Только ирония и никакой боли

Утешение. Кенни к такому привык; он берет, что предложат и готов помочь другим отвлечься, забыть о боли. Он парень, с которым можно развлечься, тот, кто продаст травки и отсосет. Прочитай сообщение, глотни из бутылки. Я буду качаться на люстре, как на качели, и все такое. Тусовщикам больно не бывает. Так что когда он подскакивает, разбуженный сообщением от Венди в одиннадцать вечера в пятницу, он трясет Рэд, задремавшую в его кровати, и говорит: – Вставай. – Чего тебе? – бормочет она, раздвигая пряди волос, залипившие ей глаза. – Я тебя выгоняю, детка, – говорит Кенни, улыбаясь ей. – Папочке пора на работу. – Не называй себя папочкой, – Рэд все еще сонно бормочет с закрытыми глазами, но она перевернулась на спину. – Это мерзко. Серьезно, Кенни. Примерно настолько мерзко, что маньяки-убийцы приходят на ум. – Ага, как скажешь. Это все равно была ирония. Он это подцепил у Стэна: только ирония, всегда; это притупляет боль. Носи футболки, кури косяки, попивай безалкогольный мохито. Говори о том, как покоришь вершины со своей группой и выберешься когда-нибудь из этого городка, когда у тебя нет ни одной законченной песни и документы ты ни в один колледж не подаешь. Только ирония, никакой боли. – Что на этот раз? – Рэд садится, протирая глаза ото сна. – Кто хочет травы? Или кокса? Или трахаться? – Это Венди, хочет поговорить. Кенни вылезает из кровати, натягивает джинсы, раздумывает, не надеть ли ему рубашку. Лето только ползет к концу, а все его рубашки грязные, но это выглядело бы культурно, и если что, можно отшутиться: белая шваль в рубашке, это ирония. – Мне надеть рубашку? Брови Рэд лезут на лоб, вопрос она игнорирует. – Она написала тебе? Не мне, не Бебе, не любому другому человеку в городе? – Я предлагаю товар такого качества, что можно купить лишь за деньги. – И это правда: он берет плату за любые услуги, даже за разговор, если он глубже этой поверхностной иронии, на которую его подсадил Стэн. – Рубашка, Рэд. Рубашка. – Надень рубашку. Это культурно. – Рэд уже тоже встала и подбирает с пола две его майки, одну себе, другую ему. – Ох, Кенни, господи. Ты слишком много времени проводишь со Стэном. – Он понимает меня как никто, – отвечает он и ловит футболку, которую Рэд ему кидает – серую, с рекламой несуществующего автомагазина – и натягивает через голову. – У нас обоих есть рыжие сучки, на которых мы жалуемся. – Нехорошо называть Кайла сучкой. Или меня. Но особенно Кайла, – она говорит это и не придает этому значения, ведь это бесполезно, и ей все равно, ведь она одета в потрепанную алкоголичку Кенни (и это ирония) и одной рукой пытается привести в порядок волосы. – Ладно, я пойду домой, наверно. Расскажи потом, как все прошло с Венди. Кенни пальцами в воздухе изображает, как печатает сообщение, и кивает. Рэд выходит за дверь, туфли у нее в руке. Она не платит. Никогда. Он звонит Стэну и просит подвезти. Тот не спит, они с Кайлом играют в видеоигры. Когда Стэн подъезжает к дому Кенни, Кайл сидит на пассажирском сиденье, на нем короткие ярко-красные шорты и эти огромные солнечные очки, как у кинозвезды, хотя на улице темно. В общем, Кенни садится на заднее сиденье. По дороге к дому Венди они болтают о всякой ерунде. Кенни говорит Стэну спасибо и пытается отдать деньги за бензин, тот отказывается, говорит, что нет проблем. Кайл морщит нос под весом своих очков; Кенни знает, что он будет пилить Стэна за это, как только они окажутся вне зоны слышимости. Кенни стоит перед дверью Венди и собирается постучать, но она открывает сама. Она плакала, у нее на щеках свежие дорожки слез, и на сердце у Кенни тяжелеет. Первым делом, не спрашивая, что случилось, он ее обнимает. – Я… мы с Картманом… мы… мы расстались, – сдавленно говорит Венди, прерывисто дыша и всхлипывая ему в грудь, – а Бебе нет в городе, она у тети, и… – Ш-ш-ш, все