Двадцать два пропущенных

Если бы Ване сказали, что это произойдет, исполнится его самая бесстыдная грязная фантазия, да так просто, без прелюдий или мозготраха, он бы… не то, что не поверил, просто подрочил бы лишний раз и забыл. Ну или поржал бы и забыл. Ключевое - забыл. Потому что такой шанс мог бы появиться, если бы сошлось все сразу, один шанс на дохулион. Вообще не вариант - ну совсем. Ваня уже благополучно прошел все пять стадий переживания утраты (он честно гуглил даже такую поебень, штудируя сайты по психологии от безысходности, и симптомы оказались вполне похожи): от жесткого отрицания до унылого смирения. Вот только в его случае, речь шла не о какой-то там утрате или горе, все было еще хуже - он тупо хотел Мирона. И фантазии тоже были тупыми, какими-то скотскими, запредельными. Чем жестче - тем лучше. Ваня, мучительно пройдя все этапы к принятию через затяжную депрессию, догнал одну простую вещь - легче разрешить этой больной хуйне жить в собственной голове, стирая все нормы морали, чем сопротивляться и выглядеть нервным уебком. Которым он, собственно, и был. Он вообще был уебком по жизни - это глупо отрицать, все как-то через феерическую жопу с трогательными просветами на относительную нормальность в виде мироновского «ну, норм, чо, могло быть и хуже» или «Вано, не будь сукой, ты же можешь». Ваня мог. Мог притвориться кем угодно – от главной зажигалки «давай разъебем гей клуб и выебем карликов» до заботливой мамочки, чтобы отобрать у Мироши лишний косячок, которым он полирует бутылку, и отгонять от него на утро сочувствующих не хуже Женечки. И никто ни разу не заподозрил, что во всем Ваня преследовал свои цели (ну, например, не хотел попадать под обаяние жида в невменозе, потому что боялся не сдержаться, или что не сдержится кто-то другой). Никто не догадывался. Так что Ваню благополучно пидорасило, крыло, ломало, вштыривало и хуевертило на чем свет стоит, пока он не понял - «это» надо принять. Принять придется. Либо он разрешит «этой» нездоровой хуйне быть и расслабится, либо… Ну, либо выпилится нахер. Так себе выбор, конечно. Ване хотелось жить вопреки. Но иногда накатывало… Фантазии были категорически блядскими: от быстрого минета на задних сиденьях минивэна, по дороге из Ухрюпинска в Зажопинск, когда вся «семья» в сборе и в любую секунду кто-то может обернуться и спалить, до дико всратых оргий без конкретных лиц и имен - тупо калейдоскоп членов и задниц. Отдельной шизой была совсем забористая хуйня - как Ваня трахает Мирона одновременно с Порчи. Сука. На этих картинках Ваня клинился особенно жестко. Возможно потому, что Порчи был реальным в отличие от всего остального. Или потому, что Порчи был в курсе. Или потому, что Порчи дрочил Ване. Ну, или потому, что когда он дрочил Ване, то озвучивал вслух все то, о чем сам Ваня молчал. Молчал зло, упрямо - так же, как и кончал каждый раз. С ненавистью - в первую очередь к себе, а следом и к Дарио. Круговая порука в прямом смысле - паскудный секретик на двоих. Короче, все было херово. Совсем. Так что один шанс на дохулион, да. Ваня не верил в эту мизерную вероятность, потому что ее не существовало. Ваня смирился - окей, он больной уебок, у него стоит на Мирона, окей, ему дрочит Порчи, потому что у Порчи тоже стоит на Мирона, и лучше кайфануть побырику вместе, чем обламываться поодиночке, ну что ж, итого больных уебков - целых два. Отличненько. Кружок грустных онанистов. Дохулион - это слишком много, повторял себе Ваня. Ваня даже не представлял, как жестоко ошибался. После сегодняшнего выступления Мирон был заряжен, накачан энергией зала, эмоциями, спидами, плюс хронический недосып и бонусом жесткие заебы со связками. Его уже несколько дней лечили всей «семьей», следуя четким врачебным указаниям - горсти таблов, постоянные полоскания и уколы. Строго по часам - Женя следила аки цербер, не соскочишь. Свою дражайшую задницу Мирон, по сложившейся традиции, доверял только Ванечке. Охуенный выбор. Прям, сука, десять курток из десяти. «Ты мой друг, и я твой друг, мы друг друга друг-друг-друг». Ну или как-то так. Ваню каждый раз стимило по-черному, вело и убирало к херам с одного взгляда на подтянутые, крепкие ягодицы. Он был уверен, что палится по-тупому. Или пялится. Замена глагола никак не влияла на тупость. В общем, Ваня ненавидел, когда Мирон болел. Ненавидел и, где-то в глубине своей уебской душонки, тихо радовался. Задница у Федорова на вкус Вани была невъебенная - что на вид, что на ощупь. И подпускал он к ней только и исключительно Ванечку. - Вано, проставь? Ваня сглотнул. Достал из рюкзака аптечный пакет «36.6», надел перчатки, смочил ватный тампон борным спиртом, быстро открыл ампулу, набрал в шприц лекарство, выпустив воздух струей, - привычная последовательность действий всегда помогала отвлечься. Сконцентрироваться. - Подставляйся. Ваня не сразу допер, что сегодня что-то было не так. То ли Мирон перебрал с «быстрыми», то ли отходос от гига наложился, то ли температура или все вместе сразу. Его мелко знобило, зрачки затапливали радужку, он весь был какой-то болезненно-дерганый и одновременно упорото-счастливый. И, конечно, слишком до хуя тактильный. Успел по сто раз облапать и Порчи и самого Ваню. «Слишком до хуя» - отстраненно подумал Ваня, засмотревшись на то, как Мирон приспускает джинсы вместе с бельем. На это действие можно было залипать вечно. - Подожди, хочу это снять, - подорвался Порчи. И когда Ваня делал укол, а Дарио, отпуская сальные шуточки, снимал крупняком мироновский зад для туровых дневников или, что более вероятно, для личного пользования - подрочить на брудершафт втихую с Ванечкой, Мирон вдруг подыграл на камеру. Ваня засадил иглу не очень удачно, наверняка потом нальется синяк, а Мирон, вместо того, чтобы сообщить, какой Ваня сказочный долбоеб, внезапно прогнулся в спине и застонал. Якобы от удовольствия. Понятно, что по приколу. Понятно, что спецом на камеру. Но это было так… Один шанс на дохулион? Ваню мгновенно затопило жаром до ушей. И он не сомневался, что Дарио это видел. Порчи палюбас так же коротнуло - это чувствовалось. Все происходящее отдавало неким хитровыебанным сюром: пошло стонущий и картинно выгибающийся Мирон с голой задницей, Ваня, надавливающий на рукоятку шприца и аккуратно вводящий лекарство, Порчи, снимающий всю эту нездоровую движуху. Смешно же, ну? Было не смешно. Ну вот почему-то совсем. Ваня шлепнул Мирона по ягодице ладонью - звонко, смачно, чтобы привести всех в чувство. Чтоб ему, суке, реально больно стало, пусть уже перестанет играть. Слишком затянулось представление. И Порчи, мать его, хоть бы что ли заржал или разрядил атмосферу, потому что Мирона ощутимо вело, от него искрило, и они с Дарио попали в поле напряжения - нужно было срочно дернуть рубильник. Кто-то должен был прекратить этот спонтанный псевдоэротический балаган. Только вот от шлепка стало намного хуже. Потому что Мирон, вместо того, чтобы ответить, обматерить, да хоть ногой в ответ лягнуть, - застыл, рвано выдохнув, словно это действительно переключило тумблер, но, сука, не в ту сторону. Наоборот - он запустил программу только с одним вариантом решения. Очевидным для всех троих. Ваня еще успел подумать «да не, хуйня какая-то, я гоню», как перед глазами мелькнула ухмылка Порчи - понимающая такая ухмылка, - он подмигнул, бросив телефон в кучу шмоток на полу. Шагнул к Мирону, резко взяв его в захват, вроде и полушутя, - Ваня видел, как тот дернулся сначала от неожиданности, пытаясь оттолкнуться от стены, - но почти сразу стал мягче, и не только не сбросил руку от своей шеи, а еще и прогнулся назад. Порчи облизнул губы, нагло глядя Ване в глаза, а потом склонился чуть ниже, медленно провел языком по шейному позвонку и прикусил кожу. Ване стало пиздец жарко, он сам не заметил как скинул и толстовку и футболку, а перчатки забыл, или специально оставил, чтобы была хоть какая-то иллюзия защиты от общей нереальности происходящего. Дарио развернул к нему Мирона, продолжая одновременно его удерживать, ласкать ладонью грудь и живот, и кусать за загривок, притираясь сзади все откровенее. И когда Ваня, не до конца веря в происходящее, заторможенно сжал его член в латексный кулак, Мирон поднял голову, словно очнувшись, и улыбнулся, как распоследняя блядь. Ваню перемкнуло. Он видел себя в отражении его расширенных зрачков - растерянного, взъерошенного, ну вот нихуяшеньки не готового к такому