Двойное несчастье

Порой Нуару казалось, что он любит свою Леди слишком сильно. Однако ничего не мог с собой поделать, ибо чувства, ураганом кружившие в его груди, порой застилали разум. Он был готов ради нее на все. Пойти на край света и забыть обо всем? Запросто. Отдать свою жизнь, спасая ее? Не вопрос. Убить любого, кто оскорбит ее честь или будет как-то нарушать покой? Да пожалуйста. Он ведь совершенно, ни чуточки не шутил, когда говорил о своих чувствах. Когда будет повторять раз за разом — и плевать, что, возможно, Ледибаг опять разозлится на это. Главное, что она будет чувствовать, видеть и знать о его любви. Остальное, если подумать, абсолютный пустяк. Вполне даже возможно, что однажды его Леди сможет открыть свое сердце и полюбить своего верного напарника так же, как любил долгое время он — отчаянно, страстно, самозабвенно. Сейчас же Адриан может только мечтать о том, чтобы по вечерам его неподражаемая героиня думала о нем, вспоминала его, возможно даже пересматривала его фотографии в интернете или вешала плакаты на стену. Он ведь прекрасно знает о собственной популярности даже в гражданском обличии и тихо, но так трепетно надеется, что столь обожаемая Ледибаг хотя бы о нем слышала. Мечтать же о чем-то большем — огромная глупость, ведь, как Адриан уже понял, героиня Парижа совершенно не такая, как все остальные, и ни за что не поведется на смазливое личико какой-то модели. Кот Нуар любил свою Ледибаг чересчур сильно и прекрасно это понимал. Однажды это ей определенно надоест, и она может сорваться, уйти, послать далеко и надолго. Но Адриан, как бы странно это ни звучало, боялся совершенно не этого. Страшнее всего на свете было причинить ей боль. Ведь он видел и знал, что за маской сильной и уверенной героини Парижа скрывается очень ранимая и, возможно, даже застенчивая девочка, которой приходится перешагивать через саму себя каждый раз, как она запускает трансформацию. Адриан стал понимать и замечать это не сразу. Но ничего не мог изменить или исправить. Просто осознавал риски и боялся того дня, когда неумышленно, но глубоко сможет ее задеть. Ведь знал, что, предав ее однажды, возненавидит себя навсегда. Именно поэтому он уважал ее выбор касательно тайны личности и никогда за ней не следил, как бы сильно того не хотелось. Именно поэтому не давил и ни на чем не настаивал, всегда отпуская ее на волю, боясь, что в противном случае она может уйти навсегда. Именно поэтому он до ужаса испугался того момента, когда в нем пробудилось что-то злобное, ненавистное, незнакомое; что-то, что неосознанно и невольно причинило ей боль. Адриан не сможет прогнать из памяти тот момент, когда явно перешел последнюю черту дозволенного. Он не имел никакого права на это, однако его внутренние демоны, вырвавшиеся наружу, решили, видимо, по-своему. Он помнит, как сначала больно кольнуло где-то в районе сердца, а потом все это тягучей волной захлестнуло внутренности, поражая и вышибая из реальности. Адриан словно окаменел и почувствовал, как на смену резкой обиде пришли злость, ненависть и разочарование. Да, однажды Ледибаг как-то обмолвилась, что влюблена в кого-то, однако он совершенно не был готов увидеть что-то подобное своими глазами. Увидеть свою Леди в объятьях другого. Кажется, что время в тот момент как будто остановилось и вокруг него образовался какой-то непроницаемый купол, ибо он так и не услышал ее волнительно-сомнительного возгласа, зовущего его по имени, когда она случайно заметила его неподалеку. Тогда Ледибаг, кажется, совсем ничего не поняла, но последовала за ним, преследуя до тех пор, пока Кот наконец не остановился. Напарница пыталась до него докричаться и остановить, но Нуар совершенно ее не услышал, решив выместить свою злость катаклизмом на одном из баннеров с рекламой. Он до сих пор жалеет, что не ушел куда-нибудь подальше и не остался один, ведь случайно — совершенно неожиданно! — разрушительная сила коснулась его Леди, заставив Адриана тут же протрезветь. Когда она пыталась его успокоить, протянув руки в утешительном жесте, Нуар коснулся ее запястьев, намереваясь оттолкнуть и совсем не замечая того, что часть его магии все еще действует. Все произошло буквально в несколько секунд, и Ледибаг, зажмурив глаза от боли, отшатнулась назад, а после испуганно смотрела на него. В тот момент вся его злоба тут же спала, сменившись необъятным чувством вины, и