Ничто не способно излечить нас от потери любимого человека. Ни правда, ни искренность, ни сила, ни доброта. Все, что мы можем, это выживать в обнимку с этой трагедией и учиться тому, что никакая очередная потеря не будет менее горькой.
Дождевые капли медленно скатывались по её плечу, скрытому тканью черно-серого пальто, и падали на белый мрамор пола. Поместье Бугенвиллея совсем не изменилось: здесь все также летало какое-то холодное чувство опустошенности, которое предавало дому неуютный вид. Но теперь Виктории было понятно это ощущение, будто что-то вырвали из твоего сердца, и кажется, что так и останешься навсегда неполноценным. Рядом раздается быстрый стук каблуков, и через мгновение появляется служанка: женщина с потускневшими голубыми глазами, быстро вытиравшая грязные руки о передник, с изрезанным мелкими морщинами лицом, по которому пробежалось жалостливое выражение. — мисс Фон Рихтгофен, вы промокли...— "...стоя на кладбище", — хотела уже огрызнуться девушка, но, увидев обеспокоенный взгляд Сильвии, женщины, которая так часто читала ей сказки на ночь и лечила колени, покрытые ушибами и ссадинами, быстро появлявшимися, когда она оставалась один на один с братьями Бугенвиллея, смутилась и позволила ей стянуть с себя верхнюю одежду. Под ней было черное платье, заставившее Викторию вздрогнуть от воспоминания сегодняшнего утра. Постоянный шепот: "Такая внезапная смерть отца... сирота... война никого не обделила... ужасно-ужасно...". Он все звучал и звучал в голове девушки, даже когда она уже была на полпути к поместью. В её памяти навсегда отпечатались эта пугающая минутная тишина и слишком громкий стук первых комков земли о гробовую крышку. А потом серое небо будто заплакало, одаривая всех присутствующих на кладбище дождем. Стоя под градом этих капель, Виктория, наконец, позволила себе расплакаться, ведь никто не отличит слезы от дождевой воды. Теперь, одетая в этом платье, она как никогда хотела стянуть его с себя и, завернувшись в одеяло, проспать остаток своих дней. Послышались тяжелые шаги, и вот в приемном зале появились все хозяева дома: госпожа Бугенвиллея и двое её сыновей - Гилберт и Дитфрид. Все они были высокими, зеленоглазыми и темноволосыми, за исключением госпожи, несколько прядей которой уже успели покрыться сединой. Она первая сделала шаг навстречу к гостье: — Рада вновь нашей встречи, Виктория, и прошу прощения за то, что моя семья не смогла присутствовать на похоронах. Гилберт, он... — она осеклась, но Виктория будто этого и не заметила. Девушка с непоколебимым видом присела в реверансе и произнесла немного охрипшим голосом: — Все хорошо, я знаю, как было важно для вас присутствовать на награждении Гилберта... его первого воинского звания. — она краем глаза посмотрела на младшего из братьев. Никакое событие не могло скрыть его блестевших глаз-изумрудов, рядом с одним из которых красовалась едва зажившая длинная царапина. Девушка вспомнила, как отец показывал ей целую паутину мелких шрамов и царапин, украшавших его спину. В тот момент она так гордилась им, что теперь часть чувств передалась ей и сейчас, когда произнесла лишь одно слово: — Поздравляю. Парень коротко кивнул. Как и всем мужчинам семьи Бугенвиллея, ему без каких-либо сложностей давалось продвижение по военной должности. Гилберт был из таких людей, которых можно было назвать верными своей чести и долгу, справедливыми и, в исключительных случаях, бескорыстными. Виктория чувствовала, что, с одной стороны, он должен сострадать ей и её семье, как велит воспитание, а с другой - радовался новой заслуге и теплым взглядам, которые на него кидали брат и мама. — Что ж, пока мы готовимся к обеду, ты можешь обжить свою новую комнату, вторую, в левом крыле. — она что-то быстро пробормотала Сильвии, в то же мгновение убежавшей в сторону кухни, а потом, резко повернувшись, как-будто что-то вспомнив, госпожа кивнула