Steпень иsкренноstи

Stепень иsкренноstи — это то, насколько долго ты можешь пиздеть, глядя в чужие глаза. В его глаза невозможно было смотреть, ни разу не спизданув хуйню и ни разу ничего не приукрасить. Ведь кто он, а кто ты? Он собирает Олимпийский, снимается в кино, роняет Запад. А что ты? — А у меня фит с Шокком будет. Его глаза резко расширяются и ты понимаешь, что это — совсем не то, чем можно хвастаться. Он натянуто улыбается, стараясь скрыть боль, что отражается в светлых глазах, боль старая, уже почти-почти отболевшая. Именно, что почти. После твоих слов боль вспыхивает не то, что с новой силой, а с той, что сжирает изнутри. Он встает, натянуто улыбаясь, сжимает твое плечо, коротко прощается и уходит. И ты понимаешь, что сказал невероятнейшую хуйню. Твоя Stепень иsкренноstи дала сбой. Шокк действительно очень сильно лип к тебе, настойчиво уговаривая на фит. Замай жужжал тебе на ухо, что фит с Хинтером — это мега ахуенно и это самая пиздатая возможность в который раз щелкнуть одного жида по большому шнобелю. — Давай, — говорит Замай. — Не смей, — говорит Фаллен. Твои друзья словно ангелочек и дьяволенок, что расселись на твоих плечах и шепчут-шепчут-жужжат-жужжат-жужжат. — Заткнитесь, уебки, — орешь ты и уходишь в свою комнату, закрываясь изнутри. На заваленном кофейном столике лежит гостевая. «Нахххуй гостей» -, думаешь ты и закидываешься. Ты закидываешься, хоть и обещал прекратить. Ради его глаз ты пьешь б/а пивас и даже «рекламируешь» его в сторис. Чтобы Он увидел, чтобы он знал — ты слово держишь и за базар обещаешь. И не важно, что в б/а пара стопок водки. Stепень иsкренноstи тогда еще не давала сбоев. Ты ловишь грустный и начинаешь пиздить себя за то, что сморозил хуйню. Хотел рассказать что-то такое, что, блять, удивит его, что заинтересует. Своеобразный способ закричать «СМОТРИ, СУКА, Я ТОЖЕ ЖИВУ ТАК ИНТЕРЕСНО, КАК И ТЫ». Фит с призраком Его прошлого. Ахуеть, как умно, Слава. Ты говоришь это себе и кривишься. Катаешь свое имя на языке и оно просто, блять, отвратительно. Замай зовет тебя по имени чуть насмешливо, иногда наоборот с укором (смотря какую хуйню ты сотворил), иногда даже проскальзывают отеческие интонации. Вано называет тебя Славян — его голос звучит с легкой припиздинкой и словно склоняет к прибуху. И только Он нежно и, блять, ласково, зовет тебя Слава. В этом обычном «Слава» очень много скрытых чувств, но ты, блять, его всего просталкерил и умеешь читать любую его эмоцию. В тот день в его глазах ты прочитал: «Ну зачем ты так, блять? Не ожидал. Не появляйся, сука, больше на моем горизонте». Ты словил грустного и шлифуешь его травой, завернутой в «Комсомольскую правду». Надеешься, что проржешься и грусть отойдет, но, конечно же, хуй там был. Тупой ты даун, Слава. Грусть перетекает в жесткий трип, тебя колотит, по щекам слезы, но не закричать. Горло сдавило в спазме, но остатки сознания ты направляешь на то, чтобы дышать через нос. Все, больше в тебе нет ничего, чем можно думать. Ты хочешь выйти из комнаты, но дверь не поддается. Тебе нечем думать, долбаеб, ты забыл, что заперся сам. Ты, блять, даже забыл, что дверь открывается «на себя», а не «от себя». Ты бьешься в неё, как птица об окно, с той стороны орет Андрюха. Ты не можешь выбраться, ты открываешь окно и выпрыгиваешь. Благо, первый этаж. Ты не понимаешь, что куда-то идешь, ноги идут сами. Кажется, ты даже идешь с закрытыми глазами и вообще не видишь, куда идешь. Твоя новая хата в центре, ты проходишь зачем-то через Лиговский и, идя через «1703», натыкаешься на протокольное ебало Шокка. Видеть его просто до сблева противно, он тебе что-то затирает с улыбкой, которая медленно начинает сползать, когда ты ничего не говоришь в ответ. До него доходит, что что-то нихуя не так. У тебя дикие глаза, тебя все еще пидорасит так, будто ты стоишь в -30 в трусах. Ты поднимаешь руку, ладонь на которой успела сжаться в кулак, и бьешь в неприятное Димино лицо. Тот прикусывает язык и выплевывает целую горсть крови. Дальше ты бьешь его в нос и если бы ты был в состоянии осознавать, ты бы услышал нормальный такой хруст чужой переносицы. Ты отходишь на пару шагов назад и Дима, словно бык на тряпку, несется на тебя с кулаком и громким ревом. На инстинктах (откуда у тебя инстинкты, обдолбыш?) ты делаешь шаг в сторону и выставляешь подножку. Хинтер чуть адекватнее тебя, но все же в говно. Он запинается и летит ебалом вниз, пропахивая рожей асфальт. «Асфальтовый скраб для лица специально для тебя, падла», — думаешь ты. Ты гаденько хихикаешь, пинаешь его по ребрам и идешь дальше. У тебя есть цель маршрута, но на мгновение ты залипаешь. Надо отлить. Ты идешь за семнашку, делаешь свои грязные дела, протираешь руки относительно чистым апрельским снегом и идешь дальше. В целях борьбы с терроризмом все Питерские дворы несколько лет назад начали закрывать, но его двор почему-то не закрыт никогда. Ты проходишь, набираешь код на домофоне и даже здороваешься с вахтершей. Он живет на 12 этаже, ты поднимаешься пешком. На девятом чувствуешь, что легкие горят, что во рту гадкий привкус рвоты. Ты поднимаешься на двенадцатый и утыкаешься лбом в дверной звонок нужной квартиры. Ноги неожиданно перестают держать твое тело и ты сползаешь на пол, усаживаясь рядом с дверью и опираясь на стену спиной. Не факт, что он дома, вообще-то. С успехом он мог бы быть в той же семнашке или у кого-то из своих мушкетеров. Или трахать какую-нибудь короткостриженную татуированную нимфу. Ты наклоняешь голову вперед, с губ на грязный пол стекает густая сероватая пена. Ты смотришь пустым взглядом перед собой, в ушах бухает сердце. Дверь в квартиру медленно открывается, темную парадную озаряет тусклый свет из проема. — Ебаный в рот тебя, Слава. И в его голосе совершенно точно нет ни злости, ни отвращения. Волнение, забота и нежность. Твою огромную тушу хватают под мышки и тащат в ванную, промывают желудок. Промывают мозги. Мозги он чистит тебе особенно тщательно, в огромных жидовских глазах пиздецовое волнение, а возможно это и страх. Объебанный мозг говорит, что все не точно. Не точно даже то, что ты сейчас у Него, а не в зассаной подворотне. — Ебаный, блять, Машнов. Бойкий и ласковый, — говорит он, обнимая тебя за плечи и утыкаясь лицом в твои отросшие волосы на макушке. Он листает статью на РиП про избиение Дмитрия Хинтера рядом со знаменитым баром. Твоя Stепень иsкренноstи мутирует и, глядя в его глаза, хуй ты больше что спизданешь. Отныне ты говоришь ему правду и только правду. И больше б/ашечку с водкой ты не мешаешь.