The poison is on your hands

Знаете, что такое природный животный страх? Это чувство, когда тебя загоняют в угол, словно жертву, а ты мечешься из одного угла в другой, пытаясь найти выход ради спасения, лазейку, да что угодно, лишь бы не достаться хищнику очередным обедом, о котором он не вспомнит, когда обгладает твои кости. Этот страх разливается по твоим венам, казалось, течёт вместе с кровью, смешиваясь с адреналином, заставляя чувствовать себя одновременно хорошо и в то же время отвратительно от осознания, что это, возможно, твой последний завтрак, твой последний выход на улицу, твой последний разговор с кем-то, твоя последняя выходка. Жертвой может оказаться любой из нас, но в этот раз ею оказался я — Уоррен Грэхем. Я стою посреди чьей-то комнаты. Каждый раз, по привычке, выпрямляю спину, когда чувствую, что она устает, и вздрагиваю от каждого лишнего шороха. Мои руки связаны за спиной какой-то тонкой, но крепкой верёвкой. В очередной раз пробую её разорвать, но чем больше я сопротивляюсь, тем сильнее она впивается в мои запястья, принося с собой лишь один дискомфорт. Ничего не вижу вокруг себя, глаза скрыты под плотной тёмной тканью. Она, словно заботливая мать, закрыла мне глаза рукой, будто мы играем в прятки и она меня нашла. Кожей я ощущал, что ткань была достаточно приятная на ощупь, но никак не мог понять что это. В голове, почему-то, с потоковыми мыслями, где-то на задворках сознания, промелькнул шёлк. Я даже уже не помню, как давно прикасался к нему и как давно я его видел. Что ж, теперь я не вижу ничего. Я был лишен зрения и способности свободно двигаться, но мои тактильные ощущения были на максимуме. Кожей, я чувствовал, каждый сквозняк и его прикосновения к ней, от чего каждый раз невольно вздрагивал, когда оный забирался под рубашку. Вскоре я услышал, как хлопнула входная дверь. Резкий и неожиданный звук заставил меня слегка вжать шею в плечи, но почти сразу же вернуться в исходное положение. Неизвестность страшила меня, заставляла биться сердце как бешенное. Оно колотилось сильнее, чем обычно, выбивая из моих легких редкие судорожные вздохи. Но больше всего пугало то, что сделает со мной этот псих, коим был Нейтан Прескотт. Признаю, я облажался. Облажался тем, что накосячил перед ним, что вообще полез к нему, и тем более облажался тем, что влюбился в этого психопата. Это — ошибка. Вопрос времени. Каждый раз я повторял это, желая думать, что все не правда, но все оказалось куда хуже. Я правда был влюблён в него, чем этот богатенький псих умело и активно пользовался. Унижения, тупые и глупые просьбы, на которые я не должен был соглашаться, хотя, они больше были похожи на приказы. Тяжёлые шаги я узнавал отчетливо, так как был сосредоточен на единственном своем преимуществе в данный момент — слухе. Шаги тяжёлых дерби, я, в последнее время, различал каждый раз, будь это раннее утро или поздняя ночь. Звук, по мере приближения, становился громче и я мог даже различить, как близко ко мне стоит этот парень. Человек полагается на свое зрение примерно на восемьдесят процентов, на слух приходится шестнадцать процентов. И эти шестнадцать процентов, казалось, работали на все сто. Я не видел окружения, но я знал его, как свою собственную комнату, знал, что где находится и сколько примерно до этого ещё свободного расстояния, но меня пугало совершенно не своя беспомощность, хотя и о ней нельзя было сказать чего-то конкретного. Меня пугала его непредсказуемость. Что он сделает со мной? О чем думает? Что у него в руке? Нож или очередной косяк? Может бутылка с виски или таблетки, которыми его пичкают психиатры? Набросится или подойдёт спокойно? Перережет горло или будет душить до тех пор, пока я не услышу шум собственной крови в ушах? Меня пугало именно то, что будет. Даже если бы я не был ограничен в своих действиях повязкой и верёвкой, то страх, так или иначе, заполнил бы собою всё свободное пространство, а глаза спешили обмануть, мышцы отказались бы что-либо делать, теряясь в темноте и не в силах напасть на того, кто связал меня не столько физически, сколько морально