Детский сад круглосуточно типа для детей-сирот. Образовательный комплекс Eur948
Группа детей из пяти особей сидела в кругу, сверля взглядом горку пушистого строительного конструктора. Среди них выделялся русоволосый малыш шести лет, руководящий масштабным строительством. За ними с интересом наблюдали не только другие группки детей, оторвавшиеся от похожих кучек, но и воспитатели. Поставленная перед детьми задача была проста. Построить из специального конструктора любое животное совместными усилиями. Обитые мягким бархатом крупные детали не только помогают развивать мелкую моторику, но и стимулируют нервные окончания пальцев, улучшая тактильные возможности. К тому же, по отзывам педагогического состава наступать на мягкую детальку, разбросанную по полу, куда как приятнее, чем на местами угловатый холодный пластик. — Катофа! — звонкий голос мальчугана разрезал тишину, заставив глубоко вздохнуть присутствующего логопеда. Юра отличался отставанием в развитии и заторможенностью, что не было удивительно с перенесённой болезнью в детстве, и чёткая речь ему давалась с трудом. Впрочем, положительная динамика развития, проводимые обследования и тесты показывали, что к 14-18 годам отставание полностью нивелируется. Тем более, что ребёнок был на диво любопытный и сообразительный, несмотря на замедленность реакций. Правда отличия в психике у него не поддаются корректировке. Штатный психолог лишь разводил руками и ссылался на последствия комы. Даже сейчас человеческий мозг далеко не до конца изучен. И что произошло с ребёнком после трех лёт заточения в собственном разуме, не скажет никто. Даже приглашённый директором комплекса специалист из Фонда лишь развёл руками. — Ну и кто же это? — озадаченно замер куратор когда дети расступились показывая более, чем полуметровую фигурку. Специфика магнитного конструктора заключалась также в том, что позволяла компоновать детали под очень разными углами. — Ёзик! — этот возглас заставил детей гордо посмотреть на ошарашенных преподавателей, психолог поперхнулся и закашлялся в углу, пытаясь скрыть смех. Аморфная пушистая фигура натурального монстрика, сложенная из разноцветных блоков, с длинными клыками, вытаращенными глазами, длинным спинным гребнем заканчивающимся на свитом в кольцо хвосте. Он больше походил на допотопного динозавра или ящерицу, с вытянутым телом и мощными лапами. Разве что пушистый и по большей части матово-розовый. — И почему же «это» — «ёзик»? — сипло спросил куратор, непроизвольно повторив название этого чудовища за ребёнком. Мальчик же принял насупленный вид и подрагивающей рукой почесал в затылке. — Это. улусешшный ёзик. Воть! Тлинные калюски на спине, — детский палец указал на высокий гребень, составляющий одну треть высоты от фигурки. — И польсие зупы, стобы кусать лису! Насупившиеся дети начали сверлить взглядом смутившегося преподавателя. — А длинные ноги и хвост это чтобы быстро бегать? — потянув ворот рубашки, улыбнулся куратор посмотрев в окно, и мысленно посетовав на плохую погоду, которая заставила их сидеть с детьми в помещении. — Дя! — подскочившие дети радостно улыбнулись и, подхватив новую игрушку, понесли её к другим группам хвастаться. Идущего последним мальчика окликнул куратор. — Юра, а ты где такого ёжика видел? — Во сне! Всера снился. Ребёнок и уже взрослый умудрённый опытом человек почти одинаково помрачнели. Он легко потрепал по голове ребёнка и тепло улыбнулся. — Иди играй. И помни, это просто сны. Мальчик посмотрел на взрослого серьёзным взглядом, на мгновение сбившим весь его безобидный образ, и медленно кивнул, тут же повернувшись обратно и направившись за убежавшими детьми неспешной походкой, уже всё так же беззаботно улыбаясь. Педагог лишь тихо выдохнул, переглянувшись с психологом. Да, кошмары ребёнка, изредка на него накатывающие, доставили немало хлопот. Особенно в первый раз, когда полкорпуса было разбужено диким криком.***
Как же хорошо быть ребёнком. Никаких тебе хлопот, никаких чужих забот. Тем более, мне, по-моему, крайне повезло с новою жизнью. Увы память прошлой жизни была настолько фрагментарна, что вся ассоциативная цепочка связанная со словом «учёба» упиралась то в непонятное нервное напряжение, то в усталость, да и в целом отдавало душком навязанности и некоторого протеста. Хотя, я определённо знал, что я люблю учиться. Эта была одна из немногих вещей, что я знал о себе прошлом. Приятная компания детей, в которой я оказался. Великолепные преподаватели, которых было аж пятеро на класс, и занимались они исключительно нами. Я чувствовал какую-то неправильность, складывалось впечатления, что ошмётки моего разума были возмущены этим фактом. Ах, и да, я чувствовал себя ребёнком! Мне хотелось бегать, играть, дурачиться. Тело переполняла жажда действия. Постоянно растущий организм словно пытался избавиться от излишков поглощаемой энергии через движение. Или пыталось нарастить, как можно больше мышечной массы в период буйного роста. Я