Слепая ночь легла у ног И не пускает за порог, Брожу по дому как во сне, Но мне покоя нет нигде. Тупая боль пробьёт висок, И пальцы лягут на курок, А в зеркалах качнётся призрак, Призрак любви.
Черная, как древесный уголь, ночь накрыла Диканьку. Тогда она была особенно темна, и серые домишки, рассыпанные по небольшой деревеньке, терялись в ее мраке. Луна скрылась за густым слоем туч. Любой выглянувший в окно увидел бы лишь черную непроглядную пелену — даже свечи из окон соседних домов не смогли бы ее прожечь. Николай сидел на краю огромной деревянной кровати и дрожал всем телом. Он держал руки на коленях, опустив голову к полу. В полной темноте он не мог видеть даже собственных ног, а свечку зажигать он не хотел. После второго, самого тяжелого дня в его жизни ему нужно, необходимо было остаться наедине с собой. Он думал о своем проклятье. Нет, он ненавидел его. Уже в который раз оно лишает его до боли близких людей. Он был уверен, что именно из-за него погиб Яков Петрович, именно из-за него он был беспомощным в тот момент. Николай схватился руками за волосы и начал тянуть их вниз. Он корил себя за то, что не вырвался из цепкой хватки Тесака и не побежал прямиком в огонь, чтобы вытолкнуть Гуро из адского пламени и принести себя в жертву страшному всаднику.Возьми моё сердце, Возьми мою душу, Я так одинок в этот час, Что хочу умереть. Мне некуда деться, Свой мир я разрушил, По мне плачет только свеча На холодной заре.
Он избавил бы мир от проклятия своего существования. Злость. Бесконечная злость кипела внутри несчастного Николая. Он был готов разорвать себя на части, лишь бы вернуть на свет незаменимого и так хорошо его понимающего Якова Петровича. С самой первой встречи Гоголь понял, что еще никто не смотрел на него столь осознанным и верящим взглядом. Большинство следователей предпочитали вовсе не смотреть на него, а те, кто все же поднимал глаза, одаривали его таким снисходительным взором, что хотелось кричать, вопить, бить кулаками по непонимающим лицам. Николай резко встал с кровати и начал ходить из стороны в сторону. Он чувствовал, как мелкие волосинки спадают с его мокрых от пота ладоней. Он сжал кулаки. Почему? Почему Господь не заберет его? Видимо, надо помочь Господу. Быть может, он сжалится над ним, и они с Яковом Петровичем окажутся вместе на том свете? Быть может, он выйдет к нему в своем ярко красном фраке и испустит какую-нибудь коронную шутку, а затем поведет его в местную таверну откушать сытного завтрака, дабы набраться сил в новый день. Гоголь сжал кулаки и снова плюхнулся на диван. В темноте ему начали чудиться силуэты каких-то невиданных существ. Они были черными на черном фоне — появлялись и тут же исчезали. Николай знал, что ему сейчас нужно. Он решительно пододвинулся к тумбе возле кровати и наощупь достал короткий стальной кинжал. Пытаясь разглядеть его в кромешной тьме, он коснулся пальцем его острия. Наточенный. Это хорошо. Пусть высшие силы возьмут его сердце, возьмут его душу, но вернут ему Якова Петровича. Больше одиночества в своей жизни он терпеть не мог. — Николай Васильевич! — послышался высокий мужской голос за спиной. И Гоголь прекрасно знал этот голос. — У вас все в порядке? Яким словно пытался уберечь его от действий, о которых не мог иметь ни малейшего понятия. Гоголь замер на месте. Он знал, что дверь в комнату закрыта, и, если он притворится, что спит, Яким успокоится до утра. Николай вцепился обеими руками в нож, пытаясь унять дрожь по всему телу. Перед его взором в темноте все еще стоял вид сгоревших останков человека, который взял под контроль его видения и вытащил из непроглядного сумрака жизни. Послышались тяжелые шаги Якима и скрип половиц. Из окна появился лучик серого света, который подарил свет потерявшейся в темноте комнаты. — Господи, что же я делаю? — прошептал Николай, увидев в своих руках отражавшее свет лезвие кинжала. Он хотел тут же отбросить его в дальний угол комнаты, но решил не беспокоить лишний раз своего верного слугу и положил оружие обратно в тумбу. Не он себе жизнь дал, не ему и отбирать. Кровать показалась Николаю намного мягче, когда он принял ее объятия. Он вспомнил первую ночь в Диканьке, когда он также лежал, смотря на полную луну, и не мог уснуть. Он думал о том, с каким изяществом Яков Петрович принимал и разгадывал все его видения, как держал его за руку при очередном припадке. Он понимал, что стал легче переносить свои сны, когда во второй раз увидел полный заботы и беспокойства взгляд Якова Петровича после пробуждения. В следующий раз, путешествуя в другом мире, он с нетерпением ожидал того момента, когда очнется и снова будет одарен этим взглядом. Теперь Николай лежал на кровати, глядя в затянутый паутиной потолок, и понимал, что никогда не увидит больше этих глаз. Никогда. — Николай Васильевич! Гоголь вздрогнул, когда услышал знакомый голос и скрип оконных рам. Снова видение. Ему не хотелось отрывать взгляд от потолка и дразнить душу силуэтом родного — но теперь столь далекого — человека. — Николай Васильевич! — послышалось чуть ближе. Створки захлопнулись, а кровать чуть качнулась от сдвинувшейся половицы. Гоголь зажмурил глаза, пытаясь вернуться в свой мир, но ничего не помогало. Он чувствовал его присутствие. Быть может, он жив? И все это взаправду? — Николай Васильевич, черт вас побери! — прозвучало более настойчиво. Гоголь не смог сдержать себя и повернулся. Его глаза наполнились предательской влагой. Перед ним стоял Яков Петрович, в чистом красном фраке со своей неизменной тростью, и улыбался. В его глазах был тот самый сочувственный взгляд, который писарь видел каждый раз после пробуждения. Но ведь сейчас пробуждение еще не настало. — Зачем вы мучаете меня, Яков Петрович? — спросил он хриплым голосом, стараясь задержать в себе нахлынувшие слезы. — Отчего же, Николай Васильич? Я пришел проведать вас, прознать, как ваше самочувствие. Это нечистая сила надо мною глумится! Гоголь смотрел на тонкий силуэт Якова Петровича, пытаясь разглядеть в нем то, что помогло бы найти ему границу между сном и реальностью. Но находил лишь родные черты Гуровского стиля, его всегда подтянутый вид и позитивный настрой. — О, я вижу, вы совсем не в форме, — произнес Яков Петрович несколько расстроенно и сел рядом с Николаем. Тот продолжал смотреть на него, пытаясь запомнить каждую клеточку его тела. Оставить в памяти это видение, потому что больше он не хотел так жить. Николай коснулся тыльной стороной руки щетинистых щек Якова и посмотрел в его глаза. Они были живые, и никак не вязались с увиденным им вчера. Он почувствовал живое тепло его руки, когда тот прижал руку к своей щеке, не переставая ловить его взгляд в чуть освещенной комнате. Ах, к черту! Он никуда его больше не отпустит! Прижмет к себе и отдаст свою душу, останется с ним в этой каморке навсегда. Гоголь чуть подвинулся ближе и, не отпуская руки, поцеловал Якова Петровича. Он наслаждался его теплыми губами и думал о том, что он точно призрак, потому что не сопротивлялся, а целовал его сильнее и глубже. Николай чувствовал, как Яков Петрович улыбается сквозь поцелуй и обнимает его все крепче. Николай таял в его руках. Дрожь то утихала, то возвращалась новой волной, когда Яков Петрович водил по спине своими сильными руками, а затем перебрался ими на голову, взъерошив тонкие пряди Николая. У того по телу разбежались мурашки, а мысли вертелись около одной фразы: «Может, он настоящий?». Но он быстро избавлялся от нее, благодаря свой дар за то, что он может воплощать свои сокровенные желания так, что об этом ни одна душа не узнает. Яков Петрович толкнул Николая на кровать и сорвал с себя красный фрак и белую, идеально чистую рубашку. Одежда исчезла в темноте, оголив плотный и рельефный торс Якова Петровича. Гоголь подумал, что для его лет он неплохо сохранился. — Ты давно хотел увидеть это, мальчик мой? Голос эхом отдался в голове Николая. Его дыхание перехватило от ласковых слов вожделенного человека. Он не смог не улыбнуться, отогнав все лишние мысли в дальние уголки сознания. Сейчас есть только он и образ Якова Петровича, от которого по всему телу Николая разбегались похоть и желание. — Ты сам избавишься от фрака или мне порвать его к чертям собачьим? Теперь и его глаза стали темными, и Николаю показалось, что он действительно был готов разорвать его рубашку. Гоголь быстро избавился от лишней одежды, оставив на себе лишь потрепанные штаны. Он лег на спину и посмотрел на Якова Петровича. Улыбка с его лица не сходила ни на секунду. Он медленно провел рукой по груди Николая и опустился к животу, дразня его и не прикасаясь к возбужденному члену. Дыхание Гоголя сбилось. Он хотел рукой направить его руку ближе к нужному месту, но неожиданно почувствовал жжение от шлепка по ней. Яков Петрович погрозил ему пальцем и тут же резко и властно провел по его члену от основания до конца. Гоголь не смог сдержать стонов, когда Яков Петрович приспустил с него штаны, взял в руку его член и начал водить вверх-вниз, второй рукой нежно массируя набухшие яички. Яков Петрович не давал отвести взгляд Николаю. Неведомой силой он заставлял его смотреть ему в глаза, чтобы ловить все его эмоции. От столь ритмичного темпа Николай сжал в руках хлопковые простыни, готовый кончить, но Яков Петрович, чувствуя это, прервался. Гоголь недовольно взглянул на ночного гостя. — Неужели ты думал, все так просто? — произнес он, опуская взгляд на бугорок в своих штанах. Николай тут же встал на колени, оказавшись лицом к лицу с Гуро. Яков Петрович провел пальцем по сухим губам Гоголя и еще раз посмотрел вниз. Не нужно было повторять намек — Гоголь чуть отодвинулся и нагнулся, чтобы опустить штаны и прильнуть губами к вожделенной плоти. Яков Петрович не издал ни единого звука, когда Гоголь обсасывал его член, проводя языком от основания до кончика, но его дыхание сбилось, а комната наполнилась сладким тянучим шипением. Николай теперь не сомневался, что это сон, потому что реальность не способна на такое. Он забыл обо всем, когда услышал первый стон Якова Петровича, кончающего ему на губы и подбородок. Самому ему не хватало пары движений, чтобы довести себя до оргазма — что он и сделал, решив дать отдышаться упавшему на влажные простыни детективу. *** Николай долго не мог уснуть, прильнув всем телом к телу давно спящего Якова Петровича. Он боялся, что, если закроет глаза, то окажется вновь один в холодной постели с пронзающим чувством одиночества в груди. И снова он возьмется за кинжал. И снова будет просить прощения у Господа за то, что посмел сам распоряжаться собственной смертью. Была еще ночь, когда Гоголь не смог бороться с прорывающимся сном и закрыл глаза.Я слышу утренний колокол — Он бесов дразнит, И звоном небо расколото, На земле я любил лишь тебя.
Под утро он снова оказался один в светлой комнате. Но он не брался за кинжал, потому что чувствовал, что Яков Петрович жив. А предчувствия его еще ни разу не подводили.