собою. Чутье меня не обмануло. Прескотт подошёл почти вплотную, я почувствовал это. Шорох одежды и лёгкая прохлада над ухом. Он поднял руку к моему лицу? Чувствую, как эти тонкие пальцы искусного пианиста ложатся на моё горло, поднимаясь чуть выше, запрокидывая мою голову слегка назад. Он перехватывает мой подбородок и большим пальцем проводит по губам, обводя их контур, захватывая носогубную складку, будто бы что-то вытирая с моих и без того искусанных за это время губ. Кровь? Нет, это обман. Обычно, в наших очередных потасовках в коридорах Блэквелла, этот ублюдок всегда разбивает мне губы. У него есть странная привычка, или правильнее говоря фетиш на это. Каждый раз, после очередной драки, он зажимает меня в углу, хищно облизываясь, размазывает мою же кровь по губам. Ему это нравится. Эстетический извращенец, но я не могу винить его за это. Но сейчас крови нет, есть лишь страх и он, могу поставить на кон свою руку, чувствует его. Не вижу его эмоций, не вижу, как он меняется в лице с каждой секундой. Не вижу.. Но слышу и что не менее важно — чувствую. Почему-то, мне показалось, что я знал, что сейчас отражается на лице ублюдка Прескотта. Обычно оно выражало только раздраженность и злость, нередко он показывал свою усталость. Но сейчас он улыбался. Улыбался, как маньяк, загнавший жертву в угол, иногда поддразнивая, давая шанс выбраться на свободу, но тут же отрезая все пути к нему, на что несчастному или несчастной оставалось уповать лишь на помощь из вне. Но именно в нем была маленькая загвоздка. Его губы расплывались в победной улыбке психопата. Наши отношения никогда не были взаимны. Это больше напоминало стокгольмский синдром, чем Нейтан, не скрывая своего удовольствия, пользовался. Он крепко сжал мой подбородок в своей руке и наклонил голову вправо, заставляя меня чуть больше оголить свою шею. Благодаря этому жесту я понял, что он хочет, чтобы я зафиксировал её в таком положении. На удивление, в какой бы ситуации я не оказался, этот хитрый сукин сын всегда оставлял мне подсказки, что делать и как, лишь бы не привести его в разочарование или еще хуже — в гнев. Его рука отпускает мой подбородок и, почти не касаясь, скользит по шее вниз, добирается до V-образной впадины между ключиц, после чего его рука резко скользит влево. Кончики его пальцев подхватывают края ворота рубашки и оттягивают в сторону. Что он задумал? Пару секунд я не чувствовал ничего. Ни лишних прикосновений, ни лишних движений. Неужели Нейтан решил остановиться? Неужели все это вот так закончится? Вздрагиваю, когда ощущаю над ухом чужое прерывистое дыхание. Закусываю губу, пытаясь сосредоточиться на чем-то другом. На часах, на шуме ветра за окнами, но отдаленных голосах из соседних комнат, на собственном сердцебиении, на чем-то, лишь бы не вслушиваться в это пленительное дыхание и ритм чужого сердца. На секунду показалось, что он временит и думает о чем-то. На секунду показалось, что он будет ласков и обходителен. Лишь на секунду. Не хочу. Не хочу снова попасть в этот капкан. Однажды я уже обжегся и я не хочу повторить это снова, но кровь течет по венам, сердце бьется и перегоняет ее по артериям, дыхание учащенное и прерывистое. Сложно не поддаваться соблазну. Хочется развернуться и впиться в его губы страстным поцелуем, но что-то меня держит. Нервно сглатываю, но держу себя в руках. Решительные действия не заставили себя ждать. Как только Прескотт почувствовал свое превосходство надо мной, когда понял, что я уже обомлел в его руках и готов был на все что угодно, когда понял, что я расслабился, он резко вцепился мне в шею своими зубами, заставляя меня вздрогнуть и сжать свои зубы, чтобы не вскрикнуть. Сдержать собственный крик, а после чего глухой стон, когда Прескотт зализал место укуса, было крайне трудно, но я смог. Я смог пересилить себя. Мои плечи снова почувствовали облегчение, когда избавились от лишней ноши на них в виде чужих рук. Чувствую, как Нейтан отходит от меня, но куда? Неужели собирается так и оставить стоять связанного в его же собственной комнате? Нет, не может быть. Он