хорошо, – Кенни уводит ее в дом и запирает за ними дверь. – Я с тобой. – В голове у него эхом отдаются слова Рэд о том, что называть себя Папочкой мерзко. Он, конечно, все равно бы такого сейчас не сказал. – Нет, все не хорошо, – возражает Венди. Он ведет ее к ее собственному дивану, сажает, хватает расстеленный на нем шерстяной плед. Швы довольно корявые, видно, что плед ручной работы, и Кенни кажется, что он по своей природе должен действовать как-то умиротворяюще, поэтому, хоть Венди и горячая на ощупь, он укутывает ее и успокаивающе сжимает ее плечо. – Расскажи мне, – говорит он; он обнимает ее за плечи, но чуть отодвигается и поворачивается к ней. История короткая, к его удивлению. Венди и Картман больше не могли выносить свои вечное несогласие и противоположные мнения и по любому на свете поводу, так что они решили, что им лучше не быть вместе. – Cекс после ссор давно того не стоил, – всхлипывает Венди, и он похлопывает ее по спине, потому что понимает. – Но мне все равно больно, – продолжает она, а Кенни продолжает похлопывать ее по спине, хотя уже не совсем понимает. – Я отдала ему столько времени. И я не надеялась изменить его, но нам вместе было весело, и иногда, когда ты в самой середине чего-то, кажется, что конца не будет никогда. Как будто все это будет длиться вечно, просто… не может быть иначе, невозможно это представить. А потом конец приходит и внезапно бьет тебя по лицу, – она шмыгает носом, вытирает слезы, которые все еще текут. – Я говорю глупости. – Это не глупости. – Он перестает похлопывать ее спину, начинает гладить. – Это разумный и зрелый взгляд на вещи. И как иначе? Это ведь ты, Венди. Она ему улыбается. – И как у тебя это так хорошо получается? Кенни притворятся, будто обдумывает это. Он говорит: – Ну, мне за это платят, – тушуется в конце и отводит взгляд. С иронией. Выражение лица Венди меняется; Кенни кажется, что он проглотил камень и чувствует, как тот падает на дно его желудка и поднимает брызги кислоты. – Но ты ничего не должна, это бесплатно, – поспешно говорит он и дарит ей свою лучшую кривую улыбку, ту самую, которая помогает заработать немного сверху, если это вызов такого рода. – Знаешь, я написала тебе не из-за твоих… услуг, – говорит Венди. По ее щекам снова текут слезы, но ее губы складываются в почти улыбку. – Я написала потому, что после Картмана и Стэна ты... ну, ты среди парней мой самый близкий друг. А Стэну я в такой ситуации не доверюсь. Кенни смеется, его смех низкий, хрипловатый, отрывистый – такой кажется ему более уместным. Он представляет на этом диване Стэна, безуспешно пытающегося утешить Венди, пока самому ему не терпится поскорее вернуться домой к Кайлу. – Он бы даже не проверил телефон, если бы ты позвонила или написала, – говорит Кенни, потому что так и есть. Для Стэна вечер пятницы означает две вещи: футбол и Кайла, и только их, в таком порядке. Его намного легче поймать в субботу. Теперь смеется Венди, и ее смех звучит как колокольчики, так непохоже на гортанное урчание Рэд. Эти колокольчики в ее голосе звенят будто бы у него в груди, распространяя по всему его телу приятные колебания. Он вдруг понимает, что хочет слышать это чаще, как можно чаще, и старается придумать, что бы такого смешного сказать, чтобы вызвать у нее смех еще раз, когда она заговаривает: – Спасибо тебе за оказание скорой помощи, – она снова смеется, но на этот раз тише и менее убедительно, так что Кенни это как-то даже огорчает. – Позвоню-ка я теперь Бебе по скайпу. Она поможет мне взять себя в руки. Кенни целует ее в лоб, это небольшое проявление поддержки и заботы ему кажется как раз тем, что ей сейчас нужно. – Ты справишься, – говорит он; он уверен в этом. Только покинув ее дом, Кенни понимает, что подвезти его некому. По крайней мере, Стэн всегда отвечает на его звонки, пусть иногда и с неохотой.

