Черничная королева Уискассета

　　Мы решили, что безопаснее всего будет прикрыть наши делишки за всеми перьями, тиарами и блёстками, которые только удастся найти. В наше время люди очень любят судить других. Но Уискассет существует с 63-го — 1663-го года, чтоб вы знали, — и мы все дела разрешаем, как прежде. Вот оно, преимущество 400-летнего муниципального опыта. Все мы играем роли, для которых рождены. 　　Салем просто облажался. Они слишком перевозбудились, все эти кричащие на улицах девчонки, налетающие друг на друга, обвинения, быстрые и резкие, как мётлы. Матушка Осборн то, Матушка Проктор сё. Когда гражданское общество устраивает такую истерику, то отступать поздно. Остаётся только сохранить лицо. 　　 　　Остальные города узнают о вашей слабости. А городишки Новой Англии те ещё сплетники: они будут обходить деревушку с плохим урожаем или уродливым мемориалом с колоколом, что уж тут говорить про беспорядок, в который вмазался Салем. Никто не знал, что и сказать. Приличных слов не подбиралось. Пройдёт как минимум век, прежде чем Салем снова станут приглашать в приличное общество. 　　Мы выучили данный им урок. 　　Девушки выстраиваются в очередь каждую весну, сразу после последних морозов. Она тянется мимо старой часовой башни до самой городской площади, и в ней — множество прекрасных девушек Уискассета, все в фиолетовом. Они заказали платья всех оттенков сиреневого в Портлэнде: индиго, полуночь, виноград, сирень, амарант, ежевика, вино, чернила, лаванда, гелиотроп, слива. На некоторых — прелестные аметистовые и брильянтовые серёжки, кулоны, кольца, шляпки, чтобы оттенить цвет волос: золотых, или огненно-рыжих, или чёрных, как глубины колодцев. Местные сапожники сколотили состояние на фиолетовых босоножках. 　　Всем девушкам от шестнадцати до девятнадцати — время соблазнов. Иногда полуденное солнце озаряет их так, что кажется, будто они сделаны из света. 　　Но это вовсе не так. В том-то и проблема. 　　Как-то раз приехали телевизионщики из Нью-Йорка, чтобы заснять наш маленький конкурс. Хорошие ребятки — слишком худые, правда, всегда в солнечных очках и с сигаретами, с зализанными волосами, словно на дворе 1950-е, и они приготовились к сплаву по реке. 　　Мир не изменить. Он любит поглазеть: и крошечный городок в Мэйне каждый год устраивает поиск альфа-самок, с когтями напоказ, с рогами над обычными провинциальными бровями. Мы понимаем: если б всё не было настолько зрелищным, мы бы придумали что-то ещё. У нас было предостаточно времени. 　　Тут не происходит ничего слишком вызывающего, даже с учётом соревнования "Цветение из Глубин". Никаких бикини, даже фиолетовых. В этой части конкурса девушки должны сделать костюмы своими руками: с помощью иглы, крюка и клея. Они вплетают раковины в пояса и приклеивают стразы в уголки глаз. Закалывают отполированными клешнями косы. В руках у них блестят косяки раскрашенных рыб, совсем как настоящие. Помню, в 74-ом Энни Гэндхэм сделала из шёлка и выточенного морем стекла русалочий хвост: как она сверкала на солнце вместе с нитями чёрного жемчуга, свисающих с её шеи до самых колен. 　　Ах, Энни, мы не видели никого, подобного тебе, пока не наступил новый век. А у нас было столько надежд. 　　Телевизионщики решили, что это была такая метафора о священной женитьбе между землёй и морем. Они сообщили, что примитивные культуры по всему миру практиковали её в самых разных формах. Сказали, что мы это вряд ли осознаём, но глубоко внутри, где живёт народная память, в Уискассете каждый май разворачивалась именно эта старинная история. Стоит кому-то взять камеру, и они сразу решают, что им известно всё на свете. 　　Часть маскарада с Черничной невестой начинается в воскресенье в полдень у здания Американского Легиона. Девушки выказывают свою любовь к дикой чернике пирогами, пирожными, мороженым, тортами, кексами, капкейками с лавандовым кремом, маффинами с фиолетовой посыпкой, пирамидами блинов, сиропами, компотом и джемом. В 88-ом Кора Брэкетт принесла в прозрачной бутылке размером с половину своей руки черничный ликёр. Все тут же начали спорить об уместности алкоголя на нашем празднике. Разве девушка, которая перегоняет невинную ягоду в алкоголь, не компроментирует себя? В конце концов мэр и его ассистенты отказались от судейства, потому что слишком увлеклись различными фруктами Черничных Невест и, переев пирогов и перепив ликёра, проспали остаток дня. 　　