Последний рассвет

Вре­мя от вре­мени сре­ди нас по­яв­ля­ют­ся лю­ди, ко­торые да­рят дру­гим лю­бовь так же лег­ко, как сол­нце да­рит теп­ло. Когда-то, очень давно, я так и не познал этого солнца. Я попросту не дожил до своего последнего рассвета. Но я всегда чувствовал солнце в себе самом. Несмотря на то, что неумолимо гас День ото дня. Вре­мя от вре­мени сре­ди нас по­яв­ля­ют­ся лю­ди, ко­торые да­рят дру­гим лю­бовь так же лег­ко, как сол­нце да­рит теп­ло. Теперь я среди вас лишь за тем, чтобы являть собой вечное доказательство обратного. Лишь за тем, чтобы никогда не почувствовать тепла вновь. Я жажду правды — и за тем топчу вашу веру. Я жажду, чтобы вы страдали от правды, Потому что нет ничего хуже ласки лжи. Вре­мя от вре­мени сре­ди нас по­яв­ля­ют­ся лю­ди, ко­торые да­рят дру­гим лю­бовь так же лег­ко, как сол­нце да­рит теп­ло. Знаю, уверен: пока я среди вас, эти слова будут не более чем пустым звуком. Знаю, уверен: пустой звук куда живительнее надежды.