псих, но не настолько, чтобы кидать свою игрушку, не наигравшись с ней вдоволь. Слышу тихие шаги. Остановился. Что-то достал из тумбочки? Я отчетливо слышал звук открытия и закрытия, и могу сказать с уверенностью, что это не дверь. Сжимаю свои кулаки, пытаясь не дать застояться кровотоку в запястьях, но не помогает. Веревка впивается в кожу с каждым лишним движением, будь то попытка вырваться и разорвать эту чертову веревку. Каблуки его дерби снова отстукивают свой ритм, который, с приближением, становится все громче. Пытаюсь прислушаться к действиям, прочувствовать его спиной и просчитать дальнейшие действия, но это сложно. Нейтан Прескотт — ненормальный, он психопат, наркоман, и, не побоюсь этого слова, шизофреник, конечно, исключая факты, что он еще является исчадием семьи Прескоттов, является сыном Шона Прескотта, самого большого ублюдка во всей Аркадии Бэй, а может быть и во всем Орегоне. Слышу, как где-то рядом со своим ухом зажигается небольшой огонек, опаляя кончики волос. Поджимаю губы, но стою не шевелясь, сохраняя прежнее положение. Руки связаны, спина ровная, голова чуть наклонена вправо, все еще открывая Нейтану достойный вид на его недавно проделанную работу. Неприятный запах опаленных волос быстро распространился по комнате, заставляя меня сморщиться. Затяжка. Выдох. Еще одна затяжка полной грудью и выдох, полный облегчения. Наконец-то он добрался до своих ебучих сигарет. И до меня. Неприятный запах все еще витал в воздухе из-за чего заставлял меня кривить губы. Очередная затяжка, но что-то тут было не так. Не последовал выдох? Как же… Почему он не выдыхает? Не трудно было догадаться, что Нейтан снова схватил меня за подбородок, разворачивая к себе. Страх, липкой субстанцией, пополз вниз, неприятно оседая на стенках собственного желудка, казалось, скрепляя за собой все мои органы вместе, превращая их в своеобразную кашу. Больно. Он сжал руку так крепко, что в какой-то момент, мне показалось, что ещё чуть-чуть и моя челюсть сломается под его давлением. Не в силах сопротивляться, я приоткрыл свои губы в немом хрипе, желая глотнуть хоть малое количества воздуха. Его рука легла на мою макушку, больно сжимая волосы и оттягивая их назад, заставляя запрокинуть голову чуть дальше. Если бы Прескотт потянул чуть больше на себя, то моя шея бы не выдержала такой нагрузки. От его действий и нахождении почти в одном положении мышцы начинали затекать, принося с собой ноющую и неприятную боль. Нейтан впивается в мои губы поцелуем. Сухим, дымящим и несущим с собой привкус табака вперемешку с какой-то наркотой, поцелуем. Это дурманит, сбивает с толку. Рефлекторно жмурюсь, пытаясь отступиться, но некуда. За спиной, почти вплотную стоит Прескотт и крепко держит меня, продолжая настойчиво целовать. Морозиться не выходит. Злосчастный дым проникает в легкие практически сразу, отравляя мое естество изнутри. Он отпускает мой подбородок, на что я резко опускаю голову вниз и заливаюсь сухим кашлем. Он знает, что я ненавижу сигареты, знает, что ненавижу наркотики, но все равно продолжает делать по-своему. Чертов эгоист. Ненавижу. Именно эту черту в нем я не могу терпеть больше всего — это его эгоизм. Нейтан никогда не заботится о других, ему безразличны все, кроме него самого и это раздражает, но… Почему-то, с другой стороны, мне нравится это. Прескотт — чертов собственник, эгоист, и не постесняюсь назвать его в своей голове лицемером. Но чувствовать себя частью его жизни приносит мне неимоверное удовольствие. Почему-то осознание того, что именно я — Уоррен Грэхем, являюсь собственностью самого богатого парня в городе, заставляет все мое тело вздрогнуть, а по коже пройтись ровным строем приятных мурашек, от шейного позвонка, проходя через все тело, и заканчивая на уровне щиколоток. Наверное, я сошел с ума? Тихий смешок. Его веселит ситуация с моей реакцией на сигареты. Он знал. Он всегда все прекрасно знал насчет меня. Мои привычки, повадки, неодобрения, фобии. Я был напуган, но в то же время, по-своему, счастлив. Перестаю чувствовать его присутствие. В очередной раз выпрямляю уставшую