стремительному повороту событий. Видел, как лихорадочно Мирон облизывает губы, будто провоцируя, подгоняя «давай, Вано, не тупи». Вано тупил. Прям адово тупил. Мозг категорически не успевал обрабатывать информацию и посылать нужные сигналы нервным окончаниям. Ваня слишком много лет надрачивал на вымышленные картинки, чтобы вот так запросто включиться в картинку реальную. Типа, что там у нас сегодня по плану? Подъем: шесть часов утра, семь часов утра: разгон облаков, установление хорошей погоды, с восьми до десяти: подвиг, в одиннадцать часов вечера: выебать Мирона. Вроде все по плану? Ване не хватало совсем чуть-чуть, чтобы осознать - это реально реально. Что это не сон и не привычная фантазия - все происходило на самом деле. Порчи мял Мирону задницу, не долго думая пристраиваясь между ягодиц членом, водил им в ложбинке. Он, кажется, уже всерьез собирался выебать Мирона насухую, пока Ванечка тонул в обдолбанных зрачках, цепляясь за стоящий колом обрезанный член. Мирон вдруг болезненно зажмурился, резко втянув воздух сквозь зубы, зашипел и подался назад, надевшись на член Порчи сразу до конца и, застыв на мгновение, двинулся обратно, толкнулся в ванин кулак. «Пиздец» - подумал Ваня. Это было последнее, о чем он вообще подумал, потому что дальше рулить вместо него стала похотливая тварь, наконец прорвавшаяся наружу. Ваня жестко схватил пальцами Мирона за подбородок, заставляя посмотреть в глаза, и улыбнулся... вот сейчас он будет делать все правильно, он видел, что Мирон тоже это понял и судорожно сглотнул. Ваня потянул его вниз, настойчиво надавив на плечи. Порчи так стало гораздо удобнее, он встал на колени и, чуть навалившись сверху, начал долбить резче. Стукнул кулаком по спине, немного ниже храброго тайского тигра, чтобы натянуть под другим углом, и Мирон застонал в голос. Почти идеально. Ваня провел большим пальцем по губам, он так давно мечтал это сделать: надавить, оттянуть нижнюю, столько раз засматривался на эти ебучие губы, и даже не думал, что все когда-нибудь станет реальностью. И что потом он повторит это членом, и Мирон, глядя исподлобья, послушно откроет рот, хоть и не возьмет сразу как полагается, потому что Порчи двигался размашисто, ускоряясь с каждым толчком. Ваня сам поймал ритм и надавил членом, пока неглубоко, но Мирон тут же подстроился и обхватил губами, засосав по самые гланды. Умеючи, кто бы сомневался. Все, что он делал своим ртом, он делал гениально. Порчи, видимо, от того, что наконец дорвался до вожделенной задницы, слишком быстро финишировал. Если бы он не спешил или был бы чуть нежнее или чуть сдержаннее, мог бы продлить, но какой смысл? Мирон хотел вот так - чтобы резко и по полной, без ванильных прелюдий и прочих реверансов. Дарио хватило только на то, чтобы вытащить в последний момент, кончив Мирону на поясницу и, не сразу отстраняясь, посмотреть, как будет затекать в ложбинку. Текло живописно, стоило признать. Ваня тоже остановился, он не хотел спускать так быстро, чувствуя, что уже балансирует на грани. Это Порчи, наверняка, сразу захочет по второму разу – скорострел же, - а Ваня любил трахаться долго и обстоятельно, чтобы прочувствовать, испытать весь спектр ощущений, так, что и помереть потом не жалко. Телкам такой подход обычно нравился. Он сел на пол, ноги уже не очень держали, потянул Мирона на себя, тот понял все без слов - еще бы, он, блять, такой умный - даже в невменозе не отключается окончательно. Вот теперь стало совсем правильно – Мирон был сверху, скакал на нем, такой сладко растянутый и скользкий от чужой спермы, - Ваня любовался им каждое мгновение. Каждую гребаную секунду. И когда Мирон склонился над ним на локтях, Ваня, поддержав его бедра, стал подбрасывать на себе. Идеальная такая синхронность - они, как выяснилось, отлично понимали друг друга не только на сцене. Почему-то этого казалось мало. Хотелось еще жестче, хотелось сделать больнее, оставить синяки, засосы, порвать, чтобы долго приходил в себя… чтобы запомнил. Это было - по-трушному, без пизды. Порчи, который до этого наблюдал за процессом, поглаживая себя, поймал Ванин взгляд, зацепил пошлой предвкушающей улыбкой, и Ваня точно знал, о чем он думает. Не-не-не, он на такое не пойдет. Но мысль затягивала без шансов выбраться, и была такой осязаемой, такой очевидно-отбитой, что Мирон вдруг обернулся и кивнул Порчи. Ванечка даже испугаться не успел. Его пиздец вело... говно вопрос - они сотни раз обсуждали это с Дарио, задрачивая друг другу члены до царапающих, плотных мозолей, и кончали, фантазируя именно о том, что, кажется, могло произойти сейчас на самом деле. Ваня качал головой, нет, так же нельзя... Ну, то есть очень-очень можно в грязных совместных фантазиях, тайком, закрывшись в номере после очередного разъёба тысячной площадки. Вот там - в лихорадочном бормотании Порчи, перескакивающего с английского на португальский и даже матерный русский, когда он прижимался своим лбом ко лбу Вани, быстро и сильно надрачивая сразу два члена, проговаривая эту блядскую фантазию вслух, нарочно конкретизируя, в деталях, до одури пошло, - вот там было можно. А тут... Ваня, кажется, что-то сказал и, кажется, это вполне походило на протест. Пиздец как глупо, конечно. И чего зассал, спрашивается? Столько лет подыхать рядом, стирая собственный член к хуям, только бы не догадался, только бы не спалиться, когда в очередном приступе эйфории Мирон обнимал, откровенно лапал, или когда валял его по полу гримерки, задыхаясь от смеха, или устраивая возню в бронике, пока они в пути из пункта «а» в пункт «бэ», - а потом обречённо дрочить уже на брудершафт с Порчи. Потому что Дарио быстро просек то, что Мирон не просекал годами. Или делал вид, что не просекал. Хуй поймёшь. Это у португальца все просто - он вообще простой как две копейки - простой и открытый. Ему не ведом русский сплин в целом, и питерская хандра в частности. Ваня долго не мог привыкнуть к улыбчивому дурачку. Ну, чесслово, дурачок же и есть - с вечной лыбой на загорелом лице, у которого все всегда «охуенно», Ваня не смог бы повторить его акцент, даже если бы захотел. Его «охуенно» - такое округлое, сочное, с едва заметным придыханием на согласных. Мирону нравилось. Мирон улыбался. Он все время ему улыбался как-то по-особенному нежно. В отличие от Вани. Ваня не ревновал. Чувство было другим - Порчи его тупо бесил этой своей открытостью и способностью ляпать все, что приходит в голову. А ляпал он часто то, о чем Ваня стоически молчал. Собственно, ничего удивительного в том, что Порчи считал Ванечку на раз-два. И он же развёл Вано на первую совместную дрочку... и на вторую... и на третью... а потом усугубил все ещё и грязными фантазиями, озвучивая их без какого-либо стеснения и рамок. Так и сформировался их кружок грустных онанистов. И вот это все, что так долго оставалось игрой воображения, разделённой только на двоих и тщательно обдроченной со всех сторон, теперь внезапно становилось реальностью. Мирон, кивающий Порчи, заводящий руку за спину и, - Ваня чувствовал членом его пальцы, - разрабатывающий себя, растягивающий, сжимающий челюсть так, что выступали желваки, напряжённо выдыхающий ртом, смахивающий капли пота левой рукой - быстро, чтобы успеть ей же опереться о грудь Вани и не потерять равновесие, - это же взаправду. Понял вдруг Ваня. Он пробовал остановить эту действительность, которая нависла над ним гиганским полыхающим шаром, выпавшим прямо из пасти вулкана, готовым раздавить и сжечь дотла, но в горле так пересохло, что получалось только хрипло шептать. Впрочем, если бы Ваня заорал, эффект был бы такой же. Это пугало: Ваня чувствовал, как холодные мурашки щекочут вдоль позвоночника, спина прилипает к кожаной обивке дивана, а лицо горит. Ему хотелось зажмуриться, ему было страшно смотреть, - раньше он видел Мирона разным: и безумным совершенно в своей творческой агонии, и бешеным, и наглым, он был рядом, когда того лихорадило, когда он на полу вырубался усталый после разъеба на сцене, но так жутко не было, даже когда Мирон проваливался в свой черный беспросветный ад. Он все равно был рядом – физически, можно было надеяться, что когда-нибудь депра закончится и он станет прежним, а сейчас никакой надежды не существовало - это черта, которую стремно было переходить даже в горячих фантазиях на пару с Порчи. Ваня точно знал, что прежним не станет он сам. Потому что не сможет этого