в этом не разбираюсь, а подходить с таким вопросом к воспитателям странно и глупо. В конце концов, я ребёнок, это моё детство, буду делать, что можно и что хочу! Правда всё портит медленно настраиваемое тело, постоянно сбивающее контроль. Отчего приходится двигаться очень медленно, буквально просчитывая каждый шаг. Но с каждым разом это всё легче. Хотя, по началу и казалось невозможным. Особенно много хлопот мне доставило неподвижное лицо. Как от ребёнка с каменным лицом и серьёзным взглядом шарахались медработники, не передать словами. До сих случаются промашки, когда я вместо умилённого лица скорчил страшную рожу, потеряв концентрацию. С другой стороны, я не представляю каким лично я монстром стал в плане разума. Попади я в мир магов, я бы был архимагом ментала! Но увы. Я честно пытался проверить, есть ли тут что-нибудь подобное. Как же я радовался, когда мои руки, окутавшись синим свечением, скинули с полки игрушку. А на следующий день мне лично прочитали минилекцию о биотике. Конечно, это был адаптированный для детей вариант, но я легко вычленил из рассказа наиболее важное: мои возможности — редкая, но известная аномалия. Это не свойство моего организма, как такого, а следствие взаимодействия моего родителя с каким-то минералом. Всё, что я могу, это лишь жалкое подобие телекинеза, ограниченное точечное изменения гравитации. Слабое, чтобы хоть как-то повлиять на массивный объект. Мне объяснили, что обычно детей с такими возможностями переводят в отдельные группы, но я из-за своих особенностей оказался именно здесь. Мне пообещали отдельно провести курс обучения, но предупредили, что мои возможности лучше не раскрывать другим. Я так и не понял конкретно, что будет, если я расскажу об этом остальным детям, но от греха подальше шифровался, как мог. Да и много этому я уделить не мог, просто в силу того, что большую часть сознательного бодрствования я был занят собственным телом. А что касается сна… Это было ужасно. Собственно, почему было? Есть. Как оказалось, моё сознание куда больше открыто, чем я надеялся… Да чёрт возьми, у меня слетели все барьеры! И, когда мозг уходит на обработку информации, в него начинает просачиваться совершенно левая информация. Иногда эти сны были даже приятны: далёкие планеты, странные существа, порой настолько удивительные вещи такого странного спектра восприятия, что я не мог их осознать. Но… Большая часть информации выливалась в кошмары. Войны. Убийства. Чудовища, разрывающие на части. Наиболее яркие, крепкие информационные пласты те, что окрашены эмоциями. И, к сожалению, страх и боль — это самые сильные чувства испытываемые разумными. Просто, вследствие инстинкта самосохранения. Хотя, не скрою, временами это было даже интересно. Однажды, мне попалось воспоминание погибающего советского солдата. Его обречённый ужас, когда он чувствовал, как его тело медленно погружается в болотную жижу, холодок осознания того, что если он прямо сейчас не встанет, то уже никогда не сможет выбраться из склизкой топи, мысли о том, что никто никогда не узнает о том, что здесь покоится его тело. Часть откатывалась всё дальше на восток, а он с раненой ногой просто отстал на марше, оказавшись в глубоком тылу противника. Что родители и жена так и не узнают, как он погиб. Но вставать нельзя. В магазине винтовки осталось лишь два патрона. Через несколько мучительно медленных секунд показалась офицерская немецкая машина. Ноющая нога, которая уже второй день распухла так, что не помещалась в штанину, и уже давно не чувствовалась ниже раны, чуть стрельнула болью, и стало даже как-то легче, когда она полностью погрузилась в прохладную грязь. Все это время, наблюдая за расположившимся рядом штабом, он понимал, что бессилен. Фрицы чувствовали себя здесь полными хозяевами и в безопасности. Бои шли далеко по ту сторону обширных болот. И, может быть, он бы так и погиб в этих лесах. Если бы не немецкая пунктуальность. Каждый день, в одно и то же время посыльная машина отправляла приказные пакеты к боевым частям. И пусть там не было ничего важного, но это был его последний шанс отомстить за погибшего брата. К сожалению, единственное место, с которого с нужной стороны простреливалась грунтовка, было именно здесь. Тело в самый неожиданный момент пробил озноб, дрожь возникшая внутри груди волной разбежалась по всему телу, заставив скрючится макнув лицо в мутную жижу. Осенняя тухлая вода злорадно чавкнула, выпуская голову обратно, и лишь винтовка осталась сухой и чистой, поднятая над головой на скрюченных руках. Проморгавшись и сипло выдохнув, сплюнув мерзкую грязь, солдат прилип к окуляру. Нужный момент чуть не был упущен. Теплый, по сравнению с промозглой землей, деревянный приклад привычно упёрся в плечо. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Два звонких хлопка разрезали тишину, на краткие мгновения заглушив грохот мотора. Визг клаксона, от упавшего на руль водителя и тихий вскрик, сменившийся грохотом, когда автомобиль улетел в кювет. Что же, по крайней мере, его смерть не будет напрасной. Тяжёлое дыхание человека, который постепенно уходит в топь, уже даже не в силах пошевелиться. Запрокинутая голова смотрит в пасмурное небо, ловя взглядом редкий разрыв среди туч, искра голубого неба вызвала последнюю улыбку на губах человека. Дыхание примолкло, сменившись на звук последней тщетной попытки хотя бы перевернуться на спину. Глаза измождённого человека до самого последнего мига неотрывно смотрели вперёд и вверх, пока не погрузились в топкую грязь. Последние мгновения агонии умирающего человека, не желающего так просто отдавать свою жизнь природе. Легкие заполняющиеся грязью и тухлой водой. Последний всплеск. Воистину могильная тишина. Тогда я впервые разбудил своих соседей криком и вознёй. Одеяло, в котором я запутался, стало для меня продолжением кошмара. Первым. Но далеко не последним. Страшно, правда? Для меня же это стало обыденностью. Я рос странным ребёнком, что не могли не отметить воспитатели. Впрочем, мои видимые отклонения были в пределах нормы, поэтому меня не пичкали таблетками, и не проводили бесед… ну, по крайней мере, часто. В нашем корпусе сирот не у одного меня была тяжёлая судьба. Что же касается этого «ёзжика», да будь прок… нет, нельзя так говорить про свой речевой аппарат и долбанную мышцу под названием язык, потому что любое слово имеет вес, кому, как не мне, это знать? Детям и так трудно им шевелить так, как привыкли все вокруг, прижимать к зубам, нёбу, то серединой, то кончиком. Даже не уверен, что дети понимают все эти объяснения, скорее всего, просто пытаются воспроизвести звуки так как умеют. Мне же они были очень и очень важны, потому что помогал правильно прилагать усилия. А ещё у меня получилась милая моська! О, дни убитые перед зеркальными поверхностями, когда каждую мышцу лица нужно было правильно зафиксировать, одобрить полученный результат и запомнить их расположение без визуального контроля. Я справился. Так что я рос, пусть и странным, но милым ребёнком… впрочем отвлёкся. Этот «ёзик» был одним из порождений тех видений. Некоторые из них отличались какой-то смутной расплывчатостью, множественностью. Я словно смотрел 3D фильм без очков, уткнувшись носом в огромный экран кинотеатра. Зато они довольно часто повторялись, со временем приобретая масштаб и чёткость. Зачастую это были какие-нибудь люди, машины, корабли, как морские, так и космические. Но последние пару месяцев мне настойчиво снится эта кракозябра, и я ничего с ним не мог поделать, так хоть пусть другие дети порадуются моей «буйной» фантазии. Благо, что он получился милым, пушистым и маленьким, а не тем гигантским монстром, что мне чудился. Впрочем, порой случаются и совсем неожиданные вещи.***
— Первый на позиции. Прием. — Второй на позиции. Прием. — Третий… — Пятый… — Тринадцатый на позиции. Прием. — Говорит центр. Операция одобрена. Напоминаю: у вас будет ровно 15 минут на проведение операции. Изъятие материала проводить по эвакуационным точкам А, В, Д. Старт через 45 секунд. Отбой. — Вспышка слева! Ложись! Раздался крик воспитателя, когда мы направлялись в столовую на обед. Схватив всех ближе стоящих детей он упал с ними на пол, откатившись к стене. Остальных, начавших озираться, детей похватали прочие воспитатели, попадав рядом. Я же, как и пара детей оказавшихся на ногах, удивлённо посмотрели в окно. За которым разгоралось солнце. Опыт снов подсказал мне тут же зажмуриться, прикрыв глаза и закрыв уши ладонями, одновременно открывая рот пошире, и упасть на пол. Но в любом случае, шансов на спасение нет. Мы в эпицентре назревающего взрыва. Писец пришёл котёнку. Комплекс накрыл тягучий вой запоздалой сирены воздушной тревоги комплекса. ШВДАХХ. Оглушающий грохот прошёлся по коридору, заглушая взвывшую сирену, которая крякнула и умолкла. Всё затопил ярчайший свет. Жмурясь, я отсчитывал свои последние мгновения, ожидая когда же за потоком света и звука придёт ударная волна ядерного взрыва. Секунда. Две. Три. Полминуты. Бешено долбящее в виски потоками крови сердце заглушило утихающий гул взрыва. Минута. С каким то недоумением я отсчитывал про себя секунды не рискуя подниматься. И с каким то облегчением… Серьёзно, я обрадовался тому, что ожидание окончено и я сейчас умру… я услышал звук бьющегося стекла, на мою голову брызнули гранулы стекла, стекла в учебных корпусах были аналогичны тем, что ставились в автомобилях, пусть и дороже, но безопаснее. Ведь в местах большого скопления детей, стекло разобьется скорее рано, чем поздно. Сжавшись, я стал ожидать неминуемого конца, но звук разбитого стекла сменился хрустом. Хрустом этих самых гранул под подошвой сапога. Хороших таких военных берцов, заключил я, приоткрывая один глаз и смотря сквозь ресницы, чтобы не было видно движения. — Никому не двигаться! Всем оставаться на своих местах! Стреляю! После вспышки я уж было решил, что хуже быть не может. Может. Захват заложников.