***
Бекк готовила основу для лекарства, когда хлопнула дверь и раздались торопливые шаги Эйлин. — Где ты бродишь? — с легким раздражением спросила Бекк, не оборачиваясь — Эйлин в последнее время стала ужасно рассеянной, то и дело забывая ингредиенты, слова чар, порой (как вот сейчас) забывая о своих обязанностях Мудрицы в целом. — Извини, — ответила Эйлин, судя по звуку льющейся воды, принявшись мыть руки. Вопреки ожиданиям, в ее голосе не было слышно ни малейшего раскаяния — совсем наоборот он звучал сдерживаемым восторгом. Бекк удивленно повернулась и застыла. Эйлин всегда была немного небрежной, и, к своей досаде, Бекк так и не смогла привить ей строгую аккуратность, которой отличалась сама. Но обычно она хотя бы пыталась выглядеть прилично. Сейчас же она была растрепанной — карамельные локоны торчали во все стороны, выбившись из косы, — глаза сияли, а на порозовевшем лице то и дело норовила расплыться блаженная улыбка. — И что это с тобой такое? — подозрительно спросила Бекк. Эйлин бросила на нее удивленный взгляд, в котором так и читалось: «Неужели настолько заметно?» — и быстро отвернулась, принявшись еще усиленнее мыть руки. Бекк хмыкнула — с ней такие фокусы не пройдут. — Эйлин? — требовательно позвала она. Эйлин покраснела еще сильнее, а потом решительно выпрямилась и посмотрела на Бекк прямо. — Тетя Бекк, я выхожу замуж! — Хм, — произнесла Бекк, пытаясь не выдать своего потрясения. Не то чтобы это была такая уж большая новость — то, как Эйлин с Ого смотрят друг на друга, не заметил бы только слепой, а она слепой не была — но Бекк думала, что у нее есть в запасе хотя бы пара лет. В конце концов, Эйлин всего шестнадцать. А потом она поняла: обучение Ого закончено, он скоро возвращается на Логру. И, видимо, решил, что это самое подходящее время для того, чтобы сделать предложение. И забрать Эйлин с собой, вдруг с нарастающей тоской подумала Бекк. После смерти Барбари она растила Эйлин как родную дочь, и разлука с ней, внезапно переставшая быть потенциальной возможностью и превратившаяся в реальность, отзывалась болью. Даже несмотря на то, что теперь она жила в счастливом браке с Аласдейром, и у нее была собственная дочь. Которая в этот момент, сидя рядом с ней на полу, увлеченно играла камушками. Много лет назад, прижимая к себе выплакавшуюся и теперь заснувшую Эйлин, Бекк сидела прямо на камне перед свежей могилой, в которой лежала ее сестра и новорожденный племянник. — Знаешь, Барбари, — горько произнесла Бекк, глядя не на могильную плиту, а в хмурящееся тучами небо, — я никогда тебя не понимала. И меньше всего — это твое увлечение Киннокком. Что ты в нем хоть нашла? И как вообще можно так быстро забыть и броситься в новый роман? Бекк зябко поежилась, крепче прижав к себе спящую Эйлин. Ее мысли обратились к тому дню, когда логранцы похитили Гарета вместе с принцем Аласдейром. Бекк просто не понимала, как Барбари могла так скоро снова влюбиться. Разве что она никогда не любила Гарета по-настоящему и просто выбрала его как подходящего носителя генов для своей дочери. Сама Бекк до сих пор оплакивала разбитое сердце и глубоко-глубоко внутри надеялась, что когда-нибудь сможет увидеть Аласдейра снова. Что он не умер от раны. Что похитители не убили его. Что барьер, окружающий Логру можно уничтожить. Эта надежда была такой несбыточной и причиняла такую боль, что Бекк изо всех сил старалась ее задушить. Она потеряла свою любовь, а теперь еще и старшую сестру, умершую в родах. И в восемнадцать лет осталась одна с маленькой племянницей на руках. И некому было помочь, поддержать, посоветовать, что делать. Эйлин прерывисто вздохнула во сне, слезы всё еще блестели