старшему сыну. — Дитфрид, позаботься о ней. Молча, девушка последовала за мужчиной, который был одет в белый мундир, который, кажется, он почти никогда не снимал. Слезы на щеках уже высохли, но в теле будто сквозило неприятное чувство потерянности, перекрывающее другие эмоции. Подняв взгляд, Виктория начала рассматривать Дитфрида. Несколько лет, прошедших с того дня, когда они последний раз виделись, превратили мальчишку с ехидной улыбкой и задиристым характером в настоящего солдата с прямой спиной и широкими плечами. Неопрятные вихры волос превратились в косу, которая покорно покоилась между лопатками мужчины. Он казался Виктории слишком громоздким и взрослым, по сравнению с ним она была словно обрезанная ветка, листья которой вот-вот отвалятся. Когда Дитфрид открыл ей дверь в её новую комнату, Виктория не удивилась, увидев ту самую комнату, в которой она так часто играла с братьями Бугенвиллея. Ей даже начал казаться детский смех, так часто раздававшийся здесь. — Как странно. Здесь так ничего и не изменилось. — Дитфрид дотронулся до старого кресла, где обычно он читал своему младшему брату и Виктории сказки, а также рассказывал страшилки, от которых дети еще долго не могли заснуть. На его уставшем лице отразилась улыбка. — Помнишь, какая ты была плакса, когда я оставлял тебя одну в комнате с выключенным светом? — Да, таким образом, я быстро научилась жаловаться. — усмехнулась девушка. Она начала раскладывать вещи, сама не замечая, как слезы медленно скатываются по её щекам и капают на одежду. Сзади раздались шаги, и вот Дитфрид стоит позади неё. Его тяжелая и теплая рука касается её плеча, и Виктория чувствует, что платье все еще влажное и отдает холодом. — Мне жаль. Александр был хорошим другом и отцом, он прожил хорошую жизнь для того, чтобы не сожалеть. — ладонь сжала её подрагивающее плечо. Внезапно девушка развернулась и сдавленно сказала: — Зачем он оставил меня, Дитфрид?! Он обещал, что никогда меня не отпустит! — она сделала несколько шагов вперед, с каждым словом повышая тон голоса. Мужчина изумленно смотрел на неё: из прически выбились несколько темно-красных, словно осенние листья, прядей, бледная кожа налилась разозленным румянцем, а глаза... светло-голубые, напоминавшие замершую воду из самого чистого озера, блестели от слез. Всхлипнув, девушка остановилась и, резко выдохнув, закрыла заплаканные глаза руками, как будто боялась, что её упрекнут в слабости. — Он и не оставил. — Дитфрид притянул к себе и обнял её. — Просто поручил свою миссию мне.***
Спустя месяц В последних лучах осеннего солнца купался сад Бугенвиллея, из которого доносился переливчатый женский смех. В небольшой беседке расположились две девушки: платье одной было василькового цвета, выделявшее её бордовые волосы, вторая же была загорелая и светловолосая в зеленом. Они уже несколько месяцев не виделись, и теперь обе рассказывали все, что произошло с ними за короткое время. Виктория улыбнулась, когда Алиса рассказала ей, как Эрик, её брат, решился признаться ей, что выбрал невесту. — И вот, Эрик, тридцатилетний, потенциальный жених всего Лайсберга, нервно смотрит на меня и выдает то, что я надеялась услышать еще в том году: "Я хочу сделать ей предложение". А ведь это я их познакомила! — подруги обе разразились смехом. Потом Алиса подняла голову и прищуренными золотыми глазами посмотрела куда-то за спину Виктории. — О, а тут есть кое-кто, кто может повторить подвиг моего братца. Ветер всколыхнул темные волосы, и девушка обернулась. Прямо позади неё стоял Дитфрид, который с усталым выражением лица кивнул девушкам, сказав: — Время вышло. Алиса, вас уже ждет карета, прошу прощения, нас с Викторией ждут в особняке. Он предложил обоим руки, чтобы встать, но подруга Виктории отклонила его ладонь. Вместо этого она быстро наклонилась к Фон Рихтгофен и прошептала ей на ухо: — Я надеюсь, что ты заметила, как сильно изменился Фрид! Напомню, что вся твоя семья ждет, когда ты "случайно" упадешь в канаву, так что тебе необходим надежный муж. Надеюсь, что ты прислушаешься ко мне... — Алиса заговорщицки ухмыльнулась и, потрепав старшего брата Гилберта за рукав, направилась к экипажу. Кучер уже приветливо ей махал.***