***

На выходных от Венди ничего не слышно. Утром в субботу у Кенни еще один вызов на дом: он подгоняет немного травы Клайду с Крейгом, которые вместе пухнут от скуки. Потом он встречается с чуваком из колледжа, который навещает семью; они перепихиваются в лесу. На сексе и траве Кенни выручает неплохую сумму, и вечер они проводят вместе с Рэд: валяются в их кровати, играют в карты и слушают музыку на ее телефоне. Воскресенье, в общем, такое же: обычно это тяжелый день, ведь у всех остается куча незаконченных за неделю дел. Кенни успевает подстричь газон за Твика, пока его родители в церкви, а сам Твик использует освободившееся время, чтобы трахнуть Крейга; написать эссе по английскому за Кевина, пока того склонило над унитазом похмелье; а также выслушать рассказ о расставании на этот раз от Картмана, и эта сторона истории намного меньше склоняет к сопереживанию, да и платит говнюк хреново. Это если не считать разных мелочей для детей из младших классов: он передает сообщения от влюбленных и решает примитивные задачки по арифметике. Понедельник приходит и медленно тянется, оставаясь ничем не примечательным до обеда, а потом в кафетерии к ним со Стэном и Кайлом подходит Венди. Картман демонстративно выбрал столик с девятиклассницами, которых восхищают его дорогие шмотки и наличие мнения по всем научно-значимым вопросам. – Привет, ребят, – говорит Венди. Она держится за ремень своей сумки на плече и нерешительно улыбается. Кенни, не задумываясь, подвигается, чтобы освободить ей место на скамье. – Можно я здесь сяду? – С нами? Только если заплатишь, – говорит Кайл голосом, полным иронии, и Стэн усмехается в свой сэндвич. – Не, она член клуба, у нее скидка, – говорит Кенни. Стэн делает большие обиженные глаза и смотрит на него, с иронией. Венди кивает и садится, теперь их плечи и бедра соприкасаются. Наверно она тоскует по теплоте прикосновений, или что-нибудь такое. Такое же грустное. Всю неделю Венди спрашивает у них разрешения присоединиться. На следующей неделе она уже не спрашивает, просто приходит вместе с Кайлом после их углубленного искусствоведения, обсуждая с ним домашку, контрольные и прочую ботанскую хрень, которая их обоих волнует. Кайл притворяется, что ненавидит Венди за то, что она на некоторое время украла у него Стэна, но Кенни знает, как все было на самом деле. Однажды, еще до того, как они со Стэном начали встречаться, Кайл долго рассказывал обо всем этом Кенни, прерываясь на рыдания, и даже вынудил его взять пять долларов, за то, что выслушал. Кенни вообще много получает за разного рода сплетни, но старается то, что знает, не афишировать, иметь совесть и все такое. Идет третья неделя, и в кафетерии у Кенни такое ощущение, что за столом просто сидят две пары и вместе обедают. Стэн и Кайл поглощены друг другом; он и Венди поглощены друг другом; иногда они друг от друга отрываются и заводят общий разговор. Четвертая неделя; они с Венди обедают вдвоем, расположившись на уютной, уединенной каменной скамье позади здания библиотеки. Пожалуй, у места есть некая атмосфера: симпатичная мощеная дорожка, цветы, мелкая птичья поилка справа от них. Пятница четвертой недели. У Кенни появляется немного лишних денег, ведь приближается конец четверти и все умоляют его сделать их домашку, чтобы хоть немного разгрузить свои завалы. На скамейке он выпрямляется, придает своему облику все обаяние, на которое способен, и наконец поворачивается к Венди. – Хочешь сходить куда-нибудь вечером? Та отвечает, как будто ждала вопроса и давно приготовила и отрепетировала лучшую реплику: – В смысле, на свидание? – Если хочешь, – говорит Кенни. Он сверкает чарующей улыбкой, демонстрирует белизну зубов. Он тратит всю зарплату иногда на их отбеливание – в его бизнесе внешность должна быть на уровне. – Если нет – просто как друзья. Венди делает глубокий вдох. Она только недавно снова начала заботиться о своей внешности после разрыва с Картманом; ее бледные уши и щеки краснеют на морозе, который становится все сильнее, и Кенни чувствует себя влюбленным по уши. – Думаю, я хочу свидание. Свидание так свидание. Кенни отводит ее в лучший ресторан в Саус Парке, угощает ее лучшим блюдом. Он спускает на это все деньги, но он бы все равно им не придумал лучшего применения. Что может быть лучше, чем потратить их на изысканный ужин для этой красивой девочки, которая хочет провести с ним свое время. Он не обменивается с ней товарами и услугами, только с рестораном, и ему приятно произвести такого рода социальное взаимодействие с кем-то помимо его двух с половиной друзей (половина – это Кайл). И он смеется немного громче. И он говорит немного свободней. Немного больше шутит. И он не жалеет об этом, ведь когда Венди подвозит его до дома, он набирается смелости и целует ее прямо в машине перед своим домом, пока на фоне играет реклама на радио. – Как видишь, я не против, чтобы парень целовался на первом свидании, – это первое, что приходит ему в голову, когда он отстраняется. Чарующая улыбка. Естественно, он не против. Он берет десять баксов за работу рукой, пятнадцать, если парень его бесит. Те же расценки с девчонками. – Что ж, а я не против, чтобы на первом свидании целовалась девушка. Все слова у Венди такие отработанные. Но Кенни все устраивает, потому что сейчас она находит своему рту лучшее применение: прижимается к его рту. И как же это охуенно, чувствовать, как их губы двигаются вместе, мнутся друг о друга, и не сжимать при этом в кулаке скомканную наличку. К тому моменту, как они прощаются на ночь, окна в машине запотевают. Кенни прижимает пальцы к своим губам и смотрит на ее отъезжающую машину, пока она не скрывается из виду.