спину, вздрагивая. В голове паника. Мысли о том, что он решил все оставить вот так, не оставляют меня, преследуя, как огромный валун из фильма «Индиана Джонс». Казалось бы, что ещё чуть-чуть, и мои же собственные мысли накроют меня с головой, придушив. — Я здесь. — Слышу голос. Боже, как я рад слышать его. Впервые за все время он что-то сказал, разрушив эту напрягающую тишину своим звучанием. Его комната была похожа на грот. Дурацкое сравнение, но все же. Его голос — вода, что капает с потолка, ударяясь звонкой каплей о гладь воды или разбиваясь о камни, сглаживая их и разрушая одновременно. Вот таким способом он меня пленил. Подчинил своей воле. А я ведь даже и не заметил и как дурак шел у него на поводу. — Ты не слышал? Я сказал, что я — здесь. Притворно спокойный и мягкий голос в котором чувствовалось раздражение. Нейтан начинал злиться. Его злила не моя реакция, а её отсутствие. Покорные шавки всегда следуют приказам хозяина, не смея его ослушаться, я же был, словно слабослышащий пес, что не как не мог реагировать, пока на него не прикрикнешь. Я сглотнул, но во рту пересохло. Прескотт видел, как я очарован им, возбужден и восхищен одновременно. Хищник всегда был наготове, но почему-то, бежать уже совсем не хотелось. Да, я все еще виню себя за свою влюбчивость в этого психопата, а его виню за то, что он позволил этому случиться. И все же это было приятно давящее на мозг и на грудную клетку чувство, что приносило с собой смешанный с восхищением страх перед человеком, что может только пальцами щелкнуть и вот ты уже лежишь где-то под землей в местном лесу, разлагаешься и теряешь все свои бывшие воспоминания и прошлое. Все полностью стирается, в том числе и воспоминания о нем. Оборачиваюсь на голос и пытаюсь сориентироваться. Звук доносился со стороны его дивана. Я не удивлен. Ему всегда нравилось прижимать меня лицом к кожаной обивке и смотреть на то, как я, пытаясь лечь по-удобнее, чтобы уйти от неприятных ощущений трущейся искусственной кожи дивана и своей, корчусь, пытаясь найти более оптимальную позу, а после этого ему всегда нравилось приструнивать меня. Хватания за волосы, жестокие, вплоть до синяков засосы и укусы на теле, резкие, болезненные пощечины, что не редко приходились на скулы, заставляли меня замирать всего на пару мгновений, но этого было ему достаточно. Ему было важно знать свое превосходство. Видеть это превосходство в глазах другого, того, кто никогда не сможет ему противостоять. Медленно, но верно продвигаюсь к нему, попутно визуально вспоминая, какие преграды стоят на моем пути. Чуть левее от дивана стоит бутылка с шампанским и таблетками. Левее от меня угол кровати, о который в прошлый раз меня хорошенько приложили головой. Я помню этот момент, после него у меня еще три дня гудела голова. Подхожу еще ближе. Страх, с каждым разом окутывает все сильнее. Он окатывает меня холодной водой с головы до ног, заставляя мои руки непроизвольно дрожать, ноги подкашиваться, а плечи приподниматься, пытаясь спрятаться от этого ледяного цвета кристально чистых голубых глаз. Снова чувствую, как он ухмыляется. Это чувство ни с чем не спутать, слишком хорошо я знаю его повадки. Еще пару шагов и я упираюсь прямо в диван, шумно выдыхая и слегка вздрагивая от неожиданно появившегося предмета буквально что перед моим носом. Забавляет. Нейтана это забавляет. Я похож на кролика, которого только что загнал в свою логово питон. Он пытает свою жертву, заставляя её подчиняться своим прихотям, лишь бы выжить, быть осторожной, а так же не делать лишних глупостей. И жертва подчиняется. Я — подчиняюсь. Его рука мягко ложится на мою талию, опускается ниже, пробегаясь кончиками пальцев по бедрам и за них же притягивает чуть ближе к себе. Одно ловкое движение с его стороны, один раз я теряю осторожность и бдительность, один неверный судорожный вдох и я нахожусь в ловушке. В ловушке, из которой мне никогда не выбраться. Он наслаждается этим. Чувствую, как Прескотт резко хватает меня за место, чуть ниже плеча и разворачивает к себе спиной. Тянет меня на себя, буквально вынуждая меня сесть промеж его ног. Его ладонь ложится мне на шею, слегка сжимая свои пальцы и заставляя буквально навалиться на него. — Глупая шавка, — звучит у меня где-то над ухом. Его горячее и еще ровное дыхание, опаляет его, заставляя сердце биться сильнее, разгоняя внутри кровь и распаляя огонь. Его до безумия спокойный голос никак не мог увязаться в моей голове. Это был не Нейтан. Притворное спокойствие с долей, казалось бы, рассудимости, никогда не вязалось в его стиль. Для меня он всегда был нервным, иногда до сжатых кулаков, истеричным подростком, который в априори не знает слов «спокойствие» и «рассудимость». — От тебя никакого толку. Ты бесполезный мелкий щенок, что только и может вести себя как малый ребенок, но как только рядом с тобой объявляется особь побольше, так ты сразу хвост поджимаешь? Знай свое место. Его слова были жестоки, но соблазняли не хуже, чем Анджелина Джоли в фильме «Мистер и миссис Смит», «Особо опасен» или в образе «Лары Крофт», знаменитой расхитительнцы гробниц. Хотя как можно было сравнивать взрослую красивую женщину из Лос-Анджелиса и неуравновешенного подростка, который в буквальном смысле имеет тебя. Никак. Это несравнимые понятия. С шеи, рука перекочевала на ключицы и дальше все ниже. Прошлась по рубашке, оглаживая грудь, дразня меня тем, что тонкие холодные пальцы Прескотта изредка, как бы, случайно, проникали под рубашку, заставляя мое тело в момент покрываться предательскими мурашками, а самого меня вздрагивать от неожиданного прикосновения. Из-за повязки я не мог предугадать его движения, его намерения и желания, что, в каком-то смысле, меня раздражало. Вскоре Нейтан дошел до моих брюк. Не церемонясь со мной, он расстегнул ремень. Пряжка звонко упала на пол, нарушив тишину своим металлическим звучанием. Звук заставил меня напрячься всем телом и я резко втянул в себя воздух, когда почувствовал, как рука Прескотта прошлась по лобку, а затем опустилась ниже, дотрагиваясь до моего напряженного члена. Ухмылка не сходила с его лица, я чувствовал себя жалкой шлюхой, которую имеют буквально все в этой чертовой академии, но Нейтан. Ох, он был настоящим королем. Все сучки данной академии принадлежали ему и никто, даже ректор, не мог оспорить этого. Его пальцы пробежались по моему стволу вниз, обхватывая член у самого основания. Руки Прескотта были холодными и ухоженными, правда, немного мозолистыми. Наверное это из-за частых занятий фотографией, подумал я, но мысль прервали внезапным и резким движением, выбивая тем самым из моей груди тихий полу-стон. Я не смог его заглушить или как-то скрыть, да и зачем. Он уже все давно знал про меня и скрывать настоящие ощущения не было никакого смысла. Я беспомощно развел бедра, сам того не осознавая, давая Прескотту больше пространства для маневра. Громкий, полный удовольствия стон вырвался у меня из груди, когда большой палец уверенно прошелся по головке болезненно ноющего члена, размазывая смазку, которая капала мне на живот. Его руки — это яд. С каждым движением, я отдавался ему без остатка, а он, взамен, отравлял меня все больше и больше. И если честно, нам обоим это было по душе. Я чувствовал его, каждое движение, каждый новый вдох, чувствовал его тепло. Я мог чувствовать. А он взамен получал игрушку. Послушную собаку, над которой можно измываться, как ему только захочется и тем самым он понимал, что живет, что тоже чувствует, существует. Нейтан ускорил движение руки. Хотелось повернуться к нему, обнять за шею, укусить, оставить свою метку, просить и умолять о большем, но это было невозможно. В самом начале, так называемых «отношений», мы договорились, что разговоров между нами не будет вообще или пока не отдадут приказ. Приказ о том, что я могу высказаться, попросить чего-то большего, но приказа не было. Его нужно было заслужить, а я не знал, как это сделать. Движения были попеременные. То плавные и неспешные, то резкие, быстрые, спешившие побыстрее закончить данный акт, но потом все снова возвращалось в привычный темп. У Прескотта не стояла задача сделать мне приятно, он просто хотел услышать мои вскрики, стоны, шумные выдохи, мольбы и судорожные вдохи. Он принимал их за музыку и чистую монету своего превосходства. И правильно делал. Я закусил свою губу и слегка откинулся назад, запрокидывая свою голову, буквально, ложась Нейтану на плечо. Его вторая рука придерживала мой подбородок, заставляя меня все же, хоть и запрокинутой, но держать голову в одном положении, так, чтобы я не отворачивался. Он усмехается, видя мои жалкие попытки некого сопротивления. Хотя, если подумать, я давно перестал ему сопротивляться. Противиться такому, как Нейтан Прескотт, была чревато перебежать дорогу всей семье, если не всему миру. А в моем случае, это была чревата остаться одному в комнате, и к тому же неудовлетворенным. И «он» знал это. Знал, чем воспользоваться, чтобы я был еще более послушным. Одно резкое движение и я прогибаюсь в спине, пытаясь уйти от прикосновений. Прескотт позволяет мне эту небольшую вольность, не ограничивая меня в подобных действиях. Ему нравится смотреть, как я чуть ли не до хруста в позвоночнике выгибаюсь от его ласок. Как я запрокидываю голову назад и приоткрываю губы в безвольном и беззвучном стоне. Как я цепляюсь руками за ткань его брюк, сжимая их каждый раз, до боли в костяшках. Он смеется, разглядывая мои черты лица. Чувствую, как его голова медленно поворачивается ко мне и он усмехается. Пальцем руки он спускается от моего подбородка к кадыку, останавливаясь на нем и надавливая, заставляя меня лишь нервно сглотнуть и слегка закашляться. Чувствую скорую разрядку и вздрагиваю, когда его язык проходит по немного вздувшейся вене на моей шее, слегка её покусывая. Вскоре я уже сам начинаю полностью толкаться в его руку, этим немного больше, чем нужно. Дыхание возле моего уха и усмешка. Он все еще смеется? Просто пытка какая-то. — Хочешь большего, Гейхем? Что ж, послушному щенку нужно еще заслужить «похвалу» от хозяина. — Шепчет мне прямо на ухо, с удовольствием растягивая с таким упоением, будто пробуя каждую букву на вкус, свои же слова. Ненавижу его. Ненавижу его руки, что ласкают меня с таким садистским самозабвением, ненавижу его губы, что растягиваются в такой сладострастной похотливой улыбке, ненавижу его шепот и томное дыхание, с которым он, с таким упоением, что-то говорит мне на ухо про шлюх и сучек. Ненавижу его. Его пытка продолжалась недолго, относительно для него, но мне казалось, что длилось это целую вечность. Ещё немного и эта тонкая грань вскоре стерлась бы, облегчение и усталость накрыли бы меня с головой, но это не представлялось возможным. Нейтан всегда выжидает нужный момент, всегда стережет. Я не смог сдержаться и лишь жалобно заскулил. Одно резкое движение, укус в шею, как бы, пометка, которая говорила о принадлежности «игрушки» и тихое, почти неразборчивое Прескоттовское бурчание. Я хотел этого не меньше, чем он сам. Я чувствовал его стояк своей же задницей, уже самостоятельно начиная ёрзать, прося чего-то большего. Стон наслаждения, буквально, выбили из моих легких и я сломался. Да, именно сломался. Я не мог больше стерпеть этого. Нейтан резко убрал руки, оставляя меня в покое. Я чувствовал, как с меня стягивают остатки моей одежды. Как мои джинсы, вместе с трусами просто скатываются с моих бедер, опускаясь на лодыжки. Руки, что совершенно недавно приносили мне одновременно и удовольствие, и мучения, охватили мои бедра, приподнимая, тем самым, заставляя меня слегка привстать с дивана. Одно резкое движение и я почти сразу оказываюсь на коленях к нему спиной. Мне страшно. Сглатываю застрявший в горле ком, перемешанный с моим же жалобным скулежом и стоном. — Развернись ко мне лицом. — Велит мне голос и я, конечно же, слушаюсь его. Не вставая с колен, разворачиваюсь, передвигаясь максимально аккуратно, чтобы не впечататься коленками в диван, что стоит за моей спиной. Рука Прескотта мягко касается моих губ, обводя их большим пальцем, попутно надавливая на нижнюю челюсть, заставляя меня приоткрыть его. По спине пробежались мурашки, отдаваясь дальше по телу электрическими импульсами, заставляя меня напрячься, после чего взрываясь яркими фейерверками у меня перед глазами. Не знаю, чего я боялся больше… Нейтана, что мог сделать со мной абсолютно все, что могло придти к нему в голову, или же я лишь больше боялся себя. Боялся своих чувств к нему и этой странной привязанности. Он притянул меня чуть больше к себе и я почувствовал что-то теплое и мокрое на моей щеке. Кажется, это был его член. Странно, что я не услышал, как он расстегнул молнию, ведь в этой ужасающей тишине и шуршание ткани или даже дыхание человека, покажется тебе всеми 80, а то и 100 децибел. — Приоткрой свой поганый рот, я не собираюсь тебе по нескольку раз объяснять. — Рука медленно отпускает мой подбородок и мягко ложится мне на макушку, зарываясь в волосы и слегка сжимаясь чуть после на затылке. — Ты ведь знаешь, что нужно делать, верно? Ты не глупый мальчик, Уоррен. Сердце бешено колотится, готовое вот-вот вырваться у меня из груди и оставить умирать в ногах у этого маньяка. Мне не послышалось? Не померещилось из-за того, что, возможно, от давления у меня кровь прилила к голове и заполонила собою уши? Он только что, впервые за столько времени назвал меня по имени. Без издевки, оскорблений, без «эй, ты». По чертовому, мать его, имени. Сглатываю так мешающейся ком в горле и облизываю пересохшие губы, опираясь только на свои тактильные чувства. Наклоняюсь чуть вперед и влево, находя губами его член. Приоткрываю несмело свой рот. Да, мне все еще страшно, все еще противно, но почему? Почему я не могу избавиться от этого тупого чувства? Боже, Господь, зачем ты так со мной? Почему я должен был влюбиться именно в «это», твое творение? Неужели я где-то провинился перед тобой? Неужели я заслужил подобные страдания? Ответа не было. Если честно, то я и не надеялся услышать ответ. Я давно уже принял тот факт, что «Бог» покинул нас. Сидя на полу со спущенными вплоть до щиколоток джинсами вместе со своими трусами, я, стоя на коленях, отсасываю самому Прескотту. Если бы кто-то увидел меня в таком виде, то однозначно прозвал бы «Блэквеллской шлюхой», но, наверное, мне стоит сказать Нейтану спасибо за его эгоизм, ведь я точно знаю, что он не позволит чему-то «своему» опозориться на глазах не только у циклоновцев, но и у всей Аркадии. Если что-то было в его власти, то оно всегда оставалось его «собственностью». Провожу языком по всему стволу, поднимаясь до головки. Движения слабые и неуверенные, на ощупь прохожусь языком по выступающей вене на члене Прескотта. Чувствую, как его рука сжалась на моем затылке, слегка притянув ближе к себе. Он не хотел медлить и ждать, получая лишь то немногое, что я мог дать ему. Аккуратно собираю языком выступающую смазку с головки. Слышу, как Нейтан шумно выдохнув, лишь сильнее впивается в кожу на моем затылке, заставляя уже не мешкаться и взять наконец-то его член в свой рот. Я не пререкаюсь, не сопротивляюсь, не пытаюсь убежать или отстраниться. Казалось бы, я должен был придти в бешенство, постыдиться себя за собственные действия, но этого, как такого не было. На удивление, но мне не было стыдно. Прескотт запрокидывает голову назад и лишь сдержанно, но все же стонет, подаваясь бедрами вперед, вынуждая меня взять больше, чем просто головку. Его пальцы зарываются в мои волосы, слегка сжимая их на затылке, самостоятельно насаживая меня горлом на его член. Я, совершенно беспомощен в данном положении. Мои руки все ещё связаны, в буквальном смысле этого слова. Попробую встать и возможно, я не исключаю того факта, он вполне сможет меня застрелить. Пистолет у него лежит всегда под рукой. Кажется, где-то между диванных подушек, чья добротная половина так небрежно теперь лежит на полу. Темнота уже не пугает, хотя неприятное послевкусие никуда не уходит. Снова пытаюсь сфокусироваться на чем-то другом. Представляю сплав пистолета серии Ruger P95, что ему подарили не так давно. Кажется что-то подобное я видел на каком-то сайте. Подарок относительно не дорогой, но все же смертоносный, чтобы поразить тебя с любого расстояния. К делу меня возвращает Нейтан. Его несдержанный стон вырвал меня из размышлений, возвращая обратно в реальный мир. Заглатываю намного глубже, беря в рот почти весь его член, немного медля, стараясь привыкнуть. Прескотт не выдерживает, а точнее не выдерживают его нервы и животные инстинкты. Резко тянет меня за волосы, насаживая глоткой на свой член. Я задыхаюсь, кажется на глазах выступили слезы, но отстраниться мне не позволит его рука, так что выбора не остается, кроме как доставить ему удовольствие. — Блять, Уоррен! Как хорошо! — Произносит он на выдохе, совершенно не заботясь о моем дискомфорте и о том, что я вполне мог бы подавиться, как бы смешно и грустно это бы не звучало. Он рычит, словно зверь, от удовольствия, вцепляется своими ногтями в кожу дивана, царапая её, и, осмелюсь предположить, закатывая глаза от удовольствия. Конечно, у меня нет таких навыков, как у девчонок, что обслуживали его почти каждую ночь в клубах, на вечеринках или же в его собственной комнате, но я точно знал, если я ему нужен, значит я намного важнее, чем все эти напыщенные дуры из Блеквэлла и Аркадии, что гонялись лишь за его деньгами в карманах. Мне было приятно осознавать это. — Сейчас кончу! — Простонал Нейтан, а я, воспользовавшись случаем, лишь попытался отстраниться, но все же нельзя было забывать про его «медвежью хватку», что сейчас стискивала мои волосы и не позволила бы просто так остановиться, пока он не словит свой долгожданный оргазм. Его затрясло и я почти захлебнулся бы его спермой, если бы он вовремя меня не отпустил. Какая глупая смерть, захлебнуться спермой Прескотта прямо во время минета в его же комнате. Я бы посмеялся над этой ситуацией, но сейчас я лишь мог отстраниться и закашляться, выплюнув все содержимое на пол. — Проглоти, — короткая команда в мою сторону, как к собаке. Если бы я сейчас мог его видеть, то поднял бы полный отчаяния и беззвучной мольбы взгляд. — не выплевывай на пол. Не хочу потом убирать за тобой. Вкрадчивый и точный приказ, ослушаться нельзя. Как бы трудно не было, как бы не хотелось выплюнуть эту гадость на пол — нельзя. Я с большим трудом, но все же проглатываю семя Нейтана, слегка кривя губы в немом отвращении, на что он лишь тихо смеется и ставит свои дерби мне на член, надавливая носком на головку. Тихо взвыв, запрокидываю голову назад, стараясь как можно меньше думать о возбуждении и наконец-то долгожданной развязке, которую мне так получить и не удалось. — Что ж, ты заслужил это, шелудивый пес, — проводит носком ботинка от головки по стволу вниз и обратно, слегка надавливая, заставляя меня с каждым разом все больше прогибаться в спине, не скрывая уже свои пошлые стоны. — Твоя награда, довольствуйся. Его рука обхватывает мой член, начиная активно двигаться, заставляя меня практически лечь на холодный пол и полностью отдаться в руки этого психопата. Слегка раздвигаю ноги, пытаясь что-то промямлить, точнее, попросить его, но речевой аппарат напрочь отказывается работать, лишь выбивая из моих легких то жалкий скулеж, то пошлые стоны. Я чувствую скорую разрядку. Предоргазменные судороги не заставляют себя долго ждать. Дрожь покрывает все мое тело, а короткие электрические разряды, что пробегали внутри меня, будто бы по проводам, порождали за собой лишь небольшие взрывы вулканов внутри. Слишком жарко, чтобы думать; слишком хорошо, чтобы жалеть; слишком близко, чтобы бояться. Я кончаю себе на живот, точнее, на рубашку и наклоняюсь вперед, чуть ли не падая. Еще бы чуть-чуть и я бы не хило так приложился головой о диван. Чувствую, как чья-то рука меня подхватывает за плечи. Я уже ничего не соображаю, мой разум все еще заволокло некой дымкой, ноги, будто бы налились свинцом и стали ватными, а мозг лишь и твердил мне об отдыхе. С меня снимают повязку из шёлка, что так заботливо покоилась на моих глазах все это время и освобождают от веревок, что сковывали мои движения. Последнее, что я успел разглядеть прежде, чем погрузиться в царство Морфея, полностью отдавая себя в его руки, это красный бомбер, что ярким пятном мелькнул передо мной. Я слышал вдалеке лишь отделенный голос, который еще долгое время отзывался эхом в моей голове. — Уоррен…