забыть, вычеркнуть, вытеснить, выблевать, эта картинка впечатается в сетчатку ожогом: лицо Мирона со стеклянными черными глазами, соленый запах влажной кожи, вкус которой он чувствовал, когда жадно глотал воздух, забывая дышать, капли пота на его лбу, которым он беспомощно уткнулся Ване в грудь, когда член Дарио вошел, наконец, остро втираясь к ваниному в невыносимой тесноте, и они все трое застыли. Ему показалось, что надолго, хотя прошли доли секунды, прежде чем их дыхание, дрожь, спазмы мышц вошли в резонанс, Порчи плавно двинулся назад, Ваня подтянул под ягодицы Мирона чуть выше над собой, и обратно, глубоко, больно, невыносимо, он готов был взорваться к хуям и мечтал, чтобы это произошло скорее. Мечтал бы вырубиться и воспринимать потом, как невнятный трип из тех, что лучше не вспоминать, а сам чувствовал насквозь каждый фрагмент реальности. Мирон расслабился, стал мягкий и липкий, как пластилин, забытый на радиаторе, легко поддавался толчкам, болезненно-кайфово жмурился, кусал свои ебучие губы. Ваня понял, что еще немного и поедет кукухой - по-настоящему двинется, то есть совсем, с концами. Нервная система кричала «аларм, ёпта!» - все происходящее было слишком. Перебор. Он почувствовал как Мирона наполнила сперма Дарио, который продолжал скользить, вот-вот готовый выскочить, Ваня грудью ощутил болезненный стон, разрывающий легкие, хотя не слышал уже ни звука, и, прижав к себе еще сильнее, насаживая до яиц, кончил. Самое дикое, когда он выполз потом, изо всех сил стараясь не оборачиваться, одновременно страшась увидеть тот пиздец, что они натворили, и при этом испытывая извращенное желание рассмотреть все детали: едва заметные подрагивания ягодиц, открытые влажные губы, слишком яркие и блестящие, каждую татуировку как опознавательный символ - да, да, это он, сука, не отвертишься… Так вот самое дикое, это то, что Ваня на автомате, не задумываясь даже, подобрал свою толстовку и накинул ее Мирону на спину. И только потом наткнулся на сытый взгляд Порчи, от которого моментально захотелось удавиться. Похоже, из всех троих только Ваня понял, что произошло. И это понимание было похоже на лавину, когда ты такой стоишь у подножия склона, смотришь наверх, видишь её, и так отстранённо думаешь «ага, ну, пиздец». Мирон закутался в его толстовку, с закрытыми глазами на ощупь потянул ткань выше к подбородку и уткнулся носом в капюшон. И это показалось гораздо более интимным, чем все произошедшее несколькими минутами ранее. Ваню будто перемкнуло. - Охуенно, - припечатал Порчи, вяло почесывая живот. В дверь вообще-то давно ломились. Это тут случился локальный апокалипсис, а там, за стенами номера кипела привычная жизнь - ор, ржач, трэш, фан, угар ивотэтовсе. - Вано, дай воды. Ваню включил только его голос - с хрипотцой, слабее, чем обычно. Интересно, а если бы Ваню выебли в рот, он бы тоже так похрипывал и старался говорить тише? Нет, не та мысль. Не об этом надо было думать. Вода, да. С газом или без? Какая нахер разница. Дело же вообще не в этом. А в том, как теперь себя вести. Прикинуться, что ничего не было? «На, Миро, попей, кстати, мы тебя тут вдвояка натянули, а воду я решил без газа налить, тебе же норм, да?». Или что? Перевести еблю втроём на постоянную основу? Или записываться к нему по очереди? Дарио будет по четным числам, Ваня по нечетным. Что за дурь в голову лезет? Мирон взял бутылку, предварительно открытую Ваней, сделав пару жадных больших глотков. Ваню снова застопорило - охуеть же, они же только что трахались. По-настоящему трахались. И вместо бутылки Мирон сжимал его - ванин член - сосал, давился, старался заглотить глубже. Сосал и смотрел снизу вверх своими огромными обдолбанными глазищами. Ваня сморгнул, отворачиваясь. Интересно, его же потом отпустит? Или эта картинка теперь всегда будет перед глазами? Это вообще законно? В смысле, Мирон потом придет в себя, и вдруг решит, что это как-то не по-семейному? Вытрахать его вдвоем. Не по-дружески как-то? Но Мирон, в отличие от Ванечки, остался прежним - даже стал спокойнее что ли. Ничего особенного не произошло. Упоролись, отработали гиг, поебались - все в штатном режиме. Локальный апокалипсис, судя по всему, случился только у Вани. И с этим нужно было научиться жить. Ваня пытался. Очень-очень пытался. Получалось фигово. Все последующие дни он повторял себе «забей, ничего не было, ну, то есть было, конечно, но, как бы и нет». Какой-то, сука, секс Шредингера. Вано безбожно зависал, сбивался на своих партах, отвечал невпопад или тупо не слышал вопросов. - Хули ты флексуешь, ну? – спросил Мирон как-то, когда на саундчеке Ваня засмотрелся на него с непонятным выражением на лице. Вместо майка воображение подсовывало нечто иное, даже близко не майк, и Ваня опять подзавис. Как в мистическом фильме герой, бывает, проваливается в иную реальность, и вместо улицы видит преисподнюю с демонами. Ваня видел, как Мирон снова становится той странной сумрачной фантазией, где они с Порчи его выебли вдвоем, а ему понравилось. Хотя после того раза Мирон был таким же, как всегда, что вызывало адский диссонанс у Ванечки в башке. Он, конечно, пытался не париться, из того наэлектризованного транса они вернулись прежней «семьей», и даже с Порчи пока не обсуждали вероятность повторить. Видимо, оба боялись затрагивать тему, что в случае с португальцем было особенно удивительно. Как-нибудь потом, при подходящем случае… Когда окончательно станет ясна вся степень пиздеца в башке у них троих, и в этом хаосе будет хоть намек на какие-то нормы, в которые такие отношения вписываются… Иногда Ваня думал – а если нет норм? Если Мироша крейзи чуть больше, чем он может представить? От таких мыслей становилось слишком неуютно, в голову лезли шутки и твиты Шокка, подъебы коллег по хип-хоп тусовке, слухи и брошенные вскользь фразы. Перед глазами плясали демоны один наглее другого, они подсовывали картинки, где угашенный Окси из Вагабунда задорно ебется с Шокком, улыбаясь ему в губы, или потом, уже после всего, отчаянно цепляет пидоров в мужских стрип-барах, забивая хуями тоску в сердце, разрешает лупить себя, заводится от боли, или чем там еще мог его зацепить Хинтер, что даже с «семьей» он не сдержался, а сел на два члена за раз… Так что Ваня определенно заплутал в лабиринте внутренних зеркал и отблесках рефлексий, и Мирон никак не упрощал задачу. «Хули флексуешь?» - спросил он и опустился на колени перед майком, томно прикрыв глаза. «Какая же ты сука» - подумал Ваня и нервно оглянулся, надеясь, что все свалили на перерыв, и с облегчением увидел только Порчи. Не, понятно, что со стороны это выглядит шуткой, когда-нибудь Мирон наверняка выложит подобное фото, где он сосет человеку-невидимке или отлизывает несуществующей подруге, кинет в сеть, чтоб фаны обдрочились до беспамятства, и не поперхнется, но блядь же… Он будто нарочно давал повод. «Иногда майк - это просто майк», сказал бы дедушка Фрейд. Тогда Ваня аккуратно взял бы его за локоток, подвел бы к сцене и в полголоса интеллигентно поинтересовался: «Вы точно в этом уверены, многоуважаемый?». Почему-то Ване казалось, что старик Сигизмунд обреченно вздохнет и закивает «Мда, Ванечка, вы определенно правы, сие есть наглое подстрекательство, разночтений быть не может». Мирон провоцировал - неосознанно или специально - уже не важно. Важно, что он это делал. - Больше никого, - подтвердил Порчи, вторя мыслям Вани, поймав его красноречивый взгляд, и тут же посмотрел на Мирона. Дарио тоже крыло, и не хило, хоть он явно относился к ситуации легче Вани. Просто потому что Рудбой с Окси гораздо дольше и его чувства более глубокие, запутанные - такие, черт, нежные что ли. Кому Мирон доверял свою задницу для уколов? Только Ванечке. С кем садился рядом в автобусе? С Ванечкой. Но именно сейчас Ване очень не понравился взгляд Порчи, он не хотел разводить Мирона на второй раз, даже если тот сам провоцировал - Ваня был к этому не готов, хотя член моментально встал колом. Он еще не решил для себя, кто такой Мирон, после всего произошедшего, – многолетний друг или голодная давалка присунуть на пару раз, у которой они явно были не первые, и то, что с ней вытворяли другие, могло быть гораздо хуже... А с другой стороны… минут десять назад Мирон объявил перерыв. Сбился в середине трека, устало выматерился и подозвал Женю. Она активно замахала руками, выгоняя всех на ланчбрейк, даже прикрикнув пару раз на нерасторопных рабочих. Ваня