***

– Кто-то влюбился, – говорит Рэд. Простуженная, она, укутавшись в одеяла Кенни, читает книгу к школе. Когда она высказывает это наблюдение, Кенни напевает себе под нос и наводит порядок в своем крошечном шкафу, раскладывает там штаны и рубашки от самых плохих к самым терпимым. – Слишком рано для любви, радость моя, – он отворачивается от шкафа, согревает ладони дыханием, потому что начинает холодать, а он копит на ремонт кондиционера. – Не рано для симпатии, а она мне ох как симпатична. – Как твоя лучшая подруга, я должна тебя предостеречь. – Кенни борется с желанием рассмеяться от того, каким серьезным голосом она говорит с заложенным носом. – Она утешается после расставания с Эриком, мать его, Картманом, твоим лучшим другом детства. С чего ты решил, что это хорошо кончится? Кенни пожимает плечами. – Я не жду, что это хорошо кончится. – Он окидывает взглядом свой шкаф, решает, что удовлетворен тем, как он теперь организован и идет к кровати, чтобы там присоединиться к Рэд. – Мне все равно, хорошо ли это кончится. Я доволен жизнью гедониста. Никаких последствий не существует, особенно для меня. – Не знаю, почему ты думаешь, что последствий не существует. Сердце Кенни бы пронзила боль, не привыкни он раньше, чем его возраст стал двухзначной цифрой, что люди не запоминают его постоянных смертей. – Гедонизм – это тебя Стэн научил? Что-то из его философских книг по пять долларов? – Теперь она загибает уголок страницы и откладывает «Над пропастью во ржи» в сторону. – Не, – Кенни качает головой. – Это мое собственное. Я был в этой философии рожден, как некоторые рождены в религии. Я просто верю. – Я всего-то за тебя волнуюсь, – хмурится Рэд. Она смотрит на него сердито, но потом она чихает, и после этого лишь выглядит несчастно, так что Кенни нагибается за грязной рубашкой с пола, подает ее ей, чтобы она вытерла нос, и поглаживает ее по спине. – Знаю. Ты лучший друг, о котором можно мечтать. В основном потому, что ты не слишком глубоко в жопе, в том числе в жопе Кайла Брофловски в буквальном смысле, чтобы в твоей жизни были только жопа и ирония. – О, как лестно. Но где-то там, за всеми этими муками болезни, за притворным возмущением и истинным беспокойством, она улыбается.

