Sweet aftertaste

Юнги наконец-то позволил прикоснуться к своей мраморной коже, ощутить её приятный холодок. Сквозь неё просвечивалась паутина синих венок, красных артерий, мелких сосудиков. Все они сплетались, путались, закручивались в небольшие узелки. Такую красоту Хосок может рассматривать часами напролёт, жаль только, Юнги позволил сделать этот только сейчас, но все равно, соблюдая небольшую дистанцию, смущается и краснеет при каждой попытке обнять его, сплести руки и успокоиться, положив голову на плечо. — Ты мне не доверяешь? — спросил Хосок, наигранно обижаясь, выпячивая нижнюю губу вперёд. — Я думал, что ты уже перестал меня боятся, вырос. — Да, перестал! — закивал головой Юнги, упираясь ладошками в грудь Хосока, а потом, постепенно осознавая свои действия, смущенно опустил голову вниз, пряча счастливую улыбку в спадающих на лицо волосах. Он действительно его любит, не боится, не отталкивает. Юнги уверен — его чувства искренние, из самых глубин души исходят, приятным теплом по телу разливаются, с кровью смешиваются, заставляя мозг эндорфин с дофамином мешать. Хосок — его надежда, любовь и вера во что-то лучшее, в перемены. Он не может представить себе существования без Хосока, себя мертвым без него чувствует, холодным. Словно весь источник тепла именно в Хосоке, словно, когда они врозь, Юнги в кромешном холоде и колющимся холоде остается. Он это и не отрицает. Соглашается. — Хосока-а, я хочу кушать, — ноет Юнги, наивным детским взглядом по его лицу мажет, в самые глаза заглядывает, свой бездонный океан давая рассмотреть. А Хосок в нем тонет, с головой в эту муторную муть ныряет, холодной воды глотает и понимает, что её вкус слаще всякого шоколада, вкуснее всякой сладости. Он готов хоть каждый день её вкушать, каждый раз всё новый оттенок различая, всё больше на языке смакуя, все громче причмокивая. — Будешь мандаринчики? — спрашивает Хосок и к миске на столе тянется, ответа не дожидаясь. Он знает — мандарины — любимый цитрус у Юнги. Разрешения не спрашивает, дольку аккуратно пальцами берет и в приоткрытый рот кладёт, бережно его ладошкой прикрывая, жевать разрешает. — Вкусно? — Очень, — бурчит Юнги, сок с уголков губ стирая. — Тогда, позволь, я тоже наслажусь этим вкусом, — не спрашивает, а утверждает Хосок и, наклоняясь вперёд, губами касается губ Юнги, пугается подступившей к языку сладости, теряется, замирает. Он долго размышлял над их первым поцелуем, всё думал, как же он произойдёт, но то, что вот так вот, как сейчас происходит — предположить не мог. У Юнги губы мягкие, вкусные. Ни одной зазубринки, ни одного заусенца. Сочным соком налиты, красным цветом окрашены. Кажется, их извилинки идеально совпадают, друг на друга легко ложатся, сливаются, склеиваются от сладкого сока цитрусового. Юнги не отталкивает, не сопротивляется, лишь слегка краснеет, смущается. Неумело рот приоткрывает, а кажется, всю душу настежь открывает, Хосока туда без билета впуская, в VIP-зоне располагая. Мычит что-то тихое, непонятное, но отдаленно напоминающее выжидаемое Хосоком многими месяцами «люблю тебя». Сквозь поцелуй он чувствует, как дрожат губы Юнги, в счастливой улыбке расползаются, а в глазах огонёк бескорыстной любви рождается. Хосок слёзы сдерживает, потушить его боится, не хочет загубить это чувство, которое невозможно контролировать, можно только со стороны наблюдать. Но и этого Хосоку хватает, это заставляет его себя счастливым чувствовать. — Ты сладкий, — шепчет Хосок, отстраняясь. Он хочет ещё и ещё, но понимает, что для первого раза достаточно, можно даже сказать, что немного перебор. Но Хосок сам себя исправляет — передоз. Он Юнги как запретный плод вкусил, отравился его сладостью, одурманился тонкостью этого экзотического вкуса. — А ты теплый, — шепчет Юнги, к Хосоку всем телом прижимаясь, давая кожей ощутить своё сердцебиение. Он понимает, что стал зависимым от Хосока, не самостоятельным. А тот осознает, что Юнги — это лучшее лекарство от пустоты в сердце. Он бесконечный, им можно эту пустоту до краев заполнить и каждый день понемногу доливать. Юнги — его вишенка на торте, которую он обязательно украдёт до того, как этот торт в зал вынесут. Он ценит Юнги сильнее, чем собственную жизнь, потому что Юнги — кислород, без которого эта жизнь невозможна.

***

Тишина. Юнги засыпает, тяжелеет на руках, но Хосок терпит всякие неудобства, потому что только в такие моменты можно наблюдать такое зрелище, пробирающее до глубин души. Но они делят эту душу пополам, каждому частичку отдавая. Юнги тихо сопит, смешно дергая во сне носиком, сводит бровки к переносице. Если это и есть счастье — наблюдать, как спит любимый человек, прижавшись к родному телу, то Хосок готов во все эти сказки поверить, всякую выдумку за реальность воспринять, потому что у этого счастья вкус цитрусовых, а у любви в душе — такой же сладкий запах.