Без названия

«Все-таки здорово, когда твоя жена – ведьма», - размышлял Якоб Ковальски, наблюдая за тем, как будто подвергшаяся жестокой бомбардировке пекарня приобретает свой прежний уютный и упорядоченный вид, повинуясь изящным взмахам волшебной палочки в руках Куинни. - Все-таки нужно бы ему объяснить, - пробормотал Якоб Ковальски под нос, пристально наблюдая за тем, как жуткая смесь из муки, сахара, ванили, корицы и прочего красиво разделяется на разноцветные мини-торнадо. – Как-то достучаться. Ведь пятый раз за неделю! А лучше – отшлепать поганца. - Милый, - ласково проворковала Куинни-Гольштейн-Ковальски, делая очередной пасс волшебной палочкой, - будь снисходителен. Ребенок много пережил. Разве тебе жалко двух-трех булочек? «Ребеночка-то на днях пристукнуло совершеннолетием», - мысленно возразил Якоб. И живо припомнил и вполне широкие, хотя и вечно сгорбленные плечи, и сильные ноги, и нехороший взгляд исподлобья… Не то чтобы он не сумел бы надрать этому безобразнику задницу; не прилагайся к «ребенку» магический паразит невиданной силы, он бы, пожалуй, подкараулил чертова Криденса в одну из ночей и поговорил бы с ним, как мужчина с мужчиной. Наверное, он и так бы подкараулил и поговорил; но обожаемая Куинни после каждого ночного явления в пекарню только сочувственно ворковала, взывала к гуманизму и терпению – все это, решительной рукой приводя разоренное помещение в божеский вид. Не то чтобы Якоб боялся жены – подумаешь тоже, ведьма; будто не водится подобных «сокровищ», сроду не державших в руках волшебных палок! – но нынче Куинни готовилась стать матерью, и любящий супруг попросту не желал лишний раз расстраивать и все такое прочее. Но молчаливо терпеть чуть не еженощные погромы в родной пекарне – нет уж, господа хорошие, на такое Якоб Ковальски, ветеран войны, друг и помощник – пускай и невольный – самого Ньюта Скамандера, не побоявшийся засветить в глаз мерзкому гоблину, никогда не подписывался. Проще всего было бы сдать Криденса магическим властям. За это Якобу, наверное, простили бы и дерзкое нарушение некоего закона, и брак с ведьмой – так сказать оптом; но в том то и дело, что в глубине души Якоб Ковальски сочувствовал «ребеночку» точно так же, как и обожаемая Куинни. Да и Ньют, помнится, сокрушался из-за того, что не успел тогда впихнуть это падкое до выпечки чудо природы в свой чемодан… - Как ты считаешь, милая: если оставить с десяток булочек вот тут, на столе…, - почесывая живот, задумался Якоб. Куинни просияла, чем вызвала к жизни бурный всплеск нежности в широкой груди супруга. - И кружку моего какао, непременно! - Тогда уж стразу кастрюлю, - уточнил Якоб Ковальски, прикинув в уме количество уже съеденной ночным гостем выпечки. Ночь выдалась совершенно безлунная, к тому же, по темным Нью-Йоркским улицам зловеще полз осенний туман. Однако, аромат свежайшей сдобы пробивался сквозь мерзостную сырость блаженным обещанием сытости, непобедимым соблазном. Затаившийся в ближайшей подворотне Криденс поплотней закутался в поношенное пальто, втянул ноздрями восхитительный аромат и сосредоточился, взывая к той темной сущности, которая, как выяснилось, тоже не прочь была отужинать десятком-другим булочек, печенюшек и прочих вкусностей, что водились в магазине Ковальски. Сгусток черного тумана вихрем пронесся через улицу, попутно гася фонари, ловко нырнул в узкую щель под запертой на ночь дверью… «Дорогой Криденс! Сегодня особенно удались булочки с лимонным кремом. Овсяное печенье тоже ничего; а ванильных нюххликов можешь прихватить с собой – в правом нижнем ящике бумажные пакеты. Какао варила Куинни, она в этом истинная мастерица. Кушай на здоровье, только сделай одолжение – не разноси больше пекарню! Да, моя Куинни волшебница, и все приберет за минуту, но кому нужны эти крайности? В следующий раз, как захочешь перекусить, заходи запросто. И лучше днем. Ньют, кстати – помнишь его? Такой рыжий, в синем пальто – спрашивал о тебе. Он очень хороший человек, и про обскуров знает поболее нас с тобой. Ты бы встретился с ним, а? Хватит уже шататься по подворотням, нарвешься еще на дурную компанию. Ну так будь умником, не громи больше ничего. И насчет Ньюта подумай – он зла не желает, как и мы с моей Куинни. П.С. Печенье с миндалем лежит в кладовке; оно, знаешь ли, очень быстро черствеет, если оставить его просто на блюде. Салфеткой накрыто, в цветочек. П.П.С. Обскуру привет. Твой друг, Я.К.» - Думаешь, он это серьезно? – пробормотал Криденс, в третий или четвертый раз изучая записку. Обскур, естественно, не ответил – но заботливо ткнул в рот Криденсу ухваченной с блюда булочкой. Вторую магический зверь обволок туманным отростком, растворяя в себе без остатка…