***

На втором свидании Венди платит. Они смотрят кино, которое в долгосрочной перспективе забудется, но в краткосрочной доставляет удовольствие, держатся за руки и рисуют большими пальцами на ладонях друг друга линии. Приходит несколько сообщений от потенциальных клиентов, но Кенни не склонен пока браться за дело. Сейчас он склоняется к Венди. На втором свидании Венди предлагает сделать их отношения официальными. Кино кончилось, на экране большими буквами высвечиваются первые титры, и, будто коротенькая любовная линия на фоне сюжета ее тронула, она поворачивается к нему со словами: – Ну что, теперь я могу тебя называть моим парнем? Кенни издает невнятный смешок. – Мы ходили на ужин и в кино, и мы целовались, и нам вроде как до сих пор это нравится делать, а еще ты мне за мое время не платишь. Венди кивает после каждого названного пункта. – Это все так. – Ну, – Кенни тянет «у», пока голос не надламывается, тогда он кашляет. – Да, можешь звать меня своим парнем, моя девочка. – Не называй людей словом, обозначающим их функцию. Это так… пренебрежительно. Или авторитарно, зависит от ситуации, я думаю. Ее лицо то морщится, то разглаживается, когда она в задумчивости замолкает, и Кенни это кажется таким милым, что он целует ее между глаз, прямо там, где появляется самая большая морщинка. Люди выходят из кинотеатра, и ему в голову приходит, что им бы тоже следовало идти. Он перемещает рот от лица к уху Венди и шепчет «пошли», нежно убирая назад ее волосы и надеясь, что эта хитрость действует на нее так же, как на остальных. Снаружи темно. Кенни и Венди стоят перед маленьким кинотеатром, держатся за руки и смотрят на небо. Оно серовато-лиловое, затянуто облаками, и Кенни задыхается от воздуха и ностальгии. Уже сейчас он берет воспоминание обо всем этом, об этом чувстве и этой девушке и аккуратно складывает, чтобы вложить в книгу своего сознания. Загибает уголок страницы. Начинает падать снег, легкий и похожий больше на сахарную пудру, и Венди высовывает язык, ловит снежинку. Она прячет язык в рот и застенчиво к нему оборачивается. – Прости, – говорит она. – Я так делала, когда была маленькой. Кенни на ее извинения отрицательно качает головой и сам хватает языком снежинку в воздухе. – Сейчас уже можно ругать Картмана? – Ругать Картмана можно было всегда, поверь. Мимо них проходят люди; они поднимают свои соединенные руки, чтобы малыш пробежал под ними и догнал родителей, но сами они не двигаются. – Ладно, в общем. Когда мы были детьми и делали так, Картман говорил, что я пытаюсь, ну, прокормиться снежинками, потому что я такой бедный. Тупость, – Кенни смеется и трясет головой, и лохматые волосы хлещут его щеки. – Какой мудак, – Венди начинает идти и уводит за собой Кенни из людского потока. – Я не понимаю, почему он так ненавидит бедных, это бессмысленно с точки зрения логики или этики, я просто… – Венди. Он смотрит на нее и широко улыбается, потому что пылкий румянец на ее лице появился не от смущения и не от холода, а от сильного чувства. Она замолкает в середине предложения и поднимает на него глаза, не понимая. – Все нормально. Он мудак, – говорит он. – Поэтому мы оба его бросили. Я понимаю. Напряжение и румянец постепенно исчезают с лица Венди. Кенни сжимает обе ее руки в своих.

***

Третье свидание: они гуляют по парку; падает снег, и у них общие снежинки на языке. Четвертое свидание: они дома у Венди; домашний ужин; они жарят зефир на костре на ее заднем дворе. Пятое свидание: вдоль железной дороги они идут все дальше и дальше от города; они делятся секретами и делают снежных ангелов. Шестое свидание. Седьмое свидание. Восьмое. И еще. И еще. Идиллия.

