Новичкам везёт

      «Слишком невинный», — это мысль пришла к Крису на том самом отборочном этапе в Китае самой первой, когда Пхичит с очаровательной радостной улыбкой попросил его сделать совместное селфи. Милый, изящный, звонкоголосый мальчик. Крис, чуть приобнимая его за плечи, думал о том, как бы звонко этот мальчик стонал под ним, отзываясь на каждое движение, но… С такими невинными — сплошная морока. А он в свои двадцать пять чувствовал себя слишком старым и заебанным жизнью, чтобы разбираться со всем этим — ненужной искренностью и первой любовью. Да, может, оно и стоит того — услышать сорванный звонкий голос и первым раздвинуть стройные ноги, но… устал. Называйте это, как хотите, даже модным и истасканным словом «депрессия», но он устал, у него чёртов конец карьеры и миллион забот и сожалений. Он устал, ему нужен секс без обязательств, а не романтичные вздохи с милым парнишкой, которому надо заниматься своими победами на льду. Короче, не время, не место, вообще всё складывается не в пользу невинного и такого чудесного Пхичита. А жаль.       Да, Крису немного жаль, когда на банкете после Гран-При он вслушивается в весёлый смех и украдкой всматривается в такое юное загорелое лицо. Лизнуть бы его в тёплые щёки, приласкать языком каждый палец на тонких руках. С этого банкета он уходит странно рано, там ещё до главного веселья не дошло, а ведь наверняка всё, как и в прошлый раз, закончится стриптизом, потому что Юри вновь успел дорваться до шампанского, а Виктор, похоже, только этому и рад. Крису лениво разбираться в заморочках чужих и до чёрной зависти счастливых отношений. В ту же ночь он трахается с Масуми* особенно жёстко, особенно откровенно, а сразу после, лениво стирая свою сперму с чужих бёдер, хрипло предлагает:       — Давай расстанемся, а?       Разбит, совершенно, проиграл по всем фронтам — ладно, Крис согласен это назвать даже депрессией. На личном особенно, ведь Масуми сказал только сонное: «Окей», — хотя ведь так и должно быть. На иное они и изначально не договаривались. Просто… обидно. Крис думает о том, что ему двадцать пять, а хочется взвыть, как взбалмошная пятнадцатилетка. Наверное, накипело, достало, надоело. Дома он и правда крушит об стену несколько тарелок, и это помогает. Уже в ванной, яростно вытерев полотенцем умытое ледяной водой лицо, он криво ухмыляется своему отражению. К чёрту всё, он ведь Кристоф Джакометти, и он слишком охуенен для такого дерьма, как какая-то хандра.       Он справляется быстро. Подумаешь, для него закрылась часть соревнований, осталось в разы больше, а уж если взять всякие шоу, официальные и не очень… Наверное, он старается даже больше, чем раньше, сияет ярче, чем обычно, словно хочет сгореть единой вспышкой, поэтому через каких-то два года просто не хватает сил. Устал снова — наверное. Но за два года Крис стал на капельку, но взрослее, поэтому просто легко делает шаг в сторону — а, может, и вперёд. Тренерство вроде неплохой вариант, ведь оставить лёд — всё равно что отломить хороший такой кусок от сердца, а так… Так творится что-то невообразимое, когда Пхичит, похоже, узнавший всё самым первым, словно получив сигналы из космоса, звонит ему по Скайпу и, тепло улыбаясь, предлагает себя в ученики.       Сколько там ему уже… Двадцать два? Самый пик, самый расцвет, чтобы брать все вершины и пьедесталы, пусть и с ни капли не поменявшейся мальчишечьей мордашкой.       «Всё равно невинный», — думает Крис, встречая его в аэропорту. Изящный, тонкий, хрупкий, ниже его на целую голову — Пхичит радостно обнимает его и трётся носом о плечо, а потом сразу делает счастливое совместное селфи. Ни капли не подрос. Они часто встречались на льду за эту пару лет, но всегда кто-то из них оказывался в те моменты на коньках, вот же смешно.       Говорят, первый блин комом, а Крису кажется, что он попадает под правило: «Новичкам везёт». Пхичит — замечательный ученик. Легко соглашается переехать в Берн, не против жить с Крисом под одной крышей и брать на себя часть хозяйственных забот. Учится на льду он быстро, похоже, за прошлые годы он получил отличную базу, и оставшаяся с ним хрупкость только в плюс. Редко кому из фигуристов удаётся сохранить мальчишечью фигурку, ведь спорт — это развитие, что даёт всем внутренним ресурсам рост и силу. Того же Плисецкого теперь не узнать — тот ещё дылда с крепкими, проступающими под футболкой мышцами вырос из «русской феи», а Пхичит прячет свою силу, как неплохой колдун. Это на ощупь у него мышцы что камень и гибкие жгуты, а так сразу и не скажешь.       