Теперь не страшно?

А после ходит тревожный, но спокойный наружно. Говорит кому-то: «Ведь теперь тебе ничего? Не страшно? Да?!» Послушайте! Ведь, если звезды зажигают — значит — это кому-нибудь нужно? Значит — это необходимо, чтобы каждый вечер над крышами загоралась хоть одна звезда?! Маяковский//1914гг

Джинхо не маленький мальчик. Он тут вообще-то самый старший хён, и должен быть самым ответственным и бесстрашным. Но он с детства какой-то не такой, какой «должен» быть. И, да Чо Джинхо очень боится ужастиков. Не то, что бы он представлял себя на месте жертв, и думал, каково это отпиливать себе ногу заживо, но… Вообще-то да. Представлял. Но Джинхо — хён. «Я смелый!» — думается ему, и поэтому пока Юто весь фильм просиживает, прикрывая ладошками глаза, Джинхо ни звука не издаёт. Хёджон, дурак такой, весь фильм его тычет в левое плечо, а Шинвон — в правое, мол «Ну что, хён, за памперсами идти?». Хён стоически молчит, и на недовольное лицо Усока с другого конца дивана показушно задирает нос — я у тебя смелый, Усок~и, видишь, сопли по твоим рукавам не мажу. Когда перед главным героем закрываются спасительные двери, и он так и остаётся гнить в вонючем грязном туалете с диким ором, то с таким же ором, Юто утыкается в ближайшее плечо — плечо Шинвона. Тот по-дружески хихикает над восприимчивым японцем, гладит его мягкие волосы, и успокаивает. Идон всё пытается зацепить пообиднее, улюлюкает и пару раз неожиданно пугает Джинхо. Тот вскрикивает и колотит дурачка по спине, и зло топает ногами в их с Хёджоном комнату. «Я тебя успокаивать ночью не буду!» — кричит со своей кровати Ким, и Джинхо кидает в него мягкой игрушкой-цыплёнком. Вот ещё, он и не собирался никого просить его успокаивать. Не собирался. Но просит. — Усок~и, а можно…– Усок сонно трёт глаза, ведь он сладко спал, время-то за полночь перевалило, а тут перед ним вдруг стоит его парень — хён, который совсем как ребёнок, — в своей нежно-лиловой пижаме с рожками мороженного, и с подушкой под правой рукой. Его волосы растрёпанные от ворочания о подушку, и он выглядит как зашуганный охотниками оленёнок, с его большими блестящими глазами. Усок на минуту выпадает из реальности. — Ну это… Ну можно у тебя поспать? Усок кивает, отодвигает одеяло, и Джинхо залезает к нему, тут же вжимаясь в чужой бок, прижимая своего парня к себе. Он переплетает ножки с ногами Усока — хён совсем ледяной, и макнэ греет его своими большими медвежьими лапами. — Усок-и, фильм был такой страшный… — шёпотом произносит Джинхо куда-то в чужую грудь. Его почти не слышно. Смущается, краснеет, как вишня. Усок большой рукой приобнимает хёна, прижимая ещё ближе к себе. — Зачем смотрел тогда? Мог бы уйти, — жмёт он плечами. — Я хотел, что бы ты думал, что я бесстрашный. Я… Это «я» так и остаётся висеть тишиной в воздухе. — Глупый-глупый хён, — Усок тяжело вздыхает, перебирая свободной рукой волосы Джинхо, — я очень хотел, чтобы ты так прижимался ко мне от страха во время фильма. Моей смелости хватит на двоих​, так что можешь быть немного не смелым со мной. Джинхо влюбленно на него смотрит, встречает ответный влюблённый взгляд, и, вполне себе смело, целует крепко младшего в губы. Вообще-то, Усок и сам не большой любитель страшилок, но рядом с этим милашкой в нём просыпается безграничная отвага, что бы защитить его от чего угодно — будь то страшные сны или монстры. И от холода — от холода тоже хочется спасти. — Ты такой холодный хён, — Усок легко перекатывает Джинхо себе на грудь, животом к животу, на одноместной кровати сложно улечься вдвоём. Он греет ладошки хёна, пряча в своих огромных, и ловит взгляд — Позволь мне согреть тебя, хён. Джинхо зачарован окончательно и бесповоротно. Он сам накидывается на младшего с поцелуями — он ищет губами в чужих губах поддержку, тепло и находит жаркий язык, переплетается своим, ладошками выскальзывая из больших ладоней Усока, и сжимая в пальчиках ткань футболки. Он тихо хнычет, передавая то, как он был напряжен всё время фильма. Усок скользит большими ладонями по спине, к пояснице, пробегаясь пальчиками по