***

Они возвращаются к совместным обедам со Стэном и Кайлом. Разговаривают о двойных свиданиях и прочих вещах, которыми занимаются парочки. Кенни отводит Венди в сторонку после того, как они со Стэном и Кайлом впервые вместе построили планы на ближайший вечер. – Вен, – говорит Кенни, потому что он любит давать прозвища, и ему нравится называть ее, такую женственную, этим грубоватым мужским сокращением в один слог. – Должен тебе сказать, я беспокоюсь за свой бизнес. – А нужен ли он тебе теперь, – спрашивает она, склонив голову набок,– когда у тебя появился полноценный круг общения? – Ты думаешь, я занимаюсь этой херней оттого, что мне не хватает общения? – его голос от удивления срывается. Глаза Венди расширяются. – Нет, Вен. Я занимаюсь этой херней, потому что она приносит доход. Я это делаю, потому что общения не хватает другим. Потому что им нужен секс. Им нужен парень, который сделает их домашнее задание. Им нужен дилер. Люди мне платят за любые маленькие проблемы, которые я могу уладить для них, а я могу уладить многое. У меня к этому дар. У меня есть навыки, есть обояние. И еще я охуенно бедный и, в общем-то, содержу свою семью. И себя, и Рэд. Вот почему я это делаю. Тебе придется это принять. Рот Венди слегка приоткрывается. Она говорит: – Я понимаю. Но… я считаю, правильным поступком будет отказаться от секса за деньги, раз ты теперь в отношениях. Как феминистка я поддерживаю работников секс-индустрии, но трудно с таким примириться, когда вы пара, и, честно говоря, Кенни, у тебя есть альтернативы. – Ну, тогда просто скину это на Рэд. Говоря это, Кенни щелкает внутренним выключателем, и его очарование снова работает на полную мощность. Венди теперь улыбается, даже смеется, и Кенни опять слышит перезвон ее колокольчиков, но он серьезен. Он не упомянул о том, сколько секс за деньги ему приносит. Он пишет Рэд позже, когда сидит после обеда в классе для самостоятельной работы. «подумываю расширить МакКормик инкорпорейтед» Ответ приходит через несколько секунд. Старая добрая Рэд. «ты о чем» «я не пытаюсь конечно стать твоим джоном* но я теперь с венди а куча моих клиентов хочет секса. но ты не обязана я тебя не хочу заставлять заниматься проституцией. блин теперь жалею что спросил» Он подумывает удалить сообщение и предложить это кому-то, возможно, более склонному согласиться, но, несколько минут поразмышляв, все же отправляет. «кенни блять я не буду проституткой» Кенни вздыхает. Он бегло просматривает свои контакты на предмет кого-нибудь более заинтересованного. Он хочет написать Рэд и извиниться, но не может, чувствует себя настоящей мразью. Когда его телефон, лежащий на парте, вибрирует, он успел пролистать телефонную книгу до «Т». «короче я поговорила с одной изюминкой и они согласны если у них будет доля. кенни мне это не нравится это мерзко подумай получше» Да уж, старая добрая Рэд. «я подумал и ты права. походу пошлю всех нахер. но выходит не на мой хер лол» Рэд не отвечает. Кенни ответ и не нужен. Во время их свидания со Стэном и Кайлом – на машине Стэна они поехали в автокинотеатр, который есть в другом городе – с ним хотят встретиться для секса. Это Крэйг. Кенни отвечает фразой, которую заранее приготовил и сохранил в заметках: МакКормик инкорпорейтед приносит свои извинения. Данный сервис прекратил работу на неопределенный период времени. Попробуйте связаться с нами позже или обратитесь к кому-нибудь другому. Крэйг в ответ присылает фотографию, на которой показывает средний палец. Кенни смеется и показывает ее Венди, но та находит ее не столько смешной, сколько возмутительной, и Кенни от этого смеется еще сильнее и целует ее в нос. С переднего сиденья оборачивается Кайл и просит их заткнуться, он фильм пытается смотреть, господи. Кенни и Венди извиняются и выходят из машины, чтобы спокойно посмеяться.

***

Они лежат в траве у Старкова пруда и держатся за руки. Солнце над ними стоит высоко. Это главное место городских парочек, но сейчас они тут одни. Густая крона дерева укрывает их своей тенью, они закутаны в зимнюю одежду и пребывают в блаженстве. – Я расскажу тебе сказку, – говорит Венди. – Ну давай. – Нам исполнилось восемнадцать, мы совершеннолетние. Сейчас лето, мы только закончили старшую школу. Мы вступаем в Корпус Мира и отправляемся в Африку. Вместе мы построим там школу. Ты загоришь, загар тебе будет к лицу. Я в шортах хаки буду выглядеть ужасно, но ты все равно будешь стягивать их с меня и целовать косточки у меня на бедрах. Там, в какой-то африканской стране, мы поженимся по местным традициям. Наша свадьба будет прекрасна. Придут коренные жители; кто-нибудь заплачет. – Какая хорошая сказка. – На этом она еще не закончится, – Венди поворачивает к нему лицо и смотрит на него. Ее глаза такие искренние и серьезные, что Кенни хочется плакать, и вспоминаются ее слова: «иногда, когда ты в середине, кажется, что это все будет длиться вечно», или что-то вроде. – Мы вернемся домой из Африки. Заключим законный в Америке брак, купим маленькую квартирку. Но мы будем жить не здесь, боже, нет, думаю, в Нью-Йорке или в Калифорнии. Милая маленькая квартирка. Я буду работать в магазине для веганов и буду вечно носить эти дурацкие шорты хаки. – А я что буду делать? – Кенни улыбается. – Я не знаю, – голос Венди такой же мягкий, как снег, выпавший этим утром. – Наверно, вступишь в армию и уедешь, а я останусь одна, беременная, в шортах хаки на несколько размеров больше, и некому будет целовать мои косточки. – А для меня это, кстати, очень практичный выбор карьеры, – говорит Кенни, которому эта идея в голову раньше не приходила. Смысл своих следующих слов он прячет за своей стильной иронией: – Раз уж я не могу по-настоящему умереть, все дела. – Ты, конечно, любые трудности переживешь с улыбкой, но я думаю, что не настолько буквально, – смеется Венди и касается ладонью его щеки. Кенни утыкается в ее руку носом и дарит ей свою фирменную очаровательную кривую усмешку.