не особо обратил внимание на этот момент, потому что Мирон почти сразу продолжил читать, кивнув Порчи зарядить сначала, и в этот раз все прошло без факапов. Ване было как-то не до всех этих деталей - Ваня усердно рефлексировал. И воткнул только тогда, когда Мирон опустился на колени перед майком и задал тот самый риторический вопрос. Ванечку пиздецки вело. Ваня отрицательно качал головой - то ли своим мыслям, то ли Порчи, но вероятнее всего - Порчи. Не надо. Не делай этого. Не так. Не тут. И пусть они думали об одном и том же, это ещё не повод для того, чтобы... Порчи подошел к Мирону вплотную, отшвырнул ногой стойку микрофона, пальцами левой руки взял его за подбородок, приподнимая голову, правой - расстёгивая себе ширинку. Ваню прошибло холодным мерзким потом - мерзким настолько же, насколько и все происходящее. Он вдруг отчетливо понял - сейчас все по-другому. Порчи играл только за себя. Делал то, о чем Ваня способен был лишь бесконечно размышлять. Они больше нихуя не дрим тим - не один за всех и все за одного. И если Ваня продолжит стоять одиноким задумчивым столбом, то Мирона тупо выебут у него на глазах. Ваня слишком многое о нем знал, и самое главное из этого длинного списка - Мирон предпочитает победителей. И неважно над чем брать верх - над некой условной перегоревшей лампочкой, его зависшим лэптопом, заевшей молнией дорожной сумки или - как сейчас - конкретно над ним самим. Порчи тоже это знал. Порчи брал - уже. А Ванечка остался бы за бортом, если бы не присоединился. Не разово, нет - навсегда. Пожизненно. Лузеров Мирон сливал тактично и без сожалений. Все внешне даже будет в норме - обычные шутейки, стеб, дружбаны-шо-пиздец, но к телу больше не подпустит. Ваня шумно втягивал носом воздух, наблюдая, как покорно Мирон открывает рот, подчиняясь большому пальцу Порчи, коснувшемуся нижней губы. Ване казалось, что даже взгляд у Мирона изменился - вместо привычной усталости, облегчение что ли. Дарио достал возбужденный член, приспустив джинсы, пару раз шлепнул на пробу по губам и слегка отстранился. Мирон заторможенно облизнулся, сглотнул и наконец потянул руки сам - обхватив ствол, касаясь головки влажными губами. Совсем как майк несколькими минутами ранее. Один в один, сссука. Возможно, Ваня произнес это вслух. Он больше ни в чем не был уверен. Его закоротило от одной этой вот картинки - сцена, декорации, Мирон на коленях, держащий член пальцами обеих рук - уверенно, привычно, как майк, его прикрытые глаза, губы, обхватывающие головку, втянутые щёки. - Ссссукаблядь... Теперь было точно вслух. Потому что сука и блядь - да. В одном лице. Потому что с легкостью творит всю эту хуйню. Потому что разрешает делать это Порчи. Потому что не думает о том, что они не в номере отеля, даже не в гримерке, которую можно закрыть на замок, они - пиздец - на сцене. У них - пиздец - саундчек. В любой момент может зайти кто угодно - начиная от звуковиков и заканчивая уборщицей условной тётей Валей. Может вернуться Женя. Может вернуться Эрик или Мамай. Те же любопытные секьюрити, в конце концов. И ещё целая куча всякого левого народа, которая готовит площадку для шоу. Такую хуйню не может творить продуманный и осторожный в каждом своём слове и жесте Оксимирон. Её творит Оксана - ебливая течная сука, грамотно обученная уже кем-то сука, готовая как по команде хоть на сцене, хоть в партере. Да хоть где - лишь бы вставили. Мирон берет глубже, почти под корень, глухо и довольно стонет, синхронно с Порчи, и Ваня делает первый шаг, будто в спину толкают. Творить хуйню они будут вместе. Он не позволит оставить себя за бортом - ни сейчас, ни вообще. Даже если потом сам себя с говном сожрет - хуюшки он откажется от такого уникального блясаундчека. Так что Ваня включается в игру. Правила он знает: либо повышаешь ставки, либо вылетаешь с долгами. Возможно, не стоило вообще начинать эти игры, вестись на фантазии Дарио, дрочить на светлый образ друга, но он же не знал, что все будет так… Что все оно окажется настолько больше него, что захватит и лишит всякой возможности контроля. Ване уже было посрать, даже если бы зал был полон – а это выход на бис, особый номер, такого вы еще не видели... Оооооксимирон, который выкладывается на сцене на все сто, больше чем сто, отдает всего себя, перед всеми, и не остановится, или «он не водолей». Мирон, не отрываясь от работы ртом, суетливо выворачивает карман. Под ноги Ване выпадают блистер, зажигалка и измятый тюбик со смазкой. Ваня двигается машинально, повинуясь инстинктам, хотя подсознательно замечает такую предусмотрительность. И потом, когда будет мысленно прокручивать эти ролики, как кино с паузой на каждом кадре, будет беситься, что тюбик заметно поюзанный, и гадать - кто, как и когда. Или продуманный жидок откопал где-то из своих старых запасов и теперь таскал с собой на всякий пожарный? А чего тогда без гондонов? Значит – ждал продолжения с ними, со своими? Знал, что оно случится? Они с Порчи настолько предсказуемые, что ли? Или Ваня что-то пропустил? Да похуй, потом всё. Ваня уже мазал пальцами, пристраивался, хотелось до одури, и бесило, он не мог отделаться от гадливого чувства, что все делает неправильно. Дарио смотрел на него сверху вниз, двумя руками держа голову Мирона, хотя направлять того и не нужно было. Порчи было в кайф. Он жадно наблюдал, как Ваня готовит Мирона, и пытался протянуть подольше. А Ваня оскалился в ответ, вместо него теперь Охра зло лыбился и не спешил. Охра, в отличие от Вани, вообще никогда никуда не спешил - не дергался, не рефлексировал, не занимался пиздостраданиями. Охра хотел - Охра делал. У него все было просто. Он был пизже Ванечки, как ни крути. Именно Охра стащил с Мирона штаны, заставил развести колени чуть шире, густо смазал член, становясь за Мироном на колени. И туго вошел, подхватив его за бедра, сладко и больно, и Мирона затрясло, он подавился кашлем, потому что Порчи не успел вытащить, не смог сдержаться на долю секунды и кончил ему в глотку. Охра ликовал – он выиграл - стал единственным обладателем. Надавил на плечи, вынуждая встать на руки, опуститься на локти, да хоть лбом в пол уткнись, под софитами не спрячешься – пусть весь зал видит, ты же этого хотел, да, Миро? Охра ловил свой ритм и долбился - по-прежнему бэкэмси и на своей волне, не подчиняясь никому больше, никаким командным играм, он, сука, не запасной игрок, и хриплые стоны Мирона тому подтверждение. Похуй, как он читать теперь будет, когда перестанет пускать на пол слюни со спермой, как задранная к подмышкам футболка прилипнет к телу, пальцы будут дрожать, и Ваня (именно Ваня - не Охра) заботливо поможет подтянуть штаны, а Порчи успеет поставить микрофон на место и даже принесет полотенце, прежде чем они услышат шаги и ржач, а Мирон растянется на полу рядом с мокрым пятном и закроет лицо ладонью… Все действительно произойдет почти так, как Ваня ожидает. Охуеть, конечно, он ещё, оказывается, способен предвосхищать последовательность действий, загоняя член по самый корень с влажными чавкающими звуками. Кто бы ему раньше сказал - не поверил бы. Вероятнее всего, дело в месте, в зашкаливающем экстриме - оба эти фактора не позволяли окончательно расслабиться и слететь с катушек. Быть Охрой не очень-то и получалось - Ваня снова и снова возвращался в себя. И впервые трахался так нервно - так - что не мог полностью сосредоточиться на самом процессе и его периодически будто вышвыривало из собственного тела - он не просто представлял, как это смотрится со стороны, - он реально наблюдал, выбирая более удачные ракурсы. Щёлкал затвором невидимой камеры. Запечатлевал секунды в собственных нейронах. Почему-то ему казалось, что такое больше не повторится. И эта мысль, мелькнувшая фоном, неожиданно болезненно отдалась в солнечном сплетении. Ваня вдолбился особенно сильно, загнав вместе с членом сразу два больших пальца, потянул их в стороны, чтобы видеть эту растраханную им же самим дырку. Мирон шипел, сдавленно матерился, выдавая что-то среднее между «fuck» и «бля», его колени дрожали, разъезжались - такими темпами Ваня его до шпагата дотрахал бы, вернее, принудительно втрахал, - мокрыми ладонями скользил по грязному полу, безуспешно пытаясь найти точку опоры, чтобы подхватывать слишком резкие глубокие толчки. Ваня кончил, придавив своим телом Мирона и вцепившись зубами в выступающий шейный позвонок. И вот тут наступило то самое «почти». Он