ребрышкам — один, два, четыре, двенадцать… Джинхо легко хихикает от мягкого чувства щекотки, и невесомых поцелуев в шею. Усок пролезает пальцами под верх пижамы левой рукой, перехватывая сосок, и до второго дотягиваясь ртом, ловит губами, целует. Джинхо сладко постанывает — еле тихо, и утыкается головой в плечо своего парня, и задыхается. Он согревается, более того — ему безумно жарко. Вторая рука Усока спускается по позвоночнику к самому его окончанию, указательным и средним пальцами пробегаясь между ягодичек, не переставая кусать и поглаживать соски. У Джинхо головокружение и лёгкое ощущение прекрасного, и ещё звёздочки перед глазами, когда пальцы натыкаются на его дырочку, и легко ее потирают. Он сжимает ягодицы, сжимается внутри и сбивчиво шепчет: — У-усок, может не-не надо? Усок его перехватывает руками за талию, подминая под себя, чуть не падая с узкой кровати. –Тебе нужно отвлечься от плохих мыслей, хён. Джинхо уже давно отвлёкся, у него в голове давно нет никаких Адамов, пил, туалетов и прочей гадости, в его мыслях только Усок — его сильные руки, скользящие к попе, его скользкие губы, сильно перехватывающие губы Чо. Одежда улетает куда-то​ к изголовью кровати, сваливаясь в общую кучу. Усок подготавливает хёна для себя очень долго, и нежно, и тщательно. Аккуратно длинными аристократичными пальцами разводит внутри, заставляя хёна спрятать пылающее лицо в лапках руках. Он тихо воет в ладони, пытаясь не шуметь и быть послушным. Джинхо мягкий, как подтаявшее сливочное масло. Усок глубоким хрипловатым голосом просит убрать руки от лица, чтобы поцеловать. И целует — глубоко и пылко, исследуя чужие территории. Джинхо жарко везде-везде. Он вьётся ужом, и просит Усока побыстрее начать. Усок слушается старших. Он подкладывает подушку, принесённую Джинхо, тому под поясницу, легко поднимая с постели парня. Усок переплетает пальцы одной руки с пальцами Чо — аккуратными и милыми. Второй рукой направляет свой член внутрь маленькой то и дело дрожащей дырочки. Никакой смазки или чего подобного под рукой, и без нее получается туго– во всех смыслах — но что поделать. Джинхо ощущает жжение, когда в него входит лишь головка, и он до опухлости сжимает зубами губу. Усок не столько большой внутри него, сколько длинный, и не будь у них практики ранее, Чо не был бы уверен, влезет ли в него такое вообще. У него звёзды перед глазами — наверное их придумали, что бы в такие моменты, как этот звёзды били ему в мозг. Он весь горит, горит, горит, а Усок, стискивая зубы от узости, толкается глубже, входит до конца, создавая абсолютно неприятное трение. Они в унисон тяжело выдыхают. И понемногу младший начинает двигаться. Теперь он буквально обеими руками пригвоздил хёна к кровати, входя в него. Тот, перекрещивая ноги за спиной младшего, в какой-то момент начинает подаваться вперёд сам, и тихонечко постанывает. Усок принимает сигнал к действию, и кровать под ними скрипит, и Джинхо теперь стонет громче. Приходится затыкать его поцелуями, и сдерживаться таким образом самому, ведь остатки разума просят не перебудить всю общагу. Они упиваются друг другом, и скидывают одеяло, давно им мешавшее, и Джинхо мечется, словно в бреду. Он сжимается вокруг члена внутри себя, и от того Усок издаёт гортанный стон. Они кончают одновременно, цепляясь за руки словно вечным замком, и издают последние свои на сегодня громкие стоны. Они точно кого-то разбудили сегодня ночью, но Джинхо слишком счастлив, чтобы думать об этом. Он остаётся спать с Усоком, и тот ради приличия напяливает на спящего хёна штаны, да и на себя тоже. Тело после ночи ощущается тяжёлым металлом. А глаза — того больше. Они спят сладко-сладко, и звёзды в космосе наверное им завидуют, ведь там далеко — страшно и холодно, и одиноко. А у них в комнате тепло и уютно, и пахнет сексом и сакурой — чёрт разбери почему. Утром Идон говорит, что если Джинхо такой уж впечатлительный, что от страха стонал во сне до трёх ночи, то ужастиков ему больше смотреть не стоит. Тот угукает, и бежит в ванную, пряча следы на шее повязкой для глаз для сна.