— Почему она так не нравится тебе?— придерживая складки платья, девушка осторожно поднималась по витиеватой лестнице дома, стараясь не отставать от своего спутника. — После её визита у матери странное выражение лица. — Дитфрид поморщился, как от зубной боли. — Наверное, подыскивают мне невестку. Мельком Виктория взглянула на мужчину и на секунду представила его мужем: всегда усталое или с холодным выражением лицо обрамляла бы счастливая улыбка, а сильные и надежные руки обвивали чью-то тонкую талию... Бугенвиллея, почувствовав её взгляд, с усмешкой спросил: — Неужели так плох? — его зеленые глаза были светлее, чем у брата, и напоминали весеннюю траву. "Моя полная противоположность" — с тоской подметила Виктория и невозмутимо ответила: — Конечно, ты взрослый мужчина, а бегаешь от нападок матери уже который день! Она просто волнуется, ведь у Гила уже есть жена, а ты... — Мы пришли. — оборвал её Дитфрид, когда огромные дубовые двери открылись, показав кресло, в котором восседала госпожа Бугенвиллея. В который раз Викторию шокировало худощавое тело женщины и болезненно-белое лицо, на котором, к удивлению, была едва заметная улыбка. При виде госпожи девушка сделала реверанс, пока низкий голос над её ухом не разразился уставшим: — Ты просила нас обоих прийти, мама. Что-то срочное? — Дитфрид изобразил легкое непонимание, когда его мать открыла какой-то конверт и достала вчетверо сложенное письмо. Немного погодя, она прикрыла глаза-изумруды, которые стали блекнуть, как только госпожа обратилась к Виктории. — Девочка, ты знаешь, что это? — она помахала в воздухе листком, который должен был быть каким-то знаком для девушки. Снизу была поставлена печать иностранного государства, с которым вот-вот должна была начаться война. Виктория знала, что это означало: в далеком прошлом её отец купил в тех землях маленький загородный домик, где мать девушки родила тогда еще юному майору Александру ребенка. После переезда в столицу там обосновались родственники матери, которые были категорически против женитьбы родовитой наследницы на "опасном и привыкшим к насилию и убийствам" солдате. Теперь, в ходе уже начавшихся военных действий, эти территории становились легкой добычей для набегов иноземных солдат. Но по закону можно было получить за захваченное имущество выкуп, при условии, что ты являешься законной наследницей и состоишь в официальном браке с представителем государства- защитника. — Сейчас, чтобы выйти из этого непростого положения, я предлагаю тебе альтернативу: ты можешь выйти замуж за моего сына, заявив права на эти земли и получив отцовские деньги. Как тебе такой расклад? Дитфрид с немым вопросом в глазах посмотрел сначала на мать, а потом на окаменевшую Викторию: одна сидела с холодным спокойствием, а другая с каким-то безумным отчаянием размышляла. Да, он знал, что госпожа хочет выдать девушку замуж, не вечно же ей сидеть в особняке, слоняясь из угла в угол, но и представить не мог, что в эту ловушку угодит и его хваленная свобода. Сделав шаг вперед, мужчина резко сказал: — Почему ты не поговорила об этом сначала со мной? — Потому что, милый, это дело Виктории, и она сама должна решить, что делать. — с улыбкой выговорила госпожа, оперевшись об подлокотник старинного, украшенного причудливыми узорами кресла. Через миг она вздохнула, и её лицо вновь преобразилось, став задумчивым. — Я понимаю, что это все так неожиданно, но... пора принимать взрослые решения, моя девочка. Пойми, это... — Согласна. — хриплый шепот девушки заставил госпожу замолчать и лишь утвердительно кивнуть. В это время Дитфрид с напряженным чувством следил, как из сжатых в кулаки рук на темный деревянный пол падает капля, расплываясь багровой кляксой...***
