To believe in destiny

      Мечтала ли я о Нарнии? Представляла ли когда-нибудь, какая она наяву, сколь красочны цвета свежей травы и безоблачного неба в тех краях и насколько красив Кэр-Паравел, где мои братья и сестры провели не одни год, нося корону и исполняя пророчество?       Постоянно.       Мне хотелось бы хоть одним глазком увидеть бескрайние земли, полные чудес и причудливых существ; услышать пение пёстрых птиц и шёпот многовековых деревьев; почувствовать то волшебство, что кроется в стране и светлой шерсти благородного Аслана. Вот только не позволено это было мне, по всей видимости. Ведь ни в первый раз, когда Люси открыла платяной шкаф, ни во второй, когда все они исчезли всего лишь на мгновенье, оставив меня одну у подъезжающего поезда, я в волшебный мир так и не попала, хоть и ощутила нечто странное всего на пару томительных секунд. Это оказалось начало их путешествия тогда, но, увы, не моего…       Они побывали за это краткое мгновенье в Нарнии, и доказательством этого служили лишь оставленный фонарик и царапины на светлой коже лица Сьюзен, которая поспешила ободряюще улыбнуться, хоть печаль крылась в опущенных грустно уголках пухлых губ. Да и по глазам Эдмунда, моего близнеца, мне всегда становилось всё ясно. Ведь он смотрел на меня точно так же как тогда, когда вернулся со своей первой прогулки в бескрайний шкаф, стирая с губ пальцами остатки лукума и пряча встречу с ледяной королевой в тёмных уголках своей памяти. Вина так и сквозила во взгляде его карих глаз, которые он то и дело отводил, пока не добрался до постели и, укутавшись плотнее в одеяло, не отвернулся лицом к стенке, вновь закрываясь даже от меня.       В моём сердце всегда было место лишь для двоих мужчин: старшего брата, заменившего мне фактически отца, и Эдмунда с которым у меня всегда была особая связь, какая бывает лишь у близнецов. Питер являлся моей опорой, тем, с кем я ощущала себя абсолютно защищено, не боясь никаких кошмаров, что преследовали меня какое-то время с той ночи, когда наш дом оказался разрушен. И я могла лишь представить, сколь величественно он выглядел в тех доспехах, о которых они с братом любили рассказывать. Два истинных короля: Великолепие и Справедливость. Два самых близких мне человека, ведь с сёстрами я никогда себя так уютно не ощущала, предпочитая одиночество и шорох страниц.       И всё же, секрет, объединявших их теперь, отдалял мою семью от меня день ото дня, вынуждая отвечать напряжённой улыбкой на очередные воспоминания, в которые они ударялись частенько и крайне охотно, бурно обсуждая путешествия и тоскуя по тем, кого мне увидеть не дано. Разве что во снах, когда я закрываю глаза и стараюсь представить Нарнию, собирая воедино обрывки их рассказов в одну извечно расплывчатую картинку. Или же в те мгновения, когда я эти обрывки стараюсь передать на бумагу, после оттирая старательно с подушечек пальцев остатки грифеля и хмурясь от осознания, что всё это лишь мечты: пустые и глупые фантазии, которые становились стремительно куда важнее реального мира.       За окном нарастало напряжение, сквозившее извечно в хмурых лицах прохожих и очередных сводках в газетах, а также редких письмах, присланных из-за океана от Сьюзен и Питера, которые в Нарнию вернуться больше не могли, как признался мне однажды Эдмунд, то и дело ожидая того часа, когда им с Люси будет позволено это. Мой братишка частенько делился со мной, что предпринял бы он на этот раз, когда ответственность лежала целиком на нём, как на единственном древнем короле, чей долг всегда оберегать Нарнию.       