бы выиграл, если бы не Порчи. Порчи и есть то «почти». Финальное слово оказалось за ним - вернее - действие. Ваню довольно небрежно стащили с обессиленного Мирона, и пока он пытался прийти в себя и как-то включиться в происходящее, Дарио быстро перевернул Мирона на спину, загнал сразу четыре пальца в разъебанную задницу и взял напряжённо-подрагивающий член в рот. Вот где нафакапил Ванечка. Мирон с болезненно-благодарным стоном охотно наделся на пальцы и, моментально схватив Порчи за волосы, потянул на себя, загоняя ствол как можно дальше в его горло. Мирон кончал долго, спазмами, всхлипами, шипел, когда Дарио попытался вытащить пальцы, схватил его за запястье, подтолкнув «нет, ещё, глубже». У Вани все плыло перед глазами. Какая-то убойная доза хуй пойми чего. Наверное, все дело в этих гребаных пальцах Порчи, засунутых в рефлекторно сжимающуюся задницу Мирона, в том, как по этим пальцам вытекала сперма самого Вани, в том, как нежно Дарио целовал Мирона в мокрый блестящий живот, проглотив все до капли, и вообще в том, какой Мирон был именно сейчас - потный, заёбанный по самое не могу, тяжело дышащий, загнанный, болезненно улыбающийся Порчи, и вот этот его особенный блядский сытый взгляд из-под опущенных влажных ресниц. Порно Звезда воплоти, хули. Ей самое место на сцене под софитами. Ваня отчетливо понял - ему не выйти победителем в этой игре. Он уже не выходит. Он выползает. Совершенно обессиленный и опустошенный, в еще большем раздрае, чем был. Кайф от адреналинового секса на сцене плавил вены желчью ревности, на которую он не имел никакого права, и от этого было особенно невыносимо. На этот раз Ваня не задумывался, где и с кем Мирон полюбил жесткую еблю, нет, теперь Ваня переживал, что поехал кукухой сам. Натурально так поехал - зачетно. Вместо осознанных мыслей он словно жил примитивными рефлексами, как-то привел себя в порядок, набрал Жене «император медитирует, никого не пускай», правда, уже не помнил – отправил или нет. Да какая разница, сексом несло на весь зал, будто они трахались в запотевшем наглухо бронике… Или это чувствовал только он? Жаркий запах дыхания, пота, спермы с пылью… Мирон вытер лицо полотенцем и остался лежать. Бляблябля, Ваня не знал, куда деться, c каждой секундой накрывало сильнее, его даже затошнило, хаос в голове грозил взорвать мозги нахуй. Ваня вдруг зацепился взглядом за что-то знакомое, поднял маску Охры, и шум мгновенно затих. Охре было похуй. Не прям похххуй, а так, чисто вялое любопытство. Ну, поебались. Разложили Мирона пару раз, ему тоже понравилось. Так о чем речь? Охра точно знал, что ни о чем. Охра вообще воспринимал все это именно тем, чем оно и являлось - приятным способом сбросить напряжение во время тура. Остальное - Ванечкина лирика и пиздострадания на ровном месте. Порчи, наконец, врубил биты. Охра повертел в руках свой кислотно розовый майк, прицелился за кулисы, выдав низким электронным голосом: «Разрешите вас перебить! Бррря!» Кажется, Мирон заржал. Ну, хмыкнул уж точно, прищурился, навёл воображаемый ствол на Ваню и беззвучно выдал губами: - Пау-пау-пау. Ваня бы стал загоняться над тем, почему Мирон выбрал шуточной мишенью его, а не Дарио, но Охра только улыбнулся в ответ. Охре было похуй. Все, заебись, проехали. Он подумает об этом и о многом другом позже - после гига. Если, конечно, останутся силы. Женя с Мамаем появились практически одновременно и сразу стали о чем-то спорить, перебивая друг друга. Вернулись остальные. Рабочий процесс возобновился. Но Ваня все равно продолжал наблюдать за Мироном сквозь маску - как он встал, как лыбился Порчи, показывая рукой, мол, разгоняйся, давай. Никто ничего не заметил. Все было совершенно нормально. Охра вышагивал по сцене, читая свой парт, а Ваня отстраненно думал - а раньше он так же ничего не замечал? Мирон вот так в клубах тоже исчезал и появлялся, успев наглотаться чьей-то спермы, с липкой от смазки задницей, трусы палюбас слишком чувствительно натирают, а он стоит такой и лыбится, будто ничего не произошло, глушит водярой привкус во рту? «Заткнись, уебок!» - особенно противным мультяшным голосом заорал Охра, и Ваня, вздрогнув, оглянулся. Вроде не вслух заорал - отличненько. И реально заткнулся, окончательно положившись на свою маску - Охре он верил больше, чем себе. По крайней мере, тот косячил в разы меньше, если вообще считал, что косячит. Ваня до этого не подозревал, насколько Охра жесток. Зубастая тварь могла быть покладистой, но к чужой боли оставалась совершенно равнодушной. То, что доктор прописал. Уже ночью Охра радостно разбомбил гостиничный номер на камеру, докопавшись до каждого члена «семьи» и затянув всех в деструктивный угар, Эрик разве что и успевал ловить кадр за кадром, - чудом выспался только Руслан - и, когда уже двинулись по бескрайним полям мимо тополей, свежего хлеба полей и прочей лабуды... тогда вроде затих, глядя сквозь тонированное стекло. Накатила запредельная усталость, тяжелая, муторная, и почти удалось заснуть, когда минивэн тормознул и народ вылез отлить. Эрик снимал очередную видюху в сторис «ссущий жидяра», получил за это от Порчи, Порчи получил от жида, «даешь еще больше ржачной хроники». Ваня вывел пальцем на запотевшем стекле оскал, но Охра уже не помог. Мироша все-таки слишком крейзи для его нежной психики. Он никогда не остановится, а будет ебашить и ебаться. С Ваней или без, под Ваней или под кем-то другим. А Ванечка будет смотреть, замечать все детали, чувствовать чужие запахи, видеть, как он поправляет небрежно приспущенные штаны или проводит пальцами по губам, вытирая что-то из уголков, и теперь даже с Порчи додрочить не получится, после всего. Потому что к Дарио он тоже будет ревновать и думать, что не будь португальца, можно было бы Мирона не делить. Ваня проваливался в какую-то мертвецки темную яму. Сползал по скользкой сырой земле все глубже и глубже. Цеплялся пальцами за торчащие сгнившие корни, за все, что попадалось под руку. Ему нужно было наверх или хотя бы остановиться, или хотя бы так замереть... Но он мог только вниз. Сука. Жизнь такое дерьмо. Или Мирон. Или сам Ваня. Он не знал, что делать. Возможно, впервые. Сколько телок переёб, в скольких из них влюблялся, сколькими был одержим, скольких кидал или кидали его - да не так уж и много, если быть честным. Если откинуть браваду и прочую поебень - совсем немного. Ваня оказался не готов ни к тройничку, ни к... бля, да он вообще ни к чему не был готов. Дрочить на Мирона в фантазиях или на брудершафт с Порчи и трахать его же в реальности - это... Ваня даже сформулировать не может. Это просто пиздец какой-то. Кто же думал. Конечно, уж точно не Ваня. И определенно не Мирон - ему все однохуйственно: поебался и дальше пошёл. Так, между делом, типа. Сидит вон, ржет над чьим-то твитом, довольный до усрачки. С него все как с гуся вода. Или как там бабушка в детстве говорила? Вроде затирала про гуся, да. Она ещё этого голубя не видела. Курлы-курлы, ёпта. Чем больше Ваня пытался выбраться из этой гребаной дыры, уговаривая себя, что все под контролем, все пройдёт - обязательно пройдёт - тем глубже сползал. Каждый взгляд этой еврейской суки, каждый жест, слово или касание - придавало ускорение бесконечному скольжению вниз. Скорее бы достигнуть дна и, бля, расслабиться уже, что ли. Потому что сил нет. Никаких. Улыбаться ему, когда шутит, или хлопает по плечу одобрительно, или когда обнимает после гига - крепко, сильно, - или когда по приколу лапает Порчи или Мамая. И ещё туеву хучу левых чуваков. С кем из них сегодня запрётся в номере на проёб? Ваня стекал унылым куском говна в долбаную яму депрессии. Яму из собственных охуевших чувств и мыслей. Чёрную, холодную, прогнившую насквозь дыру - идеальный кокон, чтобы сдохнуть. Потому что жизнь - такое дерьмо, чувак. Полное дерьмо. Все эти бесконечные трассы, пьянки, клубы и залы, ебля в конце концов, все слипалось в один удушающий ком, который Ваня не мог ни проглотить, ни выблевать. Он бы даже заплакал, если бы это имело хоть какой-то смысл, но Охра только истерично ржал в башке. Охра забавлялся. Во время очередной остановки Ваня даже смог притвориться, что задрых, уткнувшись лбом в холодное стекло, пока все вышли на рассветный перекус с кофе. Почти все. Кроме него где-то в глубине спал вырубившийся Мирон, которого, в отличие от Вани, никто будить не осмелился. Заботливый Руслан оставил приглушенное радио и включенный