все его естество буквально разделилось на несколько частей: одна говорила о том, что нужно что-то исправить и как-то помочь, проявив заботу, другая же останавливала, напоминая о том, что он больше не имеет права даже прикасаться к ней. Однако размышления продолжались недолго: сигнал разряженного талисмана напоминал о том, что совсем скоро вновь станет всего лишь Адрианом. А он совершенно не мог допустить того, чтобы Ледибаг теперь ненавидела не только его альтер-эго, но и настоящее обличье. Тогда он впервые ушел, оставив ее одну и не сказав ни слова на прощанье. После того случая Адриан не выходил на связь с напарницей чуть больше двух недель, разрываясь пополам от чувства вины и ненависти к самому себе. Благо Бражник решил взять себе отпуск. Ну или же вдруг весь Париж неожиданно подобрел, перестав цеплять бабочек то тут, то там. Это позволило ему не вызывать трансформацию и немного отойти от дел геройских, ибо видеть себя в маске и смотреть на свои лапы он больше не мог — то было определенно выше его сил. К тому же его отец, равно как и главный злодей всего Парижа, вдруг тоже оказался слишком загружен проблемами на работе, что совсем заставило его позабыть о сыне и дать тому больше времени на самокопание. Адриан ведь клялся, что всегда сможет ее защитить, но, получается, не уберег даже от самого себя. И как же после этого она будет верить его словам? Сможет ли Ледибаг теперь вообще смотреть на него как раньше, или же всегда будет бояться и держать на расстоянии? Он не знал ответа на этот вопрос, ровно как и не знал, что делать дальше. Как смотреть ей в глаза, не вспоминая тот ее взгляд, полный ужаса и боли? Как вернуть доверие? Все это настолько поглощало его, уничтожало и сжигало изнутри, что он окончательно погрузился в самого себя и свои мысли, перестав интересоваться чем-либо вообще. Именно поэтому Адриан вновь причинил боль близкому человеку (что, опять-таки, было скорее случайно, однако ничуть не уменьшало его вины) и разбил сердце Маринетт. До ее случайного признания в любви, которое было скорее похоже на нечленораздельное бормотание и поддакивание Альи за спиной, он бы и никогда не подумал, что она к нему что-то испытывает. Однако он все равно не придал этому особого значения, равно как и тому, что одноклассница неожиданно сменила свой имидж, став одеваться в более закрытые рубашки, которые скрывали руки вплоть до запястьев, украшенных различными браслетиками и фенечками. Осознание всех ошибок пришло не сразу, но понимание того, что их надо исправлять, было ясно однозначно. Однако Агрест был, наверное, слишком большим трусом для того, чтобы явиться к обеим обиженным девушкам в нужном обличии, поэтому решил воспользоваться особой тактикой, поговорив сначала с Маринетт в образе Нуара, а потом (если наберется храбрости) и с самой Ледибаг, которая уже долго его разыскивает. Пришлось даже подкупить Плагга очередной дорогой коробкой камамбера ради того, чтобы он сообщил ему тот момент, когда его напарница не будет в трансформации, а значит и не сможет его отследить. Ждать, правда, подобного пришлось долго — Ледибаг допоздна патрулировала город в одиночестве (что дало ему только лишнюю пищу для самоуничтожения и чувства вины). Трансформировавшись в Кота, Адриан уже и не наделся встретить бодрствующей хоть одну из нужных ему девушек, однако все равно упрямо направился к дому своей одноклассницы. Он ведь на самом деле не делает ничего плохого — всего лишь хочет прощупать почву и посмотреть, в каком состоянии находится отвергнутая Маринетт. Нуару, в конце концов, она всегда вполне неплохо доверяла. Ох, если бы только Адриан знал раньше о том, что все ее рассказы о тайном возлюбленном относились к нему самому. Пресвятой Бражник, он ведь давал ей советы, как правильно себя вести и что делать; говорил о том, что в случае чего отстоит ее честь и проучит мерзавца, если тот ее обидит. Подумать только, он столько времени сводил Маринетт с самим собой! Адриан тяжело сглотнул, понимая всю абсурдность и неловкость ситуации. Остается только надеяться, что перед Ледибаг он никак не накосячил в гражданском обличии (если они вообще когда-либо пересекались), иначе будущее раскрытие личностей будет процессом сложным. Все мысли отступили на задний план, когда издалека он увидел, что одноклассница, как он и надеялся, отнюдь не спит. Маринетт стояла на балконе, облокотившись на перила и о чем-то сосредоточенно думая. С помощью своего кошачьего зрения Адриан увидел и заметил, какой уставшей и встревоженной она казалась. Неловкость вдруг отошла на задний план, сменившись вернувшимся чувством вины. Он понял, что, должно быть, она просто тяжело переживает его отказ. В этот момент он действительно знал, что сейчас переживает и чувствует Маринетт, ведь и сам не единожды оставался с почти разбитым сердцем, однако никогда раньше не терял надежды. Она же ее окончательно потеряла. Бесшумно подкравшись сзади и спрыгнув на ее балкон, Кот сел на свое привычное место, рассматривая открывшийся вид на ночной город. Раньше он приходил сюда, чтобы расслабиться, отвлечься и поговорить с единственным другом, который примет его в этом обличье и обязательно поймет. Сейчас же от привычной безмятежности не осталось и следа, ибо в воздухе буквально витало напряжение. — Нуар? — испуганно и одновременно удивленно проговорила Маринетт, шокировано уставившись на гостя. — Чт-т-то ты здесь делаешь? Адриан устало улыбнулся, услышав столь привычное уже заикание и робость в ее голосе. В коллеже он то и дело с этим сталкивался, стоило завести беседу с этой девушкой. Но по отношению к Коту она позволила себе это впервые. Он вальяжно пожал плечами, решив не придавать ее страху особого значения, ибо это, видимо, случилось лишь из-за его неожиданного и незваного появления. Однако то, как Маринетт дернулась и убрала руки с перил, прижав к груди, немного его насторожило. — Надеюсь, ты не против, что я решил тебя проведать, Принцесса? — по-кошачьи улыбнувшись, сказал он, а после подмигнул. — Или что-то не так? Дюпэн-Чэн тяжело сглотнула, прикусив нижнюю губу, и, отведя взгляд, о чем-то задумалась. — Нет-нет, все отлично, — она явно не знала, что ответить, и потому упорно старалась на него не смотреть. — Просто это как-то… неожиданно. Слышала, Ледибаг уже пару недель не может тебя найти. Должно быть, она волнуется, а ты здесь, со мной, ничего ей, наверное, так и не сообщив… — Мы с ней немного повздорили. Точнее, я ее обидел, — грустно усмехнувшись, протянул Нуар, — сомневаюсь, что ей есть до меня теперь дело. — Ну конечно есть! — взмахнула руками Маринетт, но потом, словно о чем-то вспомнив, умерила свой пыл. — То есть, я думаю, вам просто нужно поговорить. Я ведь не знаю, что там у вас произошло, но, наверное, это поправимо. — Ты действительно ничего не знаешь? — удивленно протянул Кот, серьезно на нее посмотрев, — я думал, что об этом весь Париж уже судачит. — Ну, я слышала, что она обнималась с одним из своих давних друзей, когда произошла ваша ссора… а дальше — догадки прессы, да и только, — она отмахнулась, пожав плечами и показывая напускную неосведомленность и незаинтересованность в данном вопросе. — Это был не просто друг, — почти что прорычал герой, вспоминая злополучный день в малейших подробностях, — я подозреваю, что это тот, в кого мяуледи влюблена. Маринетт поморщилась, услышав очередной каламбур. А она-то уж надеялась, что хоть сегодня и во время такого серьезного разговора он будет вести себя, как взрослый человек. Но этого несносного Кошака исправит разве что только мухобойка, по-видимому. Да и мысли на секунду вернулись к тому, с кем ее увидел тогда Нуар и к кому так глупо приревновал. Лучше бы он уж тогда к Адриану Агресту присмотрелся, если так боится за сердце Ледибаг! Хотя о чем теперь говорить, если тот ей отказал, тем самым глубоко ранив ее чувства? — Ты не знаешь этого наверняка, и ты не получал прямого отказа, — разочарованно произнесла она, грустно улыбнувшись уголками губ, — а значит, не можешь быть ни в чем уверен. Это, поверь мне, намного лучше, чем знать, что тебя отвергли. Глаза Нуара резко округлились, стоило ему услышать то, сколько отчаяния и боли было в голосе его одноклассницы. Маринетт отвела взгляд, нахмурившись и, видимо, сдерживая эмоции. Он, конечно, и до этого понимал, что сделал ей больно, но только сейчас осознал всю глубину ее отчаянья. Это было отвратительно. Столько времени беречь Ледибаг как зеницу ока, боясь причинить малейшие страдания и тем самым перестав замечать эмоции окружающих. Ему, в конце концов, нужно было оберегать Маринетт ровно так же, ведь ее эмоции ему до́роги в равной степени. И что же получилось в итоге? Он не смог спасти от самого себя ни одну из них. Поднял руку на Леди и ранил душу Маринетт. Да он сам, если подумать, настоящий ходячий Катаклизм. И никакой талисман даже не нужен, чтобы разрушить что-нибудь, ибо Адриан справляется с этим вполне успешно. Ну разве можно облажаться еще больше, чем сейчас? Решив хоть как-то облегчить груз своей вины и оказать сочувствие, Нуар потянулся к Дюпэн-Чэн, которая в этот момент смотрела куда-то вдаль. Ровно за секунду до того, как он успел бы дотронуться до ее ладони, она резко дернулась и почти что отскочила, рефлекторно спрятав руки за спиной. Маринетт показалось, что ее раненые запястья будто снова загорелись огнем. Да, возможно, было глупо бояться и так реагировать (тем самым привлекая ненужное на то внимание), но она ничего не могла с собой поделать, ведь это вышло почти что инстинктивно. Она помнила адскую боль разрушающей силы катаклизма и боялась испытать ее вновь. В тот, первый раз, ее спасло и не оставило без рук разве только то, что на ней был костюм и силы самого Нуара почти иссякли. Однако сейчас не было ни того, ни другого. И это вгоняло в какую-то панику. — Что-то не так? — вопросительно подняв брови вверх, спросил Кот. Он совершенно не понимал в чем дело, ведь раньше Маринетт никогда не была против дружеских объятий и касаний (не то что его Ледибаг). — Н-нет, просто… просто я немного не ожидала, извини, — на ходу придумывая ответ и кусая внутреннюю сторону щеки, ответила Дюпэн-Чэн. В этот же момент она крепче сжала в кулаках длинные рукава своей рубашки, тем самым пряча израненные руки. Нуар, проанализировав ее реакцию и проследив за действиями, сложил это воедино и пришел к… не самым приятным выводам. Неужто кто-то посмел обидеть его Принцессу? Или это она сама пыталась наложить на себя руки после отказа Адриана?! Всего за секунду он успел побледнеть и позеленеть одновременно, представляя одну страшную картину за другой. — Маринетт, покажи мне, пожалуйста, свои руки, — требовательно, но в то же время почти испуганно прошипел Кот. Но ответной реакции, как он и ожидал, не последовало. Не думая дважды, он решительно, но в то же время нежно взял ее за руку, разворачивая к себе и касаясь рукава, чтобы засучить его. Маринетт, опомнившись и вздрогнув, отшатнулась, прижимая руки к груди и тем самым подтверждая сразу несколько его страшных догадок. — Да чтоб мне сам Бражник в свёкры попался, какого черта ты творишь, Нуар? — она чувствовала, как привычное терпение постепенно лопается и альтер-эго вместе со всем своим негодованием рвется наружу. Ругаться она обычно не любила, но сейчас был крайне исключительный случай. Такого Маринетт точно не потерпит. Сначала, значит, она должна терпеть его вспышки ревности, бежать за ним через пол-Парижа, чтобы успокоить, и в итоге чуть не остаться без рук. А теперь еще и терпеть подобное хамство, как нарушение личного пространства, права на свободу и неприкосновенность, позволяя снимать с себя одежду, пусть только и верхнюю? Да за кого он себя только принимает?! Подобное она могла бы позволить только Адриану, да и то после свадьбы! Сейчас Нуар прекрасно понимал, что ничем хорошим это не кончится, ибо есть только два исхода: или его страшные догадки подтвердятся, или все окажется плодом не самого здорового воображения, Маринетт подаст на него в суд за домогательства и больше никогда не пустит на свой балкон, чтобы угостить теплым молоком и фирменными пирожными. А ведь самое главное еще и состоит в том, что он не сможет извиниться перед Ледибаг и перед ней самой в образе Адриана. Однако желание узнать правду было гораздо важнее, чем то, что в кошачьих тюрьмах вряд ли подают на ночь молочка. Не терпя возражений, он все-таки засучил ее рукава, а после аккуратно разорвал когтем повязку, открывая себе вид на не зажившие ранки. И какого же было его удивление, когда вместо ожидаемых порезов он увидел три четкие линии от кошачьих когтей. До боли похожие на те самые, что он совсем недавно оставил на запястьях Ледибаг. Ему на секунду показалось, что в глазах потемнело и сознание медленно начинало уплывать, унося его куда-то вдаль. Однако одна четкая мысль, неожиданно промелькнувшая в голове, тут же привела Кота в чувства. Сейчас Адриан прекрасно понимал, что облажаться еще больше, чем раньше, он все-таки смог. Все как-то вышло ну слишком неловко. Поднимать глаза на разозленную Леди было выше его сил. Как и объяснять потом то, что за две недели это он успел обидеть ее целых два раза.