***

Они не занимаются сексом. Дела до этого как-то не доходят. Это все очень странно для Кенни, учитывая, что он привык делать за деньги буквально каждый день. Поцелуи и нежные касания – нечто другое; люди ему за них не платят, как правило. Это так естественно и просто – покрывать поцелуями кожу Венди, оставлять на ней следы на память. Перейти с ней к чему-то еще – не так просто. Когда он это ей объясняет, она говорит: – Я понимаю. – Спасибо. Он обрывает лепестки с умирающего цветка, сидя с ней на скамейке в парке. Засмеявшись вдруг, Венди прикрывает рот рукой. – Прости, я… просто не ожидала это от тебя услышать. Твоя слава идет впереди тебя, Кенни. Он отрывает последний лепесток и хмурится.

***

Кенни иногда красит дома. Саус Парк – слишком маленький городок, чтобы в нем была своя компания, занимающаяся этим, да большинство домов и не нуждаются в регулярной покраске, так что когда кто-нибудь недоволен осыпающейся краской на своем фасаде, зовут Кенни, и он вскоре появляется на нужном крыльце в рабочем комбинезоне, который он носит с иронией, и с ведром краски нужного цвета. – Мне кажется, Стэн научил тебя неверному определению иронии, – говорит Венди. Она принесла ему обед. Кенни стоит на нижней ступеньке стремянки, Венди целует его в щеку. – Да какая разница, – жмет он плечами. Он заглядывает в белую сумку, которую взял из рук Венди: два самодельных сэндвича, коробочка сока, свежий фрукт и записка. – Люблю тебя. Спасибо за обед. – Люблю тебя. Пожалуйста. Они еще раз целуются, не обнимаются, потому что Кенни вспотел, хоть на улице и холодно, и заляпан краской – и Венди уходит. Возвращается в офис отца Кайла на свою замечательную стажировку. Кенни размышляет о том, какая, должно быть, легкая и счастливая у Джеральда жизнь: два подростка бесплатно выполняют почти все его работу, а ему остается лишь появляться в суде. Да и большинство судебных дел в Саус Парке будничные и заурядные: нетрезвое вождение, разводы, дела об опеке. Кенни ходит на все. Он взбирается по лестнице к свежему пятну на стене и делает еще один мазок свекольной краской.