***

В каждом моем слове, что бы ни произнес, Звенит проклятье. Каждым своим словом, что бы ни произнес, Я ненавижу. В каждом моем слове, что бы ни произнес, живет страх Перед его ужасом. Непреходящий. Вечный — Как и я сам. В тем­но­те пол­но­го от­ча­яния, Роб­ко­го и за­пуган­но­го, дер­жа­ли плен­ни­ка. Я был красив когда-то. Я любил свое тело. Я не хотел терять его. Жалко было уходить. Однако — пришлось. И я был готов. Я был красив когда-то. Но в ту ночь твои искривленные губы немо подсказали мне: все кончено. Досада Осыпалась снегом, Царапая льдом голый камень. И — захотелось обратно. В пустоту, где никто не увидит. В пустоту, где не пылает между ребер. Но — понял, что не могу даже сомкнуть век. Потому что у меня век не было. И глаз. И голоса. И красоты. И надежды. И тебя у меня тоже больше не было. За­дыха­ющий­ся, пог­ре­бён­ный в уны­нии, Он хо­чет выб­рать­ся из это­го це­пеня­щего ми­ра. Ты настолько ненавидел себя, что создал меня? Чтобы я потратил бессмертие на презрение к тебе? Ты оказался настолько беспомощен, что я вернулся всесильным? Ты настолько ненавидишь себя, что тебя одного на эту ненависть не хватает до сих пор? Ты настолько любил меня, что посчитал: лучше сильнее ненавидеть больше никто не сможет? Ты посчитал это справедливым? Ты всегда видел разум в справедливости. И что ж? Вот оно, самое разумное — Припасть к клятве и убить жизнью? Нарушить закон мира в побеге от хаоса? Преодолеть пустыню в попытке примириться с песчинкой? И крик ужа­са от смер­ти лю­бимо­го сы­на Раз­да­ет­ся эхом в пус­той ком­на­те, где всё ещё за­точе­на мо­лодая ду­ша. Я видел свое отражение в твоих глазах: Как в них тлела твоя надежда вместе с золотом моих волос, вывалянных в мертвом пепле. Как твои слезы вживались в капли гнили на моем теле. Как боль твоей совести отдавалась адским скрежетом в моих дырявых костях. В по­ис­ках спо­соба из­бе­жать это­го бе­зумия Рождается жажда перемен, ведь мы боремся за лучшую жизнь. Ты клялся, что я буду жить. С тех пор я никогда никому не давал обещаний. Потому что они ничего не стоят. Потому что знаю, чем они заканчиваются. Я достаточно раз умирал, чтобы лишиться сожалений. Стра­дание и боль ос­тавля­ют глу­бокие ра­ны, слов­но брит­ва. Во мне не было ничего, кроме вываливающихся изо рта кишок и бесконечной тяги к тебе. Тяги, тепло которой согревало холодную, вспоротую алхимией плоть. Но… Досада Все равно Осыпалась снегом, Царапая льдом голый камень. Оди­нокий и ис­пу­ган­ный, ты сдер­жи­ва­ешь зов люб­ви… Любви, что держалась лишь на одном условии: ты не оставишь меня здесь. Я готов был полюбить за это. Пожалуйста. Я устал от боли. Я устал ждать, когда она умрет вместе со мной. Ког­да ночь хо­лод­на, и ког­да те­бе ка­жет­ся, что ник­то не зна­ет, Ка­ково это — быть единс­твен­ным по­хоро­нен­ным в этой ды­ре? Видны очертания. Я помню это место. Играл здесь в детстве. В том углу впервые прочертил круг куском известняка И прятался от служанки, норовившей ткнуть носом в глиняные черепки случайно разбитой чаши. А оттуда — воровал свечи, чтобы свалить их в одну миску с миндалем и превратить в аромамасло в подарок матери. Кто же знал, что уголок лучшей жизни Окажется моим склепом? Ка­ково это? О свинцовый свет подвала рикошетит мой сдавленный зов, срываясь с серых губ вперемешку с черной кровью. Отшатываешься, горбишься. Ныряешь в тень, где тебя не видно. Я хочу оказаться в тени вместе с тобой. Я тянусь вперед, рывком отдирая липкую кожу от плит, — В пустоту, где никто не увидит. Я готов полюбить тебя, если ты схватишься за приваленный к пыльной стене топор И отрубишь душу от подобия тела. Это нетрудно, подсказывает мне слабость. Я готов полюбить тебя сильнее всех на свете, Если моя мольба окажется сильнее твоей клятвы. Но… Ког­да ночь хо­лод­на, и ког­да те­бе ка­жет­ся, что ник­то не зна­ет, Ка­ково это — быть единс­твен­ным по­хоро­нен­ным в этой ды­ре? Ты не понял. Упрямство не позволило тебе. Ты хотел жить — и побоялся понимать смерть. То есть ты хотел остаться собой — и побоялся прикоснуться ко мне. Золото твоих глаз в последний раз кольнуло темное кривое пятно, каким я виднелся сверху. И — рука через спину потянулась к железной петле на тяжелой двери. Стой. Пальцы, слышу я, шарят по дереву, напарываются на занозы. Но — упрямо тянут дверь на себя. Стой. Под низкими каблуками твоих туфель хрустит пыль. Стой. Сорванное дыхание разгоняет ее по воздуху. Стой. Судорога паники сводит твой дрожащий подбородок. Стой. Почему? Ты посчитал это справедливым?.. И вот в тем­но­те пол­но­го от­ча­яния, Где дер­жа­ли плен­ни­ка, Раздался железный грубый отзвук удара. И скрип — от старых петель. И скрип — от отчаяния. И вот наконец Я невидим. Ни для кого более. В последнюю долю секунды я успел отказаться от себя. И вселить всю свою новую жизнь в твои зрачки. Отныне сам я невидим и мелькаю только в них. Настоящая смерть наступает тогда, когда ты душишь чью-то память. Настоящая смерть наступает тогда, когда тебя начинают видеть в ком-то другом. А сам я… что ж, раз я среди вас, я сделаю все. Все, только бы во мне не узнали твоего сына. Твой сын мертв. И его тень — навсегда в твоем взгляде. И я готов стать кем угодно, только бы однажды поймать собственный призрак В золоте этого взгляда, который насквозь проела коррозия. И не говори мне, что металл драгоценный, бессмертный. Нет. Уже не тебе решать. Гниют не трупы. Гниют — трусы. Теперь я знаю: Ты — трус и лжец. И всегда им был. Ты видел во мне мертвеца еще до того, как я вздохнул последний раз. Ты протягивал мне целительные снадобья, но видел их не более чем водой. Ты укладывал маленького меня в постель и уже тогда представлял ее гробом. Ты говорил, что все будет хорошо, но уже тогда я слышал шуршание свитков, хранящих секрет запретного преобразования. Ты уже ждал, когда оживишь меня, пока я был еще жив, Раздираемый кашлем, Каменеющий от удушья, Тающий от хруста в груди. Я боролся за жизнь, а ты — за идею. Идею, что можно было проверить на мне. …В алхимию ты верил больше, чем в меня. С самого начала. И стоило только наступить моему концу, ты схватился за свое начало. О чем ты думал? Я знаю: «У тебя есть время до рассвета». Не это ли ты твердил себе, обводя мое тело известняковым кругом, осыпая белой пылью? «У тебя есть время до рассвета». Не это ли ты проговаривал про себя, воровато оглядываясь за спину? «У тебя есть время до рассвета». Не это ли ты проговорил мне напоследок, будучи уверенным, что мать не сможет удержать меня по эту сторону Врат? Ты — трус и лжец. Завравшийся настолько, что уже не способный остановиться. Сколько бы ты ни бежал, ты знаешь, что я здесь. В тебе. В твоей голове. Навсегда, ублюдок. Ты не сбежишь от себя. Ты никогда в жизни не поймешь, Ка­ково это — быть единс­твен­ным по­хоро­нен­ным в этой ды­ре. Ты давно понял, что нужно было сделать в ту ночь, перед рассветом. Но теперь, думаешь, уже поздно. Надеешься, я сумею освободиться сам. Надеешься, я превозмогу хроническую зависимость от красного камня, заставляющего существовать. Заставляющего мертвого бояться гибели. Ты скрываешься от меня и без конца надеешься. Будто не знаешь, что это еще не удавалось никому из нас. Надейся дальше. Как всегда — у тебя все впустую. Ведь я не ля­гу в мо­гилу, по­ка не добьюсь перемен. Пока ты сам не свалишься передо мной на колени. Пока сам не начнешь умолять убить тебя, Как я когда-то. Пока ты не застонешь в слепом бессилии, услышав мои отдаляющиеся шаги. И не поймешь, Ка­ково это — быть единс­твен­ным по­хоро­нен­ным в этой ды­ре. А ты поймешь. Ты успеешь понять. Обязательно. Неизбежно. Потому что — я обещаю — в отличие от меня У тебя будет время до рассвета.