Что же я делаю?

Что же я делаю? Нож постукивает по доске. Было у меня два сына — теперь остался один. Нет у меня больше Сеймея, нет того, кто меня защитит… А Рицка до сих пор в школе, но скоро придёт, съест обед и побежит играть с друзьями. Славный мой сын, хороший мой сын… единственный сын. Вернулся бы поскорее. Мама скучает по своему Рицке. Хлопает входная дверь, я прислушиваюсь. Вечно меня пытаются обхитрить… но я им этого не позволю. — Рицка? — Мам, я пришёл, — в коридоре слышны шаги, я тороплюсь навстречу, но что-то в его лице пугает меня. Когда мой Рицка стал таким угрюмым?.. — Рицка, это ты? Его ушки поникают, словно он не рад меня видеть. Его ноги делают шаг назад. Его глаза бегают из угла в угол, как нашкодившие мыши, и я понимаю: не он. Снова не он, снова, снова, снова не мой Рицка! Это не может быть он! — Мама, я… пойду к себе… — он собирается развернуться, но я не даю ему и шагу ступить — хватаю за руку и заношу нож, который взяла с собой. Я знала, знала, что это снова гадкий подменыш! — Мама, нет! — он отчаянно вскрикивает — видит, мерзавец, что его раскусили! Мерзкий оборотень, принявший вид моего — моего! — ребёнка. Я целюсь ему в грудь, чтобы убить наверняка, но он защищается, загораживается рукой и снова вскрикивает — только теперь от боли. Оборотни сильны, я не удерживаю его, и подменыш убегает, зажимая раненую руку. Он больше не вернётся, я точно знаю, больше не посмеет ко мне прийти. Вернувшись на кухню, я с яростью запускаю тарелку в стену. Снова! В который раз! Бедный мой маленький Рицка, ну куда же ты пропал? Вернись к маме, мама так любит тебя… Когда пелена перед глазами исчезает, я понимаю, что обед ещё не готов — а Рицка вот-вот вернётся. Нож постукивает по доске. Следы крови почти не видны. Было у меня два сына — теперь остался один. Что же я делаю? *** Что же я делаю? Мама, мамочка, почему ты меня не узнаёшь? Хотел прокрасться в комнату неслышно, а сквозняком дверь захлопнуло. Сам виноват, что был неосторожен, но мама сегодня как с цепи сорвалась — едва на меня взглянула, сразу что-то неладное заподозрила. Чем я себя выдал на этот раз — не улыбнулся вовремя? Знать бы хоть, да толку-то… Рана щиплет от перекиси, кривлюсь, но терплю, внутри болит сильнее. Если я — не её Рицка, кто я тогда вообще? Соби говорит — его Жертва, Сеймей говорил — его брат. А для мамы — подменыш, оборотень, уродец, занявший чужое место. Да пришёл бы настоящий Рицка — я бы ему «Добро пожаловать» сам сказал! Только что-то не идёт он никак, и гипнозом его не вытащить, и терапией. Я уж в последнее время думаю… А, к чёрту. Бинтов еле хватило, а на перевязку и вовсе не осталось. Как мне сегодня из дома выйти, до аптеки добраться? Или в комнате Сеймея посмотреть? Или… Нет, ему звонить не буду, ещё не хватало впутывать. Он только предложит какую-нибудь дичь, охранять ещё вздумает… Или с мамой что-нибудь сделает. Ему не слабо. А я не хочу. Пусть сначала о себе позаботится, потом уже за других переживает. Раньше я у Сеймея прятался, вот и сейчас тоже. Иду в его комнату, там всё так же, как было. Если сесть на пол и уткнуться лицом в покрывало, можно представить, что сейчас Сеймей сядет рядом и погладит по голове. А я скажу, как раньше, что я совсем не плачу, и что мне ну вот вообще не больно, только кровь идёт. А он обо мне позаботится. Покрывало пыльное, а теперь ещё и немного мокрое, как и моё лицо. Легче мне не становится, а раньше иногда бывало. Иногда можно было ещё в его свитер закутаться, он тёплый. Но сейчас я иду в свою комнату. Сеймея нет и больше никогда не будет, никто не придёт и не обнимет, и не защитит, и не перевяжет мне руку. И мама не пожалеет… Я возвращаюсь к себе. У телефона на столе подсвечен дисплей — мне звонили. Я даже знаю, кто — кто-то, кто обо мне беспокоится. Не Сеймей. И не мама. Сейчас я приму решение, которое всё испортит — или всё исправит. Мама, мамочка, почему ты меня не узнаёшь? Что же я делаю? *** Что же я делаю? Рицка — моё всё. Я служу ему. Кио говорит, что я извращенец, но он не прав. Рицка совсем ещё дитя, измученное и несчастное. Но мне нравится его характер, мне нравится его решимость. Мне нравится всё в этом маленьком ребёнке, мужественном ребёнке, ребёнке, который ухитряется быть сильнее, чем я сам. Если связь истинного имени — стальная нить, то наша с Рицкой связь — тончайшая паутина, переплетение судеб и решений. Но оттого она не менее ценная и не менее подлинная. Быть его Бойцом оказалось неожиданно, странно, но захватывающе — я совсем не так ощущал всё с Сеймеем. Я становлюсь жадным до этих впечатлений. Быть с Рицкой оказалось слишком хорошо для меня. Но достоин я его или нет — пока Рицка держит меня при себе, я любому глотку перегрызу за него и за его спокойствие. Пожалуй, Рицка начинает об этом догадываться. Пожалуй, его это немного пугает. Но я горжусь тем, как он держится. Наша связь, вопреки злым языкам, хороша настолько, что я порой ловлю эмоции. Иногда спрашиваю, что хорошего произошло, а Рицка теряется и начинает шипеть — думает, что у Юйко спросил или следил за ним. И очень теряется от объяснений. А вот сейчас меня захлёстывает каким-то беспокойством. Настолько, что я выскальзываю из кабинета, где идёт пара, и принимаюсь ему звонить. То, что Рицка не отвечает — отдельный повод для тревоги. Мельком думаю, что Рицка очень на меня всегда ругается, когда не отвечаю я, но эта мысль тут же исчезает. — Алло? — Рицка? Ты дома? Я приду, — последнее — не вопрос. Я должен быть рядом сейчас. — Дома. Жду, — коротко отзывается Рицка, но не кладёт трубку. Я молчу. — Соби… — Да? — Возьми бинты в аптеке. Через десять минут я стучу в дверь балкона. Рицка смотрит на меня уставшими глазами. Он несчастен, потому что многие важные решения делают нас несчастными, и лишь некоторые — счастливыми. Для Мисаки Аояги его решение, пожалуй, будет счастливым. — Я всё сделаю ради тебя, Рицка, — говорю я ему. — Ни перед чем не остановлюсь. — Просто не ненавидь меня за это, — тихо отвечает он. — Мне хватает того, что я сам себя ненавижу. Мисаки Аояги на кухне, готовит обед Рицке. Завтра она прислушается к хлопку двери, поздоровается с Рицкой, но не выйдет его встречать. Она накроет стол для Рицки, а потом выкинет еду, к которой не притронулись, и помоет посуду. Она вернётся в комнату, уверенная, что её единственный сын пришёл со школы, съел свои любимые каштаны и побежал играть на улицу с друзьями. Я смогу поддерживать любую иллюзию, пока буду рядом с Рицкой. Пусть только пожелает. Рицка – моё всё. Я служу ему. Вот что я делаю.