***

Конец близко. Не конец света – тот пару раз уже приходил. Все всегда разрешается само. Не конец его жизни – те же дела. Он вырос, не боясь смерти, и начинать в столь позднем возрасте не собирается. Даже не конец старшей школы – там ему осталось учиться еще больше года, если он, конечно, решит ее закончить, а он если и решит, то лишь потому, что школа благоприятствует его бизнесу. Конец их с Венди отношений. Он чувствует его в воздухе, как летом чувствуется запах приближающейся грозы. Сейчас сырая, холодная весна. Тает снег, и одежда Кенни из-за этого вечно липкая, противная и серая. Обострилась аллергия Рэд, и она теперь в основном проводит время в его кровати, вялая и сонная. Кое-как пробиваются цветы, которым не хватает света. И именно сейчас, как будто дело в погоде, Венди от него отдаляется. Кенни это чувствует. Иногда в школе он замечает ее взгляд, направленный в сторону богатых парней в хорошей одежде, со стильными прическами, с ключами от домов и машин на поясе. Они цепляют свои ключи на петли штанов так искренне! Стэн делает это с иронией. У Кенни почти на всех штанах петли вообще оторваны и спрятаны под длинными майками. Как когда-то говорила Венди, приходя, конец внезапно бьет тебя по лицу. Нет больше обещаний вечности. Беспечное спокойствие кончается. Кенни пытается немного продлить вечность и спокойствие, но ощущает грозовые облака, собирающиеся у Венди во взгляде, и знает, что сопротивляться этому концу уже бессмысленно. И когда они с Венди сидят у Старкова пруда, на котором тает лед, и не держатся за руки, и Кенни наблюдает, как отделяются и исчезают куски льда, а Венди смотрит куда-то вдаль, он говорит: – Ты бросаешь меня. – Я бросаю тебя, – говорит она сразу вслед за ним. Слова пустые. Отработанные. – Мне за эти отношения понадобится небольшая оплата, – лучшая кривая усмешка, но Венди даже не оборачивается. Неловкая тишина. – Ты поэтому меня бросаешь? – спрашивает Кенни после того, как они некоторое время сидят молча. – Нет, я не поэтому тебя бросаю. – Все ее слова в этом разговоре – это реплики в каком-то сценарии, и это действует на Кенни как никогда. Ему необходимо отойти от этого чертова сценария, ему нужна импровизация, хотя бы из принципа. – Думаю, просто время пришло. И думаю, оно пришло уже давно. Прошел… прошел тот этап, на котором мне были нужны эти отношения. – М-м, – кивает Кенни и в который раз вспоминает тот вечер пятницы. Она тогда написала ему «мне нужно с тобой поговорить». Совсем не примечательный вызов, Кенни не думал, что он чем-то запомнится. Что ж. Похоже, теперь ей с ним говорить больше не нужно. – Мы можем остаться друзьями, – продолжает Венди. – Знаю, так все говорят, но я правда этого хочу. По крайней мере, пусть между нами не будет неловкости. – Знаешь, со мной это вообще-то не работает, – отвечает Кенни. Им овладевает желание закатать джинсы и окунуть ноги в Старков пруд, туда, к грустным тающим льдинам и оживающим рыбам. Наверно, когда Венди уйдет, он так и поступит. – Прости меня, Кенни, – Венди, наконец, говорит не по сценарию. Когда она поворачивается, он потрясен, ведь в ее глазах слезы. Но раз она плакала, когда потеряла Картмана, то, видно, может плакать из-за кого угодно. – Я не должна была так с тобой поступать. Не должна была использовать тебя для утешения. Ты замечательный парень, на самом деле! И ты невероятно помог мне, но… Но эти отношения – для маленьких девочек. Мне нужно двигаться дальше. Одно слово из всего этого цепляется к Кенни. Он ничего не говорит, слушает, как говорит Венди и смотрит, как слезы текут по ее щекам. Думает о том, что две недели наблюдал, как собираются тучи, и вот наконец пришел дождь. – Прощай, Кенни. Венди уходит. Кенни закатывает джинсы. Они у него дешевые и мешковатые, совсем не модные, так что их легко задрать до колен. Он снимает ботинки, потом носки, потому что не хочет портить ни то, ни другое, и опускает ноги в Старков пруд, чувствуя, как холод сковывает лодыжки. Закрывает глаза. И думает. Утешение. Кенни к такому привык. Он не тот парень, за которого Венди вышла бы замуж, даже не тот, с которым она стала бы долго встречаться. У него грубоватые манеры и одежда, мозоли на руках, волосы пора подстричь. Она утонченная, ее одежда выглажена, а волосы причесаны, и каждые две недели она тратит полчаса, чтобы доехать туда, где ей сделают маникюр. Он – передышка между серьезными отношениями с серьезными людьми. Парень, которого она иногда будет вспоминать, когда будет взрослой и у нее будут дети. Он что-то вроде воплощения фантазий маленьких девочек. Прочитай сообщение, глотни из бутылки. Отрывайся по полной, качайся на гребаной люстре. Приземлись на стол. Повяжи на голову галстук. Душа ебаной компании. Ты окажешься в постели с девчонкой, которую ты не трахаешь, но она такая же белая шваль, как ты, и ваши с ней «я тебя люблю» что-то значат. Утром она останется спать в твоей кровати, а ты уйдешь на работу. Однажды ты на ней женишься. Не сегодня, не завтра и не через год. Но однажды ты женишься на ней в маленькой церквушке, и вы наделаете новое поколение белой швали, и ты будешь красить дома, чтобы прокормить семью. А пока что все платят тебе, чтобы ты был их другом, кроме той девчонки, на которой ты женишься, потому что для тебя она значит больше, чем они все. Кроме того парня, который знает тебя лучше, чем они все. Кроме той женщины, которая разбила твое сердце так, как все они не смогли бы никогда. А пока что ты погружаешься в ледяную воду, в маленькую умирающую Арктику, в одежде, потому что ты умереть не можешь и все это неважно. А пока что кто-то хочет твоих услуг и ты слышишь, как твой телефон звонит на берегу, так что ты ныряешь с головой, открываешь глаза под водой и видишь перед собой жизнь. Пока что ты тонешь. Все это ирония.