Хрупкий, тонкий, невинный — Крис быстро привыкает думать о том, что такой мальчик мог бы ему принадлежать. Он почти ему принадлежит, ведь именно Крис по вечерам растирает ему ноги специальной мазью и греет молоко.       — Ты будешь мной гордиться, — тихо говорит Пхичит только для него, аккуратно, на радость фотографам целуя краешек его — их — первой золотой медали, и всё замирает. Как будто время останавливается до того острого горячего момента, когда Крис, схватив Пхичита за ладонь, быстро утягивает его прочь от шумной разбредающейся потихоньку толпы в какой-то тёмный закуток. И время оживает, срывается и разбивается сбивчивыми словами: « — Да я ведь уже тобой горжусь», — и ещё какими-то забытыми нежностями. Крис ведь и правда гордится. И правда любит, хотя Пхичит пока об этом и не спрашивал, а он — пока не собирался отвечать. Просто слов пока мало, все не те, остаются только прикосновения — к губам, щекам, горячим скулам и влажной от пота шее. Может, Крис и не умеет пока говорить нужные слова, но он умеет прикасаться и ощущать. За те несколько бесконечных минут, пока он в этом забытом углу аккуратно целует Пхичита, он ощущает его приятную тёплую дрожь.       После они не говорят об этом, не обсуждают, что и почему — лишнее это, лишние слова, лишний шум. И это даже странно, ведь они оба те ещё мастера красивых смущающих слов, но по утрам, целуя Пхичита, нежно разводя его губы своим языком, Крис потом обнимает его молча, только дышит оглушительно громко, часто, прямо сердцебиению Пхичита в такт. Это — так невинно, так по-настоящему, что кажется даже немного нереальным.       Наверное, Крис просто влюбляется по-настоящему в первый раз. Раньше не получалось, не выходило, чего-то не хватало, и было легче всё перевести к ни к чему не обязывающему сексу. Так было проще. Сейчас же просто всё не так, всё посложнее, но с того поцелуя Крису кажется, что он дышит по-новому, так очень легко.       Пхичит всегда прикрывает глаза при их поцелуях, а ещё привстаёт на носках, когда тянется к его губам сам. Он невинный до той сводящей с ума грани, когда Крис уже не может понять, хочет ли он оставить эту невинность такой лёгкой и воздушной, или же хочет её разбить в пыль, сорвать, словно поставить на Пхичите клеймо: «Мой. Только мой». А потом приходит то утро, когда Крис уже почти готов заглянуть к Пхичиту в комнату и разбудить его привычным тёплым поцелуем, но он замирает перед щелью меж дверью и косяком. Смотрит. Ощущает, как воздух собирается крепкой пружиной в лёгких, а потом стреляет шумом в виски.       Потому что Пхичит, разведя колени, дрочит себе до пошлой откровенности невинно. Аккуратно, осторожно обхватывая узкой ладонью небольшой тёмный член и запальчиво зарываясь пальцами ног в простынь. Крис и сам чувствует тянущее тепло в паху. Возбуждение накрывает вместе с неловким стыдным азартом, и кажется, что на миг перед глазами всё плывёт, а потом становится предельно, до рези в глазах чётким. Поэтому Крис любуется едва заметным следом от сошедшего ушиба на загорелом бедре и жемчужным блеском смазки на аккуратной головке чужого члена. Любуется контрастом — Пхичит всегда спит в белых спортивных гольфах до колен, и на его тонких ногах, на загорелой коже они смотрятся так замечательно, что сразу уходят Крису в копилку фетишей. И он сдаётся, входит в светлую комнату одним большим шагом, останавливается прямо над разворошенной кроватью, и Пхичит, запрокидывая голову с глубоким вздохом, не моргая, смотрит ему прямо в глаза. Свои же у него тёмные-тёмные, до невозможности большие, глянцевые. Чёрное зеркало — вот они какие. В его глубине, как в известном тихом омуте, можно разглядеть его настоящую жадную откровенную суть. Как будто у фигуристов она может быть иной. Как бы они её ни скрывали, эту жажду, она всё равно вырвется наружу, проскользнёт в милой улыбке, прорвётся дрожью с кончиков пальцев. Это жажда всего и сразу, она переполняет, заставляет хвататься за свои цели и мечты крепко-крепко, дышать полной грудью и чувствовать всё ярко, так, чтобы перед глазами плыли цветные пятна.       