обогреватель. И вот тут его накрыло к хуям. Ваня перелез через ряд сидений и плавно вдавил педаль газа, разгоняя минивэн. А потом, выехав с заправки, газанул уже от души - как хотелось. Мимо тополей, блядь, где привидение Есенина, сука, все мимо. Дорога перед глазами стелилась бесконечной лентой Мебиуса, она никогда не кончится, и дерьмо это всегда будет его преследовать, потому что если ты обосрался, чувак, то можешь уехать на край света – вонять меньше не станет. Ваня сделал музло погромче, под утро играла глючная электронщина, даже не прерываясь на рекламу. Было бы неплохо чуть отпустить руль и поцеловать фуру на встречке, правда? Ах, бля, Ванечка, заткни свою совесть, не жалей водителя. Не смог - срули с моста над развязкой. Опять нет - не хватало еще выжить потом в покорёженном бронике и калекой остаться, угробив жида, да ни за что! Лучше в одну из тысячи речек по пути, еще не замерзших, тихих, холодных речек, Дон ли, Волга ли – вряд ли, но какая-нибудь с дурацким названием подойдет… Ваня смеется над этой мыслью, еще немного, он и разговаривать с собой начнет, да? - Да ты устал просто, бро. Ваня экстренно оттормаживается на узкой обочине, чудом не съезжая в кювет. Повезло. Еще бы полметра и все - адьос, амигос. Гравий был покрыт инеем, а в низине над водой стелился туман. Пасторальненько бы сиганули. Вполне элегично. Он опустил голову, уткнувшись в руль лбом. - Думаешь, мне самому сдохнуть не хочется, или съебаться куда-нибудь? - Давай мне еще «Биполярочку» процитируй, - огрызнулся Ваня. - И я хотел бы уйти, но мне друзей подвести не дают ошмётки чести да... - Ой, да завали, а? Пиздец ты дотошный. - Homo sum, humani nihil a me alienum puto. - В душе не ебу, о чем ты, но с путо и хомо согласен. Это прям про тебя - два в одном. - Теренций вряд ли с тобой согласится. - Говорю же, завали, - обречённо простонал Ваня, - на хуй твоего этого Теренция, все эти твои цитатки умные, на хуй, понимаешь? Ваня резко поднимает голову, оборачивается, смотрит на Мирона воспалёнными сухими глазами. Он совсем рядом, и в его взгляде такая тоска, что прям сейчас можно суициднуться дружно хором. Выпилиться готичненько на хуй. Он все понимает. Всегда понимал. И от этого только хуже. У Ванечкиной ямы пиздостраданий есть дно - в эту самую секунду он видит его в чужих расширенных зрачках. - На хуй, - добавляет он шёпотом, - тебя. Мирон смотрит слишком внимательно. И слишком серьёзно. Кажется, они застывают в этом моменте - скульптурная группа посреди ебаного нигде. Даже шум проезжающих мимо машин и шелестящего радио стихает. - Иди сюда, Вань. Вот так просто. Ну, конечно. Ваня отрицательно качает головой. - Пожалуйста. Иди ко мне. Ваня хочет спросить «чтобы что?», но горло сдавило, даже воздух проходит с трудом. Это конец. - Вань... Тупо. Как же все это тупо. И больно. - Ванька... Надо было хуйнуть на полной скорости в реку с моста. И уже ничего этого не было бы. Хули зассал? Потому что сыкло по жизни - вот поэтому. Даже на сцену выйти без Охры не может... Не мог. - Вань... Мирон перегибается через сидение, хватает горячей ладонью Ваню за шею и шепчет на ухо: - Отпусти руль. Это конечная, Вано. Давай, перелезай ко мне, и мы нормально поговорим. Пальцы сами собой разжимаются. Действительно, зачем цепляться за то, чего уже нет? И не будет. Поезд дальше не идёт, просьба освободить вагоны. Ване давно нужен был повод сойти. Кто же знал, что он дотянет до конечной? Дотянет, чтобы тормознуть в самом конце, по дороге до мечты… И все, опять проебался, потому что ладонь на шее действует, как магнит. Ваня не хочет ничего слышать, да и слушать ему нечего… Ну что Мирон придумает, раз сам прекрасно все понимает? Зальет сейчас умными цитатками, запарит мозг, разложит все по полочкам, Ваня видел сто раз все приемы. Кого бы Мирон ни отчитывал, что бы ни объяснял, на пальцах, как для дебила, заслушаешься все равно, согласишься со всеми доводами, погуглишь, чего не допер, и останешься благодарен. Но ладонь такая горячая, или это у Вани резко шею продуло? Он перелезает только, чтобы уйти от прикосновения. И даже кожу в этом месте трет, но это не помогает. Мирон хочет его обнять, но Ваня нервно отшатывается. Не-не-не, хватит обнимашек, в шутку ли, как со всеми подряд, или потому что тактильный Мироша так привык, - хватит. Ваня почему-то резко перестает переться с кинестетики. - Только не трогай меня, ок? - Ок. Хочешь, я вообще никого не буду трогать? Ваня пробует разглядеть хоть что-то, но нет – тьма по-прежнему непроницаемая. Не шутит. Но мало ли, чего Ванечка хочет? В чем подвох? - Вообще никого? – Тупо переспрашивает. – Из-за меня? И ему вдруг становится смешно. Вот так просто? Так можно было? Типа – не ебись, пожалуйста, Мирон Янович, а то мне от этого неприятно. - Конечно, - говорит Мирон как нечто само собой разумеющееся. – Ты важнее, Вань. Семья – важнее. Это нельзя проебать… во всех смыслах. Ваня продолжает улыбаться по инерции, кивает, и да, чувствует себя идиотом, потому что выход был таким простым. Нельзя проебать - крутится у него в голове. То, что между нами – важнее. С пути нельзя сворачивать из-за сраной физиологии, нельзя сдаваться, а это – еще не конечная, это тупик в лабиринте дорог, где призом будет мечта. Просто нужно сделать шаг назад и свернуть в другой поворот. Вот только понять бы ещё, где он и в какой именно момент все пошло по пизде. С момента знакомства? С первого дружеского объятия по синьке? С дебюта Охры как бэка? С первого тура и вот таких же однообразно-угарных дней и ночей, проведённых в бронике? С первой дрочки на Мирона? Не то, чтобы конкретно на него - сначала в фантазиях была очень даже факабельная брюнетка из рекламы, внезапно мутировавшая в наглого и тактильного жида. Или пиздец все же начался с уже осознанных дрочек? Или когда в их жизни нарисовался Порчи? Или когда этот ушлый португалец довёл Ваню до оргазма своей рукой в первый раз? Все, что было после - следствие. Причина была раньше. Ваня не знает, какой поворот считать роковым. У него нет клубка нитей - не за что ухватиться, чтобы пойти назад и сделать правильный выбор. Да и на образ Ариадны Мирон не тянет. Хотя наверняка сейчас пытается сделать именно это - вытащить Ванечку, не дать ему проебаться ещё больше, чем уже есть. Вообще «проебать» и «проебаться» - это так про Ваню. Ваня нервно ржет. Бля. Как же это все тупо... Он качает головой. Не прокатит. Теперь Ваня это понимает отчетливо, так же, как видит перед собой Мирона. Мирон сидит слишком близко и все равно ведь ни хрена не видит без линз. Но, видимо, по силуэтам, движениям или по его дыханию, или даже мысли читает (Ваня бы не удивился), улавливает перемены и, конечно, не сдается: - Давай хотя бы попробуем? Ваня не хочет пробовать, он и так знает, что ничего не выйдет. Его это одновременно бесит и приносит облегчение. Потому что терять больше нечего, они отличненько обговорили, он свой вывод сделал. Как бы еще жиду подоходчивее объяснить, чтоб отъебался? Ваня несильно толкает Мирона в грудь, нависая сверху. Мирон сразу прикрывает глаза - он вообще легко поддается - и шумно выдыхает, словно только этого и ждал. - Я пробую, - Ваня почти ложится сверху, залезая рукой под толстовку, под футболку, добираясь до теплого тела и жадно ведя ладонью по животу, вверх, под ребрами... – И у меня не получается. Ему невыносимо жарко, стыдно от самого себя, потому что опять накрыло, опять не сдержался, он только надеется, что вот сейчас Мирон точно его остановит, вот-вот еще пару мгновений… Чтобы успеть насладиться последний раз, словно ускользающим сном, когда кажется, если держать свое сокровище крепко, оно не растает в кулаке на утро. Но сны всегда уносили свои дары, да и из памяти сразу стирались, и сейчас тоже все было не по-настоящему. Вне времени, вне пространства, они застряли в серой пустой мгле вокруг броника, и Мирон, который его не останавливает – тоже не настоящий. Ваня снимает худи вместе с футболкой, снова нависая над ним, заглядывая в свою персональную бездну. Он поворачивает Мирону голову за подбородок и слегка шлепает по щеке, чтобы тот открыл глаза. Ну и вот как тут остановиться? Ещё пару секунд назад сидел собранный, настороженный, втирал про приоритеты и всю хуйню, а уже сейчас лежит расслабленный с расфокусированным взглядом и едва заметно улыбается. Или Ване так только кажется? Нет, не кажется - сердце частит ударами, ломится из грудной