Спустя год — Капитан Бугенвиллея, вам письмо! — юноша в сером мундире быстро протягивает мужчине конверт, скрепленный красной печатью, и так же быстро скрывается за коридором. Впрочем, Дитфрид никогда бы не захотел, чтобы кто-нибудь из подчиненных видел его сейчас, в этот радостный для него миг. Виктория, как обычно, не скупилась на бумагу: узоры, отпечатавшиеся на манускрипте, казались прилично дорогими. По мере того, как Дитфрид читал письмо, воспоминания то и дело всплывали у него в голове. Он, как обычно, списал это на усталость из-за конца рабочего дня: военные действия на несколько дней прекратились, и ему вместе с командой разрешили остановиться в маленьком портовом городке, из которого еще два дня назад отправил письмо домой. И вот в его руках долгожданный ответ. Дорогой Дитфрид, В Ляйденшафтлихе все хорошо. Мы с госпожой отпраздновали мой День рождения: Алиса вручила мне торт и целый сундук платьев, даже не знаю, куда их теперь деть, а твоя мама подарила медальон. Сказала, что это семейная драгоценность, но недавно в одном из магазинчиков я видела похожий... Только не говори ей об этом! На этом месте Дитфрид усмехнулся, вспомнив, как сильно жена краснеет, если дело идет до обмана. Тогда лицо Виктории можно было сравнить с её багровыми прядями. Он присел на край дивана, передвигаясь ближе к камину, не переставая читать. Также я получила и твой подарок.***
— Ужасная участь, девушка была так молода! — Это вражеские солдаты! Спорю, бомба была прикреплена к мосту именно ими. — Экипаж весь свалился в реку, девочку просто раздавила тяжесть кареты...***
— Дитфрид. — Гилберт сжал плечо брата, который сокрушенно опустил голову, его спина была сгорбленна, как будто он нес непосильную для себя ношу. Брат понимал, как больно было Дитфриду после смерти жены, но не мог ничего сделать. — Ты должен принять это. — Она была беременна, Гил. Виктория готовила мне подарок по случаю моего возвращения - известие о том, что ждет ребенка. — мужчина, глава военного флота, до скрипа сжал зубы. Сейчас они находились в той же комнате, которую раньше занимала Виктория, там где так часто в детстве они играли. Боль, которая разрывала все его существо, была невыносимой. — Я не смог её уберечь от этой треклятой войны... Ему было больно от того, что он не успел сказать ей, что любит, когда: она улыбается ему своей милой детской улыбкой. она влюбленно смотрит на него, а потом резко подается вперед и целует его родинку под левым глазом. она прижимается к нему, словно прося защиты. она волнуется, если он что-то ей недоговаривает. она расплетает его косу и зарывается в волосы пальцами. Он больше никогда не сможет сказать ей простое "люблю". Дитфрид всю ночь был словно в забытии, не заметив, как ушел брат, погасив свет лампы, но под утро сон все-таки одолел его.***
Сквозь тяжелую дымку, Дитфрид увидел комнату, в которой уснул ранее. Только теперь она преобразилась: кровать была поставлена в угол, свободное место занимала маленькая люлька, а лампада лишь немного освещала пространство. Рядом с детской кроваткой стояла женщина в длинной белой ночной рубашке с распущенными красными, как осенние листья волосами. В её руках был ребенок, которого она неторопливо покачивала, тихо шепча что-то ему на ушко. Сделав шаг, мужчина взглянул за плечо матери ребенка и, наконец, рассмотрел новорожденное дитя. Маленькая ручка, едва не схватившая его за косу, бледная кожа, темные волосы, едва покрывающие макушку и голубые глаза, под одним из которых находилась родинка. Резко выдохнув, он взглянул на женщину и... увидел улыбающуюся Викторию. Перед тем, как проснуться, Дитфрид услышал всего два слова от неё: "Люблю" и "Навсегда"***
Утром уставший и опустошенный мужчина обнаружил на щеках невысохшие слезы.