В чёрных зеркалах-глазах Пхичита горит она, это жажда наслаждаться жизнью больше, чем кто-либо, и Крису она так знакома. Он садится на кровать, невесомо касается пальцами крепкой кромки гольфов, и Пхичит с тихим острым всхлипом замирает, надавливая большим пальцем на головку члена.       — Крис…       — Мм?       — Тебе нравится вот так смотреть на меня?       — Ты хочешь, чтобы я всего лишь смотрел? — с лёгкой улыбкой спрашивает Крис, ведя кончиками пальцев уже по внутренней стороне загорелых бёдер. Там кожа горячая, нежная, чувствительная, и Крису кажется, если он вдавит в неё пальцы сильнее, то даже сквозь загар проявятся синяки.       — Не знаю, я… Всего хочу, — в голосе Пхичита звучит горячая сладкая растерянность, и Крис, оттянув край гольфа на левой его ноге, резко его отпускает, и резинка тихо щёлкает по коже.       — А мне хочется увидеть, какое у тебя пошлое лицо, когда ты кончаешь. Как с тебя сходит эта невинная маска.       — Мне кажется, ты хочешь этого давно, — бормочет Пхичит, медленно ведя большим пальцем по головке, по самой небольшой щели, цепляет каплю смазки, и Крис, обхватывая его запястье, подтягивает ладонь к себе, наклоняется ниже, слизывает крохотную тёплую каплю, и Пхичита пробирает. Он прогибается в спине, утыкаясь затылком в подушку, и Крис, надавливая ладонями на его бёдра, легко заставляет его раздвинуть их ещё больше. Он наклоняется ниже, ведёт губами по горячему твёрдому члену, но только этого мало. Хочется видеть, как меняется лицо Пхичита, как горят его щёки, и Крису удаётся поднять на него взгляд. Пхичит ёрзает на кровати, усаживается удобнее, облизывает бегло губы, смотрит сверху вниз своими большими тёмными глазищами, в которых — и детский яркий восторг, и та самая тёмная жажда. Держит Криса этим взглядом, поэтому, чтобы смотреть ему в глаза, тому приходится прогибать шею больше, чем нужно, насаживаясь ртом на твёрдый член. Но он умеет делать минет, дразнить кончиком языка чувствительную щель, втягивать щёки и насаживаться так, чтобы горячая головка пробивалась до глотки. Если бы Пхичит не отдрочил себе до этого, он бы долго ещё его помучил. Но это всё впереди. Но Пхичит кончает ему в рот терпкой сильной струёй, и в тот же миг его взгляд светлеет до тёплой невинной беспомощности. С ним сейчас, таким открытым и доверчивым, можно делать всё что угодно. Но Крис только глотает тёплую сперму и облизывает побаливающие губы. Он и сам, как Пхичит, не знает, чего хочет сейчас.       Определённо — всего. Всего сразу, всего по чуть-чуть. Пхичит, шумно дышащий полной грудью — сейчас он всё. Это единственная здравая и чёткая мысль, которая прорывается сквозь собственное возбуждение, и Крис, вставая на кровати на колени, приспускает с себя шорты вместе с бельём, сдавливает свой напряжённый член ладонью, и щёки наблюдающего за ним Пхичита снова темнеют румянцем.       — Я думаю… тебе тоже нравится смотреть на меня, — роняет Крис, с глухим стоном резко ведя сжатой ладонью, оттягивая крайнюю плоть, надавливая на горячую покрасневшую, привыкшую к грубой дрочке. Раньше — просто бездумной, потом — лихорадочно необходимой, как и мысли о невинном смехе Пхичита. Теперь — довольной, опустошающей и жадной. Такой… необычной дрочкой на двоих, полностью сумасшедшей, потому что это действительно сводит с ума — наблюдать, как собственная брызнувшая сперма поблёскивает в чужом паху, на чужом обмякшем члене, стекает тонкой вязкой струйкой к чужим тёмным небольшим яичкам. Прижимаясь губами к колену Пхичита, Крис думает о том, что этого сумасшествия ему давно не хватало. Точнее, такого, влюбленного — никогда и не было. Он целует тёплую кожу бегло, торопливо. Вот бы поцеловать Пхичита всего и сразу, каждый сантиметр кожи, но тот, зарывшись пальцами в волосы на его затылке, притягивает его к губам. Он зажмуривается в этом поцелуе, и Крис влюбленно думает о том, что ресницы у него по-девчоночьи густые и пушистые.       Наверное, в двадцать семь лет такой нежный восторг первой любви к другому человеку — это немного странно, но… Никогда не поздно, правда? Главное, что взаимно. Просто новичкам везёт. Но Крис на самом деле во всё это не верит, в эти всякие придумки. Просто он наконец-то захотел, наконец-то может влюбиться, а Пхичит всё равно невинно смущается даже после самого развязного секса и упрямо и точно специально натягивает свои любимые белые гольфы.       А Крис просто говорит: «Мой Пхичит». И это самое главное.