клетки - он чувствует его своей ладонью. Какому Мирону верить? Тому, что пиздит про «семью» и с легкостью обещает целибат или как там это называется, когда не ебутся с мужиками? Или вот этому - способному завестись с одного касания, готовому как по щелчку подставиться и поиметь все прелести однополого секса прямо в тачке и похуй на все? Как ему вообще верить, если любой может с ним так... будет с ним так делать и он... бляяяя... Мирон послушно приподнимает бедра, когда Ваня его раздевает. От этого хочется разодрать - зубами, руками, хуем, языком, но Ваня специально тянет. - У тебя, походу, тоже не очень получается, да? Ваня снова нависает, пытаясь поймать взгляд. Он ближе, устроился между голых коленей, член Мирона мажет ему кожу. И замирает, когда Мирон смотрит в ответ. Потому что вся тоска и усталость никуда не делись, так, спрятал ненадолго, но Ваня раздел его донага. - А с первого раза и не надо. Ваня пытается найти во взгляде еще что-то, сука, ты шутишь? Но снова сдерживается. Он отстраняется, тянет руку вниз под сиденье к шмоткам Мирона, вуаля – тюбик опять в кармашке, пиздец удобно. Всегда готов, да? Ваня старательно выдавливает все до капли, полную ладонь смазки, сжимает кулаком на своем члене и неторопливо, технично давит на вход, словно под спидами собирается ебать бухую телку, чисто напряжение сбросить - не больше. Мирон приоткрывает рот и резко втягивает воздух, когда ему вставляют. Ваня закрывает глаза, чтобы не видеть его - вот такого, сжимает веки изо всех сил, перед тем, как толкнуться резче. - Со второго? – хрипло спрашивает. – С третьего? Сколько еще попыток будет? Сколько, Миро? Он утыкается лбом куда-то между велюровой спинкой и цифрами «1703». Хочет прокусить кожу, оставить засос этой бессердечной суке, но не может сделать ничего, потому что Мирон обхватывает его руками и с силой прижимает к себе. Ваня пытается вырваться, ему слишком жарко, душно, горло давит спазмами, словно он вот-вот разрыдается. Ему пиздец как надо услышать ответ прямо сейчас. Его корежит как старую тачку под прессом утилизатора - сминает, сдавливает со всех сторон - медленно, неизбежно, насмерть. Желание только одно - свалить на хуй из этой тачки. Из города. Было бы бабло - и из страны упиздовал бы хоть так - с голой жопой. Хоть в Индуску, хоть в Тай, бля, куда угодно, но подальше от этой молчащей сучары, вцепившейся в него бульдожьей хваткой. Он даже втащить ему нормально не может. Ваня давится слезами, беззвучно сглатывая, его трясёт как припадочного, в голове такая ватная пустота, ни одной связанной мысли, кроме ошеломляющего, раздирающего на кровавые лоскуты в духе лучших хорроров «онблямолчит» и мигающей аварийным красным «валиотсюдабыстро». - Вань… Отпускает мгновенно, будто по венам снова пустили кровь, а не плавленый черный гор. Мирон заставляет его приподняться, берет лицо в ладони, чтобы смотреть прямо в душу – полный контакт, только все расплывается, и он видит темные дыры там, где должны быть глаза. - Это ты мне ответь… сколько, - он сглатывает, а Ваня чувствует, как член туго сжимает. Наверно, Мирону не комфортно, наверно, надо либо выйти, либо продолжить его трахать, но Ваня замирает, ему похуй, что там надо Мирону именно в этот момент, пока Ваня решает свою экзистенциальную задачу. Ване нужно ее решить любой ценой. - …скольким жертвовать ради ебли? - заканчивает, наконец, он. Ваня начинает двигаться. Ебля, да. Это он понимает. Но что-то в нем будто сломалось - зрение, слух, или нервные окончания перегорели, - и мир чуть меняется, словно кто-то перелистнул фильтр в инсте. - Все бросить ради этого? – бьет Мирон, пока Ваня натягивает его на себя, как заведенный. Тони Старк ебучий. От слов сносит крышу. Если он не заткнется - снова мигает красная лампочка - у него тупо лопнет башка. Надо закрыть ему рот, понимает Ваня, но смысл слов проникает в сознание ядом, поэтому он отвечает: «Нет!» и целует. Не бросит, нет. Не будет жертвовать. Конечно, ебля не имеет значения, конечно, в мире есть вещи важнее, Ваня абсолютно согласен, он понимает. Мирон наконец затыкается и целует в ответ, он понимает - как же хорошо, когда хоть что-то понимаешь. Ваня привычно набирает темп, может, он не такой умный, может, не такой талантливый, и ему никогда не собрать собственный Олимпийский, но уж что точно умеет - так это трахаться. Ну и ещё быть на бэке. Сомнительное достижение, но и другого не надо. Мирон когда-то выбрал его, выбирает и сейчас, хотя лички всех его соцсетей и приложений ломятся от желающих предложить услуги разного характера, и там точно есть более техничные, умелые и сговорчивые типы, которые спят и видят себя его бэкэмси. А Мирон выбирает Ванечку. Выбирает «семью». Выбирает быть с теми, с кем когда-то начинал... Ага, Шокка. Стоп, не туда, не та мысль. Мирон выбирает Ванечку - да, вот именно. Отдаётся Ванечке. Как, возможно, отдавался Шокку. Да, блять, стопэ. Опять не туда. Шаг назад. Так, Мирон выбирает его - Ванечку. Это все, что нужно знать. Ваня толкается особенно резко, и Мирон глухо стонет ему в губы. Ещё одна простая мысль - они никогда не были вдвоём. Всегда был третий. Всегда только хардкор и, сука, ебля на выживание - иначе и не назовёшь. Мирону нравилось, да. Янович от такого тащится по полной, прется, сука, в открытую, даже сейчас напрашивается, подаваясь бёдрами жёстче, быстрее. Хуй там. Ванечка, конечно, может устроить ему скоростной проёб, но совершенно точно не будет. Не в этот раз. Его заебал такой секс и такой Мирон - блядища со стажем. Хватит. Ваня хочет по-другому. Хочет чего-то большего, хочет заниматься лю... ну, в общем, хочет. И еще, вдруг запоздало догоняет Ваня, они впервые целуются. Реально. Впервые за все время. Как так-то? Как это вообще возможно? Трахали же на пару с Порчи почти до потери сознания и ни разу не…? Точно уебки. Ваня намеренно замедляется, нежно касаясь губами виска Мирона, его прикрытых век, скул, очерчивает языком его влажные уже припухшие губы, вылизывает линию подбородка, спускаясь к кадыку. Мирон сначала недовольно ёрзает, пытаясь насадиться поглубже, потом пытается выползти из-под Вани, чтобы, видимо, устроить бешеные скачки верхом на ванечкином члене. Ага, щаз. Ваня фиксирует руки Мирона над головой, придавливает собственным телом сильнее и, поймав удивленно-хмурной взгляд черных глазищ, медленно и охуительно нежно целует губы, останавливаясь каждый раз, как только Мирон делает попытку превратить это в еблю языками. Ему нравится, что Мирон бесится. Надо же, Ванечка сумел его чем-то удивить. Пусть так, да, я много чего умею, и, раз уж решение о прощальной ебле остается за Ваней, он сделает так, как хотел с самого начала… Не драть на пару с Порчи, хапнув себе побольше, чтоб было что вспомнить в пост-инсультной старости, не исполнить все те фантазии, на которые Мирон напрашивался - транслировал жестами, позами - иначе откуда бы они их взяли… А попробовать дать ему что-то новое. Самонадеянно, конечно, но у Вани ведь получается. Даже ванилька может удивить после имбиря с перцем, если микродозами щекотать рецепторы. Ваня пытается не разогнаться сам, но едва сдерживается, он приподнимается и толкает Мирона, чтобы тот перевернулся, лег на живот, не дает ему себя трогать - мало тебе, да? Хочешь помочь себе, не прет по-нормальному, когда в два хуя не лупят? Даже вот так, глубоко, с оттяжкой, с выходом каждый раз, даже если взять шею в захват, мало?.. Зажать до легкой асфиксии, всадить с размаху, сука, вдавить кулаком между лопаток - все еще мало? Ваня помогает рукой, жмет поджавшиеся яйца, все-таки кусает за холку, и Мирон стонет, скребет пальцами кожу на подлокотнике, подмахивает, шепчет какую-то хуйню на инглише, когда Ваня смачно, гладко входит, шлепаясь кожей. Кого он хотел переделать, зачем, удивить еблей - вот этого? Ради секса предать себя, семью?.. Да не дашь ты, Ваня, ему ничего, не заменишь. Этот ебучий огонь прорвется из бездны, утащит за собой - либо с тобой, либо без - он и один взойдет на любой Олимп, для Мирона ничего не имеет значения, кроме дороги на свою роковую гору. Ради этого за ним все и идут, и Ваня идет, за это любит его, потому что он не сворачивает, не сдается, а если впереди тупик – прет напролом. Ваня чувствует, что осталось совсем немного, чувствует, как мышцы приятно сводит в ожидании разрядки, чувствует, как напрягается податливое, жадное до ласк тело Мирона - он тоже готов, тоже хочет, сам