быть, он мог вернуть отца — хотя бы попытаться.
Чтобы не произошло в будущем, он будет готов ко всему. Ничто больше не сломает его. Сейчас он решил проблему с Джоном. Потом он научится жить с решением Альфреда. Быть может, даже постарается вернуть его... будет тренировать Тиффани, будет работать с Джимом и Авестой. Он станет тем человеком, который нужен Готэму.
Он станет человеком, который нужен Джону.
Он станет тем человеком, который ему нужен.
Он не забудет этого.
