Оставить след в истории

Девочка возится со своим штопанным-перештопанным плюшевым медведем, усаживает игрушку перед собой, повязав мишке носовой платок, как косынку. Саймон наблюдает за нею, полуприкрыв глаза. Они устроили привал на зеленой лесной поляне, которая казалась безопасной и даже уютной. Ключевое слово - казалась. Саймон ни на миг не забывает: нельзя верить глазам, нельзя верить ощущениям, в любой момент из кустов может выскочить мутант или зомби, а то и просто бесформенное нечто, которое даже нельзя идентифицировать как живое существо, но которого надо бояться. Поэтому Саймон не позволяет себе задремать, каждый мускул его тела напряжен, а рука машинально тянется к Короне, реагируя на любой шорох. Маленькая Марси никогда не жалуется. Не захнычет, что у нее болят ножки, что она голодна или устала. Начнет спотыкаться на ходу, чуть не падает, но слова не проронит, терпит. Тогда Саймон, видя это, мучаясь от жалости, несет девочку на руках. А она сперва отбивается, твердит, что у нее хватит сил двигаться самой. Но спустя минуту утихает, доверчиво обвив ручонками седую голову своего глупого старого друга. А ему бы и хотелось пожаловаться, но смешно признавать, что семилетний ребенок терпеливее него. Саймон устал, смертельно устал. От постоянной борьбы с собой и опасностями окружающего мира. От страха за девочку. А страха за себя уже не было. Так сложилось, что в этом искалеченном, извращенном, вывернутом наизнанку мире Саймон остался не один. Судьба, словно в насмешку, левой рукой протянула ему безумие на блюдечке, а правой - чужого ребенка. И сейчас он чувствовал, словно находится между молотом и наковальней, ломая голову над дилеммой. Марси - единственная причина, по которой Саймон еще не окончательно утонул в пучине безумия. А Корона - единственная причина, по которой они еще живы. Не будь одного или другого, Саймон давно погиб бы. Так что это за подарки, Судьба, - мучительная отсрочка смерти или... шанс? Шанс закончить свою жизнь осмысленно и в борьбе. Марси рвет мелкие белые цветы на длинных ножках, в изобилии растущие на поляне. Саймон с привычной жалостью оглядывает ее пыльное платьице с заплатами на подоле и стоптанные башмаки. В который раз всплывает вопрос: что же она такое? Бледная серая кожа, заостренные уши - это не человеческий ребенок. Возможно, она существо, лучше приспособленное для жизни в новом мире, нежели люди. Да и сам Саймон, фактически, уже не человек: проклятая Корона изменила его тело и медленно, но верно подбирается к рассудку. Саймон кладет голову на рюкзак. Висок упирается в корешок книги. Он таскает книги с собой, хотя с практической точки зрения это глупо. Но книги - то немногое, что осталось у него из прошлой жизни. Да еще воспоминания. Но это ненадолго, с каждым днем пагубное влияние Короны все сильнее опустошает разум Саймона. Скоро его воспоминания растают, как тает кубик сахара в воде. Это всего лишь вопрос времени. Главное, что он пока еще помнит Бетти. Словно через туманную пелену, в его воображении проступает ее образ. Ее маленькие ухоженные руки с тонкими, но сильными пальцами, блестящие очки, живые, быстрые глаза. Поначалу Саймон не выделял ее из общей толпы его студентов. Потом вскользь отметил прилежность этой подвижной и деловитой рыжей девицы. А потом не на шутку увлёкся ею. На лекциях профессора Петрикова Бетти сидела за первой партой, жадно вслушиваясь в каждое слово преподавателя. На семинарах была безупречно готова и отвечала на каждый вопрос, нередко вступая с Саймоном в дискуссии. Он подумал тогда, что у нее на всё есть свое мнение, и проникся уважением. Бетти же определенно проявляла интерес к профессору. Она приходила к нему на консультации не потому, что не понимала какую-то тему, а потому, что хотела обсудить спорный вопрос или указать на замеченную ею ошибку. Они встречались в библиотеке, обменивались книгами и впечатлениями о книгах. Бетти отметала все преграды, мешающие их общению. Казалось, она не чувствовала разницы в возрасте и общественном положении между нею и профессором Петриковым. Даже обращаясь к нему "профессор", она насмешливо морщила нос и придавала своему голосу ироническое звучание, находя это обращение забавным. А Саймону нравилось. Она не позволяла ему глядеть свысока и говорить снисходительным менторским тоном. Она требовала считать себя равной. Саймон не раз ловил себя на мысли, что ему весело и интересно находиться в обществе Бетти. Он был дружелюбен и, кажется, начал ей доверять. - Как досадно, профессор, что в экспедиции на раскопки нашу группу курируете не вы, - со вздохом сказала Бетти, лукаво посматривая на него исподлобья. - Распоряжение деканата, от меня это не зависит, - пожал плечами Саймон. - Глупое распоряжение! С вами было бы гораздо веселее. Я год ждала этой практики, а теперь и вполовину не так интересно. Бетти задержалась после лекции, дождавшись, пока студенты разойдутся и в аудитории останется только она с Саймоном. В опустевшем помещении голоса звучали гулко и разносилось эхо, поэтому собеседники невольно понизили голос. Разделяла их только кафедра. - Вы преувеличиваете мою значимость, мисс Гроф, - усмехнулся Саймон - Ничуть. Я не встречала преподавателя, заинтересованного в своем деле так сильно, как вы. Это дорогого стоит. Вы уходите в работу с головой. Но знаете... иногда мне кажется, что вы ничего вокруг не замечаете, кроме работы, и вас интересует только археология. То, что было в прошлом и осталось лишь в книгах или покоится глубоко в земле. Древняя история занимает ваши мысли, а до нас, простых смертных, вы не снисходите. Саймон слегка обиделся. Это явно была провокация. - Как раз ради "смертных" я и стараюсь. Ради науки, точнее. Если я совершу открытие, то принесу людям пользу и тогда... буду счастлив, скорее всего. - Я тоже хочу совершить открытие! - с азартом воскликнула она, - чтобы прожить жизнь не зря и оставить свое имя в истории. Раскопать какой-нибудь курган или написать книгу. Понимаете, зафиксировать себя в вечности. - Да уж, амбиции у нас бьют через край, - добродушно фыркнул Саймон. - А что плохого? Я готова действовать, хоть прямо сейчас. - Прямо сейчас... И каким же образом? - Ой, ну что за дурак! А вот таким образом, - Бетти с досадой тряхнула рыжими волосами, стремительно перегнулась через кафедру и, притянув Саймона за лацканы пиджака, крепко поцеловала. Он задохнулся от неожиданности, от нахлынувшего чувства и ответил на поцелуй. - Будет тебе экспедиция, - жарко сказал он, отстраняя от себя Бетти и держа ее за плечи, - Что захочешь будет, милая! Саймон резко сел и потер глаза. Неужели он все-таки задремал? Или просто забылся. Над поляной порхали бабочки с хищной красно-черной окраской крылышек. Одна из них села Саймону на рукав, и он брезгливо стряхнул ее: у насекомого вместо привычных шести лапок было десять, а то и больше. Марси наскучило возиться с игрушкой, и она устроилась рядом на мягкой траве. - Саймон, расскажи сказку! Он на минуту задумался. - Знаешь историю о Снежной королеве? - спросил он наконец и с тоскливым испугом отметил, что имени автора этой истории вспомнить уже не может. - Не знаю... расскажи. Он поведал ей сказку о далекой стране, где правила могучая Снежная Королева, о мальчике, оказавшемся в ледяном плену у бессердечной злодейки, и о храброй девочке, которая преодолела много испытаний, чтобы вызволить любимого братца. Девочке удалось, ее любовь и упорство спасли мальчика от оков Снежной Королевы, и сердце его не обратилось в лёд. Вместе они вернулись домой, а жестокая Королева растаяла вместе с холодным снежным замком. Марси прильнула к своему старому другу, прижавшись щекой к его бороде. Она слушала внимательно, не перебивая, серьезно хмурила брови. А когда сказка подошла к концу, Марси свернулась клубочком и заснула под боком у Саймона, тихо посапывая. И тогда Саймон понял, что готов принять безумие, готов складывать из ледяных кубиков слово "вечность". Рано или поздно Корона победит, и он потеряет рассудок. Но он уже не жалеет об этом. И не при чем тут открытия и научные достижения: где всё это теперь, кануло в Лету. Главным на его веку оказалось, что он любил женщину и защищал ребенка, и это навсегда останется в истории. Любые человеческие достижения можно уничтожить, сжечь книги, стереть знания. Только любовь искоренить не удастся. Саймон знает: жизнь его прошла не зря. Жаль, правда, что прошла.