лихорадочно насаживается на ванечкин член - он уже почти, вот-вот... Ваня тормозит у самого финиша, этой гребаной красной ленточки, сгребает в охапку взвинченного, мало что соображающего Мирона, прижимается грудью к его спине, стискивает до боли, до судорожного, шипящего «охххбля», и замирает, туго натянув на себя по самые яйца. Мирон протестующе хрипит, тянется к себе рукой, чтобы додрочить, успеть сорваться в охуительный оргазм вопреки остановившемуся Ване - пересечь уже щекочущую кожу номинальную атласную ленту - нужно одно движение, всего одно. Ваня бьет чётко по запястью и притискивает взмокшее скользкое тело к себе ещё плотнее. Дыхалка у обоих сбита к херам, что пиздец странно - Мирон вытягивает двухчасовой гиг из раза в раз, а тут вдруг от двадцатиминутной ебли задыхается как будто ему с ноги дали под дых и заботливо прописали двоечку туда же. Чтоб наверняка. Он голодно, с присвистом втягивает носом воздух, едва разжимая сведённую челюсть и сипит: - Ну и хули? У Вани нет правильного ответа на столь риторический вопрос. Мирон вообще умеет до опиздения точно формулировать вопросы. Оксфорд, чо. И Ваня может выдать сотню версий различных ответов и все они будут верными - Мирон поймёт и примет каждый, но ему, если быть честным с собой, нужно только одно. Он сам подпишется кровью под любой хуйней и впряжётся в любую поебень пожизненно, до скончания времён, на, сука, веки вечные, если только: - Обещай. …если только Мирон сейчас не тупанет по-еблански и сам ответит правильно. И у него - уж Ваня знает - нет парочки лишних всратых версий, вернее, они есть всегда и они куда изощреннее и ебанутее, чем Ванечка вообще может или захочет себе представить, но... Но. Мирон должен понять. Почувствовать. Прочувствовать. Потому что если не сориентируется сейчас, с Ваниным членом в его растраханной, поджимающейся заднице, будучи прижатым так, что хрен вздохнёшь - кожей к коже - смешивая запахи, обретая один на двоих - самый сладкий, острый, самый значимый, такой - до кома в горле, - если не сориентируется так, то Ваня упиздует на трассу в чем мать родила. И хрен его вернёшь. Может, Ванечка и сыкло, но когда надо отпилить гниющую часть тела - он не будет мелочиться и хуйнет себе пулю сразу в глотку. Потому что тут вообще без вариантов. Он не сумеет по-другому. - Ну ты сссу… - он задыхается, потому что Ваня не дает больше ни кубика на вдох – не успеет сказать, пусть захлебывается. Мирон резким шумом между зубов продавливает: – Никого… Никому… Оххххра, бля… Я… Ваня ощущает, как грудь под его руками рвет судорогой, и держит еще крепче, сердце зашкаливает амплитудой толчков, Мирон вибрирует битами насквозь, и когда он перестает отрывать от себя его руки, беспомощно расслабляется, выдавив все силы и кислород, Ваня загоняет во всю длину и чувствует, как Мирон сжимается, кончая. Он отпускает его, убирает руки с груди и горла, проводит последний раз ладонью вдоль спины, любуясь - Мирону уже похер - теперь можно быть нежным и никуда не торопиться, Мирон улетел так далеко, что краем сознания Ваня даже сомневается, не задушил ли он его совсем, но ему сейчас тоже похер. Он собирает пальцами эфир с его кожи, с каждого рисунка, с бедер, плеч, вдоль позвоночника - как парфюмер, случайно совершивший свое первое убийство. Плавно качается еще пару раз, и кончает, спускает все силы в него, чтобы запечатать этот обет, их схиму, хотя бы спермой. Он валится на Мирона, понимая, что он пиздец тяжелый, но вот честно - похуй. Втягивает жадно носом запах его разгоряченного взмокшего тела - уже определенно их общий запах - один на двоих: смесь туалетной воды, пота, спермы, никотина, смазки, алкоголя - чего там только нет. Охуенно-насыщенный букет. Лениво прикусывает загривок (Ваня сам не понимает, почему его так заклинило на нем, но, бля, нереально ведёт), и сразу с оттягом зализывает покрасневшее место. Мирон скорее мертв, чем жив - не шевелится вообще. И дышит с хрипами через раз. Ну, положим, двинувший кони опоссум из него так себе. Как и из Ванечки хищник. Вот только его так просто не наебать. Ваня ещё раз прихватывает внезапно облюбованное место - пиздец фетиш ни с хуя нарисовался - и сильнее сжимает зубы, добиваясь своего - Мирон тихо шипит. Ага, есть контакт. Ваня довольно фыркает во влажную, покрывшуюся мурашками кожу, невесомо целует и проводит языком ещё раз по месту укуса. Надо отлипнуть уже, что ли. Хотя, похуй, ещё есть пара минут на отходосы. Ведь если они договорились, если Ваня правильно все понял, то дефиле по трассе, как и ствол в глотку (дружище Курт, сорян, не в этот раз) отменяется. И эти секунды - последнее, что у Ванечки есть. У них обоих есть. Ванина совесть вновь осторожно намекает, что пора бы вынуть член из чужой задницы, как минимум, а как максимум - отлипнуть и дать Мирону нормально вздохнуть. И пусть скажет уже хоть что-то, потому что иначе Ваня загонится - он это умеет. Ваня понимает, что запросы у него нехилые, и в идеале он хотел бы услышать: «похуй на обещания, го ебаться вдвоем», но Мирон не свернет, да… Он плавно вытаскивает, пока возбуждение не нахлынуло по второму разу, шумно вдохнув носом, впечатывая этот момент в рецепторы, сетчатку, нервы. Последний миг посреди серого ничто, куда они выпали, и откуда сейчас вернутся. Хоть бы спасибо сказал, что ли. - Ты как, нормально? – осторожно уточняет Ваня. Мирон явно с трудом вытаскивает руку и показывает «шокер». Хотел, наверно, «виктори» или классическую свою «козу», но вышло в точку. Или это намек на продолжение? Ваня внезапно чувствует себя мудаком. И идиотом. Любуется блестящей в смазке и сперме задницей и почти жалеет, что выебал свое обещание. Ой нет, кукуха стала разворачиваться на второй круг, и Ванечка быстро смаргивает фантазии, как лишенный прощального траха Порчи наверстывал бы свое прямо сейчас. Нет, нет, никому! Ни себе, ни людям, ни блядям! Иначе он снова двинется мозгами, и в следующий раз жида точно покалечит или убьет. - Ну давай тогда, вали к себе, я приберусь тут, что ли. А то не поверят, что я просто так катался, чтобы наше сокровище не разбудили на парковке. - А поцеловать? Ваня чуть не подскакивает, но старается двигаться медленно. Мирон разглядывает свои ладони, которыми собирал сперму с живота, руки до сих пор слегка дрожат. Он выставляет Ванечке в морду влажный средний палец, когда Ваня подбирается слишком близко. - Хреновая реакция, - резюмирует Мирон. - Еще будем пробовать? - Пробуй. Мирон откидывается головой на спинку и широко улыбается. - Сорян, обещал этого не делать. А жаль. Ваня усмехается в ответ. В кои-то веки Мирон Янович кажется не таким сложным и многоуровневым, а вот самым обычным, только очень сильно заебанным. И говорит вполне искренне. И ему действительно жаль. Такой ответ Ваню вполне устраивает. Он не знает, как все будет дальше - сдержит ли Мирон слово, выдержит ли сам Ваня, поймёт ли Порчи... Но чувствует, что это верное решение. Нельзя проебать все так тупо - в прямом смысле. Мирон прав. Даже если сейчас Ваня не в восторге от такого поворота, и больше всего ему бы хотелось снова сесть за руль и упиздовать куда глаза глядят, похуй, лишь бы рядом, лишь бы только вдвоём, - настанет время вернуться - через пару дней, недель или даже месяцев. Оно настанет. Мирон пресытится этой крайне элегической еблей в российской глуши и втихую свалит от Ванечки, чтобы собрать очередной Олимпийский, дропнуть новый альбом, помериться с кем-нибудь хуями на баттлах, сняться в априори культовом фильме и что там ещё у него по списку? Ваня вздыхает, протирая влажными салфетками сиденье, рассеянно озирается. Больше следов не осталось? Надо выкинуть пустой тюбик из-под смазки. Или оставить на память. Ага, как обещание большой и чистой. В конце концов, он получил и так чуть больше, чем дохуя, о чем вообще мог когда-либо фантазировать, лихорадочно спуская в собственный кулак. Надо, кстати, будет заценить какую-нить порнушку чисто по фану - его теперь будет клинить на других мужиках? Ага, лысых и носатых. - Нас проебали. У меня двадцать два пропущенных. Чекни свою мобилу. Будем мериться, у кого больше. Голос у Мирона подозрительно довольный. Мериться, да, кто бы сомневался. Ваня фыркает и перелезает на водительское место, пристёгивается. Надо выбрать реплику пожёстче, подъебнуть про размер или типа того. Мирон такое любит, он точно оценит. Ваня улыбается, бросая взгляд в зеркало дальнего вида.