Расставание

«Я не человек. Откровение. Оно освободило меня. Оно убило меня! Я не человек. Хах, Алекс — просто маска. Часть меня почувствовала облегчение, часть — умерла. Ещё одна маска, верно? Такая привычная, такая реальная, что я и сам в неё верю…» © Алекс Мерсер

Алекс бредёт по улице, силясь вспомнить вопросы еще древних философов. Те упорно не хотят формироваться, существуя отдельными летучими соединениями, легкомысленно паря возле угрюмого парня. Мерсер просто не знает. Он не знает как его зовут, кто он и даже вопросы, ответы на которые он ищет. Он вконец, он совсем запутался. Алекс закрывает лицо руками. Блять, как же он завяз в этом дерьме. «-Никогда ничего подобного не видел…» «-Прочесать периметр. Быстро-быстро!» «-Никак нет, зона чиста. Никаких следов ублюдка.» «-Сукин сын, мы все равно найдём тебя!» Мерсер поднимает голову, наблюдая за удаляющимся вертолётом. Рой разозлённых пчёл в праведном гневе ищет похитителя спокойной жизни. Рой, живущих один день и готовых сколько могут жертвовать ради высших благ. Алекс не готов к раскаянию, он не собирается идти на жертву. Не поймите неправильно, Мерсер просто слишком часто умирал для этого. Он помнит, как заикаясь, просил подождать несколько секунд, чтобы успеть понять за что умер и помнит, как нетерпеливые пули, не внявшие мольбам, разрывали напряжённые витки мышц. Помнит, как захлёбываясь, собственной кровью бежал почти инерциально, бездумно. Вопросы подобно яду проникали сквозь кожу, приводя к многочисленным сбоям отдельных частей тела, а после к замыканию и онемению всего существа. Он тогда кричал охрипшим, сорванным голосом на всю улицу зависшему в точке над ним вертолёту: «Что тебе от меня надо?!» Не понимая совершенно ничего, даже то, почему ещё он еще дышит и кричит разлагающие его вопросы. Слишком много видел обглоданных трупов. А поэтому выцветшие вывески на Тайм-сквер, обещающие ему лучшую жизнь, остаются грязной яркой бумагой. Он так часто собирал посланную ему военным командованием жатву, легко разрезая тела сотни парней, тошнотворно много жертв видел, чтобы стать одной из них. Некогда цветной ночной город теперь предстает перед ним пустой оболочкой. Ещё различимые отрывки текста под ногами из-под грязи газеты рьяно декламируют: «Только у нас самая здоровая и качественная пища.» Алекс на последнее предложение лишь растягивает кожу рта в улыбке без доли смеха в ледяных глазах. Уставшие от страха, подавленные люди медленно тянутся мимо прежде своего самого страшного кошмара, когда ещё были способны старательно бояться; ковыляют в, возможно, даже им неизвестных направлениях. Кажется, предложения промышленных компаний их тоже перестали беспокоить. Что может сказать красочнее о смерти современной цивилизации, чем игнорирование рекламы? Он вспоминает грязно-красную, ещё цельную колбу в руках. Да, определённо это вина на Алексе, но является ли это его виной? Закрывает глаза, мучась от мигрени и неудачных попыток поиска нужных пучков информации среди тысячи нейронов. Прототип просто не знает. В голове стоит низкий гул и он лишь выдыхает сквозь плотно сжатые ряды зубов горячий воздух. Если бы он мог плакать, то, наверное, предпочёл бы укрыться навечно в теплой влажной темноте. По правде говоря, ему очень жаль, что монстры не умеют плакать. Сейчас Алекс думает, что солёный кокон, пожалуй, даже лучше смерти. Настоящая маленькая смерть без мучительных реинкарнаций, непроницаемая завеса забвения. Рождественское чудо. И он честно старается расплакаться, но не чувствует ни малейшей жалости к себе, после устало поводя головой в сторону. Пересекая пространство, ЗЕВС задается вопросом: а долго ли ему ещё до Нирваны? Сколько ему ещё нужно сделать, чтобы стать материальной точкой? Абсолютным сосредоточием потенциальной энергии, лишённой разрушительных последствий кинетической. Чёрт, он так хочет избавиться от всего, что у него есть, потому что всё, чем он обладает — это божье дерьмо. Стоит ли носить имя, которое он носит? «Дерьмо,» — вслух повторяет Мерсер, сворачивая на пустынную тонкую дорогу, скрытую в тени под огромными нависающими домами, углубляясь в безлюдные переулки. Изменилось ли хоть что-то с того момента, когда он очнулся в морге? Он до сих пор не имеет чёткого представления о том, кем является или вернее сказать «чем»? «Я не знаю,» — размеренно произносит Прототип, словно бы пытаясь облегчить себе задачу, произнося фразу вслух. Оседает по стенке здания. Сейчас, чувствуя на руках сухую пыль, он смотрит на голубое, пугающе безоблачное небо сквозь прорези между массивными домами. Капюшон сползает, выставляя поросль тёмных вьющихся волос. Когда-то, где-то в одной координате Вселенной, он чуждался многих вещей, более того — он создал свой собственный обособленный мир, построил плазматическую мембрану, отбрасывая ненужное из функционирующей системы. Мир за пределами построенной клетки был неоправданно жесток, иррационален и в конце концов неинтересен. Исследования. Начиная с работы на ГЕНТЕК, они были для него всем. С того момента ему больше не требовалось беспокоиться о прочем, его обеспечивали всем необходимым, позволяя заниматься единственным, чему он в действительности принадлежал. Что он любил, помимо Даны. Эгоистично любил гораздо сильнее остального. Он помнит, как в ярости однажды хотел повалить МакМаленна, схватив тупого старика за горло, и в месте с хрустом крошащийся под носком ботинка рёбер, заставить того передумать. Так, как сам однажды испытал на собственных костях в пережитом детстве. Чтобы тот понял совершённую ошибку. Тогда это был всего лишь необсуждаемый приказ на месячный отпуск после беспрерывного года работы. Года, за который он опередил современников минимум на десятки лет. Год идеальной службы. Ему сказали: «Ты заслужил отдых, Алекс, » — и Мерсер не мог никак понять чем. У него не было ничего, кроме его исследований. Они же были всем. Как ему казалось, он прекрасно делал то, что от него ожидали и больше. Тогда почему? Тот месяц он провёл, покрывшись прочным слоем капсида. Когда он вернулся, смертельные штаммы мирно ожидали его в стальных коробках, ведущий профессор Алекс Джей Мерсер позволил себе тёплую улыбку. Он понимал, что однажды умрёт, но агенты, реплицируя. перешагнут и через смерть, вплетая свою наследственную информацию в генотип носителя. Он думал, что если бы он верил в реинкарнацию, то лелеял бы мечту стать одним из них. Мерсер шумно выдыхает через ноздри, задирая выше голову и прижимаясь ею к стене. Кто же знал что исполнение потопленной в болоте мечты станет беспощадными молекулами, вытолкнувшие его из безопасного кокона? И гнев сжимает его в огненный объятьях. Он заставит их, заставит всех этих чёртовых ублюдков ответить. Они заплатят за пылающий в красном город, будут пятится, когда Алекс сожмёт в руке шею одного из них, обдавая пережитой болью. Мерсер вытащит на поверхность каждого виновного в этом и безапелляционно разорвёт на куски, на несколько секунд встретившись глазами. Алекс обнажает зубы, приподнимая верхнюю губу в болезненной гримасе. Если в мире нет справедливости, то он будет ею. Для себя. Для своей испещренной ранами души, для своего неспокойного сердца, перегоняющее чёрную кровь по телу. Чтобы сердце заняло покой, а душа обрела мир. Ровно через три столетия Алекс Мерсер улыбался сквозь слёзы счастья, взирая на усыпанное звёздами небо, освещаемый старым безучастным другом, что безвозмездно ронял на него холодные лучи. Он обрёл Нирвану.