на ее щеках. Бекк осторожно пригладила ее темные кудри и решительно встала. Она должна быть сильной. Она должна вырастить Эйлин и научить ее, как быть Мудрицей. — Тетя? — неуверенный голос Эйлин заставил вернуться в настоящее. — Ты же не против, да? Бекк едва заметно улыбнулась и поддразнила ее: — Зависит от того, кто твой жених. — Ну, Хьюго, конечно, — Эйлин пожала плечами. — Разве есть варианты? Бекк снова хмыкнула — вариантов действительно не было. И только Эйлин звала их логранского принца Хьюго. Остальные по старой привычке говорили «Ого». Она покачала головой. — Конечно, я не против. Просто мне казалось, что это произойдет еще не сейчас. Эйлин немного нервно улыбнулась и вдруг бросилась ей на шею, крепко обняв и зашептав: — Мне тоже очень-очень жаль расставаться с тобой, тетя Бекк. И знаешь, я думаю, ты должна поехать с нами — не насовсем, чтобы присутствовать на свадьбе. — Твой отец знает? — спросила Бекк, когда она, смущенная своим порывом, отступила назад. Эйлин хихикнула и кивнула: — Хьюго как раз разговаривал с ним, когда я ушла к тебе. — То есть, что он об этом думает, ты пока не знаешь? — усмехнулась Бекк. Эйлин вдруг встревожилась: — Считаешь, он может быть против? Бекк покачала головой и потрепала ее по щеке — редкая для нее ласка. — Не думаю. А теперь давай займемся делом — подробности можно обсудить и позже. Эйлин засмеялась и кивнула. После чего направилась к полкам, отточенными жестами быстро выбирая нужные травы. Бекк позволила себя гордую улыбку, наблюдая за ее работой. Может, она и не смогла воспитать в племяннице аккуратность в быту, зато, когда надо, Эйлин умела действовать четко и искусно. Из нее получилась прекрасная Мудрица.***
О чем Ого хотел с ним поговорить, Гарет понял сразу — даже до того, как он задал свой вопрос. Это становилось абсолютно ясно по тому, как они с Эйлин смотрели друг на друга, краснея и сияя счастливыми улыбками. И Гарет всегда знал, что рано или поздно следовало этого ожидать, но надеялся, что этот момент наступит как можно позже. Он не видел дочь десять лет. И вот всего четыре года спустя после их воссоединения, она снова покидает его. И ему совершенно не хотелось ее отпускать. И, конечно же, Ого, явно нервничая, но ужасно официальным тоном произнес: — Гарет, я прошу у вас руки Эйлин. Гарет вздохнул, пытаясь смириться с неизбежным. Он в мельчайших деталях помнил тот день, когда впервые взял на руки дочь. Такую крошечную тогда, что это казалось невероятным. Помнил, как уютно потрескивали дрова в печи, а за окном сильный ветер раскачивал деревья. Как уставшая, но счастливая Барбари улыбалась ему. В их хижине пахло теплым деревом и травами. Но наиболее отчетливо Гарет помнил ощущение теплой тяжести на руках и маленькое сморщенное личико новорожденного ребенка. Эйлин скоро заплакала, и Барбари забрала ее у растерянного отца, чтобы покормить. Гарет обожал свою дочь, но ему почти не довелось увидеть, как она растет. На Логре, в так называемом плену, ее отсутствие было единственным, что не давало ему забыть о прошлом и наслаждаться настоящим. Он долгие годы хранил в памяти образ милой круглолицей малышки, и когда перед ним вдруг появилась почти взрослая и очень самостоятельная девица, не мог поверить своим глазам. «У нее было время вырасти и стать Мудрицей», — сказала тогда Бекк с явно осуждающими интонациями в голосе. Конечно, она была права, но Гарету пришлось приложить немалые усилия, чтобы принять тот факт, что его дочь выросла. Без него. — Не думаю, что если я скажу, что против, мои слова что-то изменят, — с горькой улыбкой произнес Гарет. На лице Ого появилась легкая паника, и он добавил: — Не беспокойся: я не