В конце 90-х в конкурсе приняли участие несколько парней. Ведь в Уискассете рождается столько же прекрасных мужчин, сколько и женщин, и в каждом молодом соцветии есть милый мальчик, или двое, которые смогут испечь черничный кекс или показать все достоинства русалочьего хвоста. В северном Мэйне такие розы долго не живут, или не задерживаются, и мы не видели ничего дурного в том, чтобы позволить им надеть фиолетовые костюмы и замесить тесто. Телевизионщикам было это особенно интересно, но мальчики давненько не выстраивались в очередь у часовой башни. Их отцам это не очень-то нравилось. Они запирали сыновей дома после морозов и не отвечали на зов. Никто этого не одобрял — нельзя же прятать их вечно. Если есть у них склонность, то она всё равно обнажится рано или поздно. И пусть уж лучше это произойдёт само собой. 　　Самая важная часть — конкурс талантов. Особенно сложно было, когда телевизионщики совали свои чёрные линзы прямо в лица собравшихся, задавали вопросы о маскараде, прото-кельтском фольклоре и том, не лучше ли оставить историю в покое. 　　Девушки поднимались на сцену по одной. Сцена это была обычной фанерной платформой в лесу на границе города, на поляне, которая всем нам была слишком хорошо известна. На этот раз они были одеты более консервативно — чёрные платья, высокие воротники. Даже кружева на запястьях были слишком вызывающими. Никакой музыки, только шум ветра и пение птиц. Правда, пели они совсем тихо. 　　Каждая девушка подходила к чёрному столу, на котором лежали лучина, опалённая с одной стороны, длинная верёвка и кувшин воды. Девушки поднимали руки над этими предметами. Иногда они плакали. Иногда их трясло так сильно, что было слышно, как стучат их зубы. Иногда не происходило ничего. 　　В 51-ом из носа Сары Коттонли потекла кровь, такая яркая и удивительно красная под светом солнца. 　　Мы всегда чего-то ждём. Наверное, даже не знаем, чего именно. Но точно не окровавленный нос. И не девичий плач такой силы, словно его обладательница только что потеряла мать. 　　Телевизионщики, конечно, не снимали конкурс талантов. Это невозможно передать. И объяснить тоже. Да, эти самые предметы использовали с... давних времён, когда народ перегибал палку. Когда у них ещё не было плана. А почему вы спрашиваете? 　　Вместо этого мы устроили для ребят из телика настоящее шоу. Девушки с жезлами. Девушки с флейтами. Девушки на гимнастическом бревне. Девушки, декламирующие стихи Эдгара По. Девушки с бенгальскими огнями в руках и в красно-бело-синих ботинках, выстукивающих Декларацию Независимости на азбуке Морзе. Мы смеялись и хлопали — как приятно видеть их с выступающим на коже здоровым потом, с солнечными тиарами в волосах. Оно короновало их всех. 　　В тот год мы пошли ночью в лес. И девушки подходили к чёрному столу. По одной. Некоторые плакали. Некоторых трясло. Но в основном — ничего. Скудный был год. 　　Что такое корона? Когда работают камеры, это пара рядов бледно-фиолетового и тёмно-синего циркона, образующих ягоду с зелёным камешком на месте листа — и всё это на голове счастливицы. 　　Когда камеры выключены, она похожа на петлю. 　　Знаю, о чём вы подумали. Но всё совсем не так. Салем был чем-то вроде плохого фильма ужасов. Они были такими наивными. Думали, можно избавиться от дюжины ведьм за одно поколение. И танцевали все вместе под луной в лесу, где на деревьях не было листьев. 　　В Уискассете народ наученный. 　　Ведьмы — такая редкость. Если повезёт, сможете найти одну, всего одну, среди самых прекрасных и способных девиц, которых выращивает город, подобно урожаю ягод. Их нельзя найти, спрашивая двенадцатилеток о том, какую старуху они больше всего ненавидят или какая дева их прогневила. Вам нужен план. Вы должны уметь вывести их на чистую воду. И если вы отыщете всего лишь отличный черничный пирог с белым шоколадом, или русалку с фиолетовыми тенями, вы должны короновать её на камеру — одарить блестящими фальшивыми камешками, потому что хоть чего-то она заслуживает. 　　Но, может, единожды в столетие, или за два века, или три, девушка с чёрным жемчугом, обернувшим её, словно чётки, или с черничным кексом в руках, похожим на вымоченное морем сердце, или с поднятой над деревом, которое держало когда-то женщину, пока её шея не сломалась, рукой — одна девица из тысячи оторвёт взгляд от чёрного стола, и её глаза наполнятся ужасным, прекрасным светом. Её чёрное платье станет синим от сока ягод, кровью земли, которая ей наскучила, и она улыбнётся, потому что в ту же секунду поймёт абсолютно всё. Мы найдём её, одну ведьму среди людей, каплю пуританской крови, которая будет гореть в ней, как произнесённое трижды имя Господне. 　　И мы накинем ей на шею петлю. Пока нет здесь голодных до реальности камер. И Салема. И мира. Не убьём её, а коронуем, потому что прошлое всегда коронует настоящее — так несчастные мёртвые благословляют живущих, так след былого позора должен быть смыт, и всё станет ново, и всё станет хорошо. 　　Города могут быть жестоки, и порочны, и... извините. В лесу, на поляне, под солнцем, мы однажды найдём её и коронуем и оставим себе: нашу собственную ведьму, ведьму Уискассета, Черничную Королеву Мэйна.