Надеялась ли я, что в этот раз смогу попасть, слушая его рассказы? Возможно. Но что-то слишком смутно, ведь, кажется, начала мириться с тем, что волшебство не коснётся меня никогда и я не смогу взглянуть на фавнов, кентавров или говорящих животных, а также на славного Рипичипа, которого Люси упоминала с особой любовью, поговаривая, что смелее никого ещё не встречала в своей жизни. А я была бы рада даже секунде, проведённой там. Чтобы просто оглянуться по сторонам и запомнить, сколь красива Нарния, а затем зарисовать до мельчайших подробностей её на листе бумаге. О большем уже мечтать становилось глупо.       Частая ругань Эдмунда с кузеном теперь, спустя долгие месяцы, вызывала лишь смешки и мельком брошенный взгляд, после которого неизменно я возвращалась к рисованию, перестав даже находить утешение в книгах. Они потеряли краску, которую я отчаянно искалась в рисунках.       Всё чаще и чаще вырисовывалось невольно из хаотичных линий бескрайнее море и массивный корабль, рассекающий волны с особой плавностью: одинокий, немного устрашающий, но неоспоримо величественный. Вот только ответить на вопрос куда он плывет, зачем, кто его капитан и под чьим флагом, я так и не могла, хотя раньше придумать сюжет рисунку не составляло особого труда. Он оставался всё таким же мифическим, совсем недосягаемым, как и Нарния, которую мне никогда не познать…       — Он как будто из Нарнии, — в голосе Люси всегда ведь слышался неподдельный восторг, стоило ей только вспомнить о приключениях, главной фигурой которых она являлась, открыв тогда шкаф и вдохнув веру, и является по сей день.       Она частенько любила мне говорить, что главное верить. Этого всегда было достаточно для неё. Просто верить, что однажды Аслан позволит посетить Нарнию и мне. Главное не стараться туда попасть, терпеливо ждать и хранить частичку светлого волшебства в сердце.       Будто бы это так просто. Это не её манили, словно музыка, сыгранная на флейте фавна, неизведанные земли. Это не она воображала изо дня в день, каково побывать в Нарнии и увидеть всё своими глазами хоть раз. Это не она ощущала ноющую пустоту в сердце и нарастающее чувство одиночества, которое стало ещё острее, когда порывистый ветер на станции принёс отнюдь не желанное приключение, а осознание того, что я осталась одна. Снова. Пусть и на мгновение, которое для них вылилось в недели. За это время они успели увидеть другую Нарнию и возвести на трон короля, а я — понять, что реальный мир… это то место, в котором мне придётся жить всегда, научиться вставать по утрам и иметь с ним дело, не воображая, что волшебство поможет найти верный путь и познать саму себя.       — Эдмунд!       Восторженный вскрик Люси меня напугал, но не так сильно, как хлынувшая из картины вода, залившая пол нашей с ней спальни и намочившая рисунок, на котором корабля больше не было. Он попросту исчез и оказался как по волшебству в другом месте. Прямо над головой, где-то высоко на поверхности, кажущийся слишком туманным и расплывчатым… и сил оттолкнуться от пола у меня попросту не нашлось.       — Я держу, — слышался мне лишь хрипловатый шёпот сквозь тьму и тихий всплеск воды, — Держу…       Представляла ли я, что солнце может быть таким тёплым, а брызг солёных волн вызывать улыбку на губах? Нет. Определённо, нет. Ведь в Англии такое солнце никогда не озаряло тонкие улочки, скрывшись трусливо под хмурыми тучами и шумом военных самолетов. И в этот миг я попросту испугалась открыть глаза… что если всё это лишь сон? Что если не было никакого корабля и нет этого ощущения волшебства, пронизывающего тело вплоть до кончиков пальцев? Но всё же, я рискнула, ощущая, как кто-то осторожно убирает прядь мокрых волос с лица, проводя после ладонью по щеке невесомо, прежде чем коснуться шеи, проверяя пульс.       И этим кто-то оказался кареглазый юноша, смотрящий с невиданной мне ранее обеспокоенностью, чуть хмурясь и говоря что-то… вот только я и слова не услышала, скользя по нему взглядом вновь и вновь. С каштановых прядей его длинных волос спадали капли воды, губы были сжаты в тонкую напряжённую линию, выделяя едва заметную ямочку на подбородке, видневшуюся сквозь аккуратную щетину, что придавала лицу большую мужественность. Он мне показался смутно знакомым…       — Каспиан? — я понятия не имела почему произнесла именно это имя, впрочем, замечая удивление во взгляде и получая тут же лёгкий утвердительный кивок, подкреплённый облегчённым вздохом, когда он понял, что со мной всё в порядке.       А широкая ладонь, где виднелся тонкий шрам, которую он протянул мне, помогая подняться, вызвала и вовсе нервную дрожь в теле, отозвавшуюся жаром, обдавшим мои щёки и украсившим, наверняка, их предательским румянцем, что так явственно выделялся всегда на бледной коже. Потому что эти глаза я уже видела, никак не в силах после передать их на бумагу. Комкала листы по итогу и отбрасывала их поспешно в сторону.       — Она наша сестра, — голос Эдмунда доносился будто сквозь толщу воды, и я смогла лишь нервно улыбнуться, когда на плечи мне накинули тёплый плед, пробормотав слова благодарности за спасение.       Вот только холода я не чувствовала, лишь жар и восторженность, которая скорее всего была видна в моём взгляде, которым я старалась рассмотреть теперь как можно больше всего и как можно скорее. Ведь кто знает, сколько отведено мне времени здесь. Возможно, Аслан решил исполнить всё же одно желание, прежде чем отправить обратно в серые стены тетушкиного дома, пропитанные ворчанием Юстэса и неторопливостью будней.       Вот только Нарния не исчезла…       Нарния оказалась куда более волшебной, чем я смела мечтать. Кто мог знать, что земли эти много красивее тех, что виделись мне в обрывочных снах; что пение русалок куда нежнее любой музыки, которую мне довелось только услышать; что свет звёзд может оказаться настолько ярким, а улыбка короля такой тёплой. Кто мог знать, что в сердце, где всегда было место лишь для двух мужчин, появится ещё одно, которое займет уверенно и непоколебимо кареглазый тельмаринец, вызывающий алый румянец на щеках и сбивчивость речи.       Хотела ли я уходить? Определённо, нет. Только не тогда, когда ощутила на губах неторопливый и томительный, такой долгожданный поцелуй Каспиана. Вот только касание это вышло совсем не сладким, а отчаянно-горьким, будто бы он уже прощался со мной, ещё прежде чем мы сели в лодку, готовясь отправиться в мир Аслана. Нам пора было возвращаться домой…       Люси всегда мне говорила, что главное верить; что Аслан всегда поступает верно. И где-то в глубине души я верила в это, задавая один-единственный вопрос, смотря в глаза Великого Льва непоколебимо, стоя у самой водной стены на белоснежном песке:       — Я могу остаться?       Аслан же в ответ лишь рассмеялся тихонько, тряхнув золотистой гривой, что переливалась на солнце, и подошёл ко мне неспешно ближе, оставляя за собой вереницу следов. И я ощутила это — то, о чём мне когда-то говорил Эдмунд… странное ощущение силы, исходящей от него, несущей в себе теплоту и надежду, переплетенную воедино.       — Ты ведь знаешь ответ, — в его взгляде мне виделась мудрость, а в словах крылась подсказка, которая расставила всё по местам.       Ответ этот и впрямь всегда был на поверхности, я поняла это в ту же секунду, как произнёс он слова с едва слышным мурлыкающим рычанием. Путь в Нарнию всегда тернист и необычен, наполнен волшебством и испытаниями, что призваны отсеять недостойных. И путь этот мне был известен, ведь во снах я и впрямь видела, оказывается, этот мир уже, как и встречала взгляд карих глаз Каспиана, остающийся в подсознании краткой вспышкой.       Это являлось моим предназначением. Оно было у двоих сыновей и дочерей Адама и Евы тоже. И они исполнили его — заняли троны в зале Кэр-Паравел, а затем явились по зову Рога, повинуясь своему священному долгу. В чем оказалось моё предназначение? Обрести наконец своё истинное место в мире, и оно никогда не было в туманном Лондоне…