собираюсь этого говорить. Я хочу, чтобы моя дочь была счастлива, для чего ей нужен ты — это всякому ясно. Вот только… Гарет замолчал, но Ого, кажется, понял его сам. — Вы можете переселиться на Логру, если хотите, — заявил он и, слегка усмехнувшись, невинно заметил: — Тем более вам явно пришлась по нраву моя няня Люси. Гарет пронзил его взглядом, но лицо Ого было еще более невинным, чем его тон. Только в самой глубине светлых глаз можно было различить сдерживаемый смех. Но в чем-то он был прав. Если Гарет о чем и жалел, покидая Логру, так это о необходимости проститься с Люселлой. — Я подумаю над этим, — ответил он. Ого лучезарно улыбнулся: — Хорошо. И в любом случае, помните: вы всегда желанный гость на Логре. — Буду иметь в виду, — Гарет улыбнулся в ответ.***
Хьюго стоял на палубе, облокотившись о перила, и вглядывался вперед. Там, на востоке, едва занимался рассвет. Там, пока еще невидимая, лежала его родина. Эйлин, как и все остальные, спала, и он мог пока в одиночестве подумать. Он думал о том, сможет ли стать хорошим королем. Хьюго знал, что отец, так до конца и не оправившийся от пагубного влияния дяди Вальдо, собирается передать ему престол, как только он вернется домой со Скарра. И эта перспектива немного пугала. В конце концов всё, что он знал об управлении государством, было лишь выученной теорией — старательно выученной, но все-таки лишь теорией. Большую же часть жизни он провел безродным приемышем, которого шпыняли все, кому не лень. Нельзя сказать, чтобы Кениг относился к Хьюго плохо, хотя и добрым его назвать было нельзя. «Король Кениг» — непременно поправили бы его. Но Хьюго никогда не мог понять существования многочисленных мелких корольков на Скарре и упрямо называл королем только Фарлейна. Во всяком случае, Кениг предоставил Хьюго жилье и даже кормил и одевал. А чего еще можно ждать от чужого человека? И Хьюго был ему в общем-то благодарен. Особенно когда задумывался, как вообще так случилось, что дядя потерял его на Скарре. Вальдо был сильным чародеем — поиск потерявшегося ребенка не должен был затруднить его. Впрочем, Хьюго старался об этом не думать, поскольку выводы напрашивались неприятные. Хьюго смутно помнил своего отца — короля Логры; дворец, в котором прошло его раннее детство; няню, которая пела ему колыбельные и рассказывала сказки. Порой, лежа ночами без сна, он, казалось, слышал ее нежный голос, и разрозненные образы родной страны вставали перед внутренним взором. Но при дневном свете, когда ему в спину неслось насмешливое: «Огр с Логры!» — Хьюго казалось, что всё это он просто выдумал, и не был он никогда принцем, и дома его никто не ждет. Логра была потеряна навсегда, а Скарр домом ему так и не стал. Он был здесь чужаком, которого презирают и ненавидят. Они даже имя его не могли произнести правильно и звали «Ого», когда не дразнили огром. Постепенно Хьюго привык к насмешкам замковых детей, и всё же порой обида прорывалась наружу, и он скрывался в пустынных частях замка, чтобы никто не видел его слез. Только Эйлин не смеялась над ним. Эйлин была добра и сострадательна. Она нередко приходила поболтать с Хьюго, садясь рядом с ним на ступенях или находя его в пустынных коридорах. Но и Эйлин не видела его по-настоящему — она просто его жалела. Хьюго прекрасно знал (хотя сама она считала, что никто об этом не догадывается), что она выбрала Айвара своим будущим мужем. Он был старше ее на пять лет и, видимо, казался ей совсем взрослым и сильным. К тому же Айвар был замечательно красив. И всё же Хьюго надеялся, что Эйлин поймет со временем, как ошибается в нем. Иногда, затаившись в тени и наблюдая за беспечно игравшими во дворе детьми, Хьюго позволял себе надеяться. Когда-нибудь барьер падет, и он сможет вернуться на Логру. Когда-нибудь он узнает точно, кто он такой на самом деле. Когда-нибудь Эйлин поймет, что Айвар не стоит ее восхищения. Когда-нибудь… Кто мог предположить, что его несбыточные надежды всё же сбудутся? Причем все разом. Хьюго подумал, что хотел бы стать таким королем, как Аласдейр. Он всегда восхищался им — с самой первой встречи, когда тот был предприимчивым и неунывающим пленником дяди Вальдо. И еще больше восхищался теперь, когда Аласдейр принял трон Верховного короля Чалдеи. Он был прекрасным правителем — мудрым, сильным и заботливым; когда надо — суровым, когда надо милосердным. Подданные его обожали. Его размышления прервало появление Эйлин. Хьюго не слышал ее шагов, но каким-то образом почувствовал приближение. Она облокотилась о перила рядом с ним и восхищенно уставилась на теперь уже полыхавший буйными красками рассвет. Сонная, с распущенными темными кудрями, то и дело лезущими ей в лицо, Эйлин выглядела удивительно теплой и домашней. Хьюго не мог не улыбнуться, глядя на нее. Эйлин перехватила его взгляд и улыбнулась в ответ, а потом вдруг серьезно спросила: — Что тебя беспокоит? Хьюго удивленно моргнул — он не думал, что его нервозность заметна со стороны. Словно прочитав его мысли — а, может, просто его лицо было достаточно выразительным, — Эйлин фыркнула и требовательно посмотрела на него, ожидая объяснений. — Знаешь, — невинно заметил Хьюго, — когда ты так делаешь, ты становишься ужасно похожа на Бекк. — Не надейся, что сможешь меня отвлечь, — Эйлин сложила руки на груди и посмотрела еще требовательнее. Хьюго пожал плечами. Он в общем-то и не рассчитывал. Эйлин действительно с возрастом стала похожа на свою тетю. Не настолько, чтобы это прямо бросалось в глаза, но в каких-то жестах, мимике. Или вот таких суровых взглядах. И это означало, что отмолчаться ему не удастся. Так что Хьюго поведал ей о своих сомнениях. — Чушь, — выдала Эйлин любимое словечко Бекк — и с точно такой же интонацией, — заставив Хьюго снова начать улыбаться. — Ты станешь прекрасным королем — я могла сказать это еще четыре года назад. И еще тогда я считала, что тебе вовсе не нужно никакое обучение. Хьюго почувствовал, как слезы наворачиваются на глаза — он не привык, чтобы в него столь безусловно верили. И отчасти, чтобы скрыть их, а отчасти, чтобы выразить Эйлин свою благодарность, он крепко обнял ее, зарывшись лицом в еще больше растрепавшиеся на ветру кудри. Эйлин обвила его руками за талию, прижавшись щекой к груди, и тихонько вздохнула. И Хьюго почувствовал, как все его сомнения тают от тепла ее любви.***
Все те четыре года, что Хьюго проходил обучение на Скарре, Инрейг считал буквально каждый день. Каждый день, отделявший его от свидания с сыном, которого он многие годы считал потерянным навсегда. Он отчетливо помнил, как вспыхнула в сердце безумная надежда, когда та девочка, исполненная необычайной силы — позже он узнал, что ее зовут Эйлин — сообщила ему, что Хьюго здесь. Он тут же забыл и про болезнь (мнимую, как оказалось), и про слабость от слишком долгого времени, проведенного в постели. И невероятный восторг, заставлявший сердце бешено колотиться и едва не разрывавший грудь, когда он, выглянув по пути из окна, увидел Хьюго верхом на синекрылом быке. И хотя из круглощекого малыша, каким Инрейг помнил его, Хьюго превратился в почти взрослого юношу, Инрейг сразу узнал сына. Позже, когда битва закончилась, а он наконец-то добрался до двора, и Хьюго почтительно опустился перед ним на одно колено, восторг заполнил всё, затопив даже горечь от предательства брата, которому Инрейг доверял как себе. И он протянул руку, чтобы поднять Хьюго и заключить его в крепкие объятия, позволив себе поверить, что теперь всё будет хорошо. А потом Хьюго с широкой улыбкой повернулся, чтобы подвести к нему ту самую девочку: — Отец, познакомься — это Эйлин. И это она спасла нас всех. Эйлин нервно улыбнулась, явно смущенная его похвалой. — Да мы уже вроде как познакомились, — весело заметил Инрейг, с предельной ясностью почувствовав — по тому, как они с Хьюго смотрели друг на друга и улыбались друг другу, — что несколько лет спустя эта девочка станет его невесткой. — Но представлены не были, — ответила Эйлин, похоже, немного успокоившись. А всего несколько дней спустя пришлось снова попрощаться с новообретенным сыном. Но на этот раз всё было иначе. На этот раз Инрейг знал, что Хьюго вернется. В то утро Инрейг проснулся со звенящим предчувствием чего-то радостного. И оно его не обмануло. Время еще не дошло до полудня, когда шум во дворе заставил Инрейга оторваться от работы — изучения предложенного министрами нового законопроекта о налогах — и выглянуть в окно. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как Хьюго спрыгивает с лошади и протягивает руки Эйлин, чтобы помочь ей спешиться. Рядом с ними уже стояли на земле Гарет и Бекк, а вокруг собирались люди. Бросив всё — законопроект мог и подождать, — Инрейг помчался вниз. Такие пробежки в его возрасте не обходятся без последствий: к тому времени, когда он чуть не столкнулся со спешившим к нему Хьюго на очередной лестнице, он едва мог дышать. Впрочем, не только от физической нагрузки, но и от восторженного счастья. Инрейг залюбовался сыном. Он повзрослел, стал совсем мужчиной. И королевская величественность, прежде лишь едва заметная, теперь чувствовалась в нем сразу. А потом он отмер и крепко обнял Хьюго, чувствуя себя самым счастливым человеком на свете. Когда схлынула первая радость встречи, Хьюго повернулся к своим спутникам. Собственно, одной спутнице — чтобы, взяв ее за руку и подведя к Инрейгу, заявить: — Отец, ты ведь помнишь Эйлин? Мы хотим пожениться и просим твоего благословения. Хьюго говорил уверенно, но Инрейг видел, что в глубине души он немного опасается его неодобрения. А за этим опасением скрывалась твердая решимость настоять на своем, вопреки всему. Инрейг не мог не улыбнуться. И повернулся к Эйлин, нервничающей гораздо заметнее: — Буду счастлив принять тебя в свою семью, дорогая. Он говорил совершенно искренне — девочка понравилась ему еще с первой встречи, когда освободила его от больных чар Вальдо. Дети заметно расслабились и улыбнулись друг другу. — А также я рад видеть вас, Бекк, Гарет, — обратился Инрейг к остальным двум. — Вы всегда будете дорогими гостями в этом замке. Свадьбу сыграли несколько дней спустя. А еще через несколько месяцев Инрейг передал престол сыну, и состоялась коронация. Он чувствовал себя виноватым: все-таки Хьюго еще очень молод и только недавно женился, — но у него в самом деле не осталось сил управлять страной. — Прости, мой мальчик, — сказал он накануне Хьюго, — что так рано взваливаю на тебя это бремя… Хьюго с улыбкой покачал головой: — Я понимаю, отец. И ты не должен извиняться.***
Большая площадь перед дворцом была заполнена нарядными ликующими людьми. На мгновение Эйлин вспомнилось, как на этой самой площади, вероятно, те же самые люди собирались казнить их, и содрогнулась. Но усилием воли она прогнала эти мысли — сейчас не время для мрачных воспоминаний. В конце концов, они победили — и это главное. Сейчас ликующая толпа приветствовала своего принца, который вот-вот станет королем. В пышных логранских церемониальных одеждах Хьюго выглядел невероятно величественно. Он незаметно сжал ладонь Эйлин и поднялся на помост к отцу. Эйлин пока оставалась внизу — ее очередь настанет позже. Король Инрейг встал с кресла, в то время как Хьюго преклонил перед ним колени, и, сняв с себя корону, медленно — и в абсолютной тишине — возложил ее на склоненную голову сына. На несколько мгновений они замерли, а потом Хьюго поднялся и повернулся к народу. Площадь взорвалась бурными аплодисментами и криками: — Да здравствует король! Хьюго улыбнулся и посмотрел на Эйлин. Пора. Она глубоко вдохнула и нашла взглядом тетю Бекк и отца. Отец улыбнулся, тетя Бекк кивнула в обычной своей сдержанной манере, но у обоих на лицах читалась гордость за нее. Эйлин снова посмотрела на Хьюго и поднялась на помост, так и продолжая смотреть ему в глаза, в его ответном взгляде находя всю поддержку и любовь, которая была ей сейчас нужна. Она в свою очередь опустилась на колени, и теперь уже Хьюго возложил ей на голову корону — не такую тяжелую и гораздо более изящную, чем его. Когда-то эту корону носила его мать. Хьюго протянул ей руку, лучезарно улыбнувшись, и, вложив свою ладонь в его, Эйлин встала, переполненная множеством противоречивых эмоций. — Да здравствует королева! — закричала толпа. Как вдруг воздух над ними замерцал, и появились две громадные фигуры, которые по мере приближения становились меньше и плотнее — крылатый бык и тощий уродливый кот. — Страшила! — обрадовалась Эйлин, когда Хранители спустились на помост перед ними. Страшила, громко мурлыча, ткнулся ей мордой в ладонь, и Эйлин, смеясь, опустилась на землю, чтобы обнять его за шею. Она и не подозревала до сих пор, как соскучилась по нему. Крылатый бык тем временем ткнулся носом в грудь Хьюго, а тот положил ему ладонь на голову. Народ вокруг замер в благоговейном изумлении. И вот в звенящей тишине пронесся чей-то тихий голос: — Хранители! Хранители Севера и Запада благословляют короля и королеву! Судя по реакции людей, такое случалось крайне редко и предвещало исключительно благополучное царствование. Но, честно говоря, в данный момент Эйлин гораздо больше занимал пушистый мурлыкающий Страшила. К ее огромному сожалению, они с крылатым быком не стали задерживаться надолго и после своего неожиданного приветствия поднялись обратно в воздух и растворились в нем. Однако на прощание Страшила заурчал, посмотрев Эйлин прямо в глаза, и она отчетливо прочитала в их сине-зеленой глубине приглашение навещать его на островах Одинокого. Эйлин улыбнулась и кивнула — обязательно. Весь последовавший за коронацией пир Эйлин пребывала под впечатлением от этого явления. Словно она встретилась со старым другом, которого давно не видела. Собственно, так оно и было: она всегда считала Страшилу своим другом. Сам же пир оказался ужасно утомительным. Эйлин никогда не любила многочисленное общество. Тем паче - по большей части незнакомое. — Надеюсь, такое будет нечасто, — устало выдохнула Эйлин, когда они с Хьюго, наконец-то оказались в уединении своей спальни. Он засмеялся и подошел сзади, чтобы вынуть шпильки из ее волос, после чего с явным удовольствием наблюдал, как они свободной волной рассыпаются по ее плечам и спине. Эйлин всегда поражало и наполняло сердце теплом то, с каким восхищением он смотрел на нее — будто не было на свете женщины прекраснее. — Не могу обещать, что подобных пиров не будет совсем, — он весело подмигнул ее отражению в зеркале, и Эйлин засмеялась, поймав его ладонь, мягко зарывшуюся в ее кудри. — Но постараюсь добиться, чтобы они происходили пореже. — Спасибо, — Эйлин повернулась, чтобы поцеловать его. Эйлин думала, что тетя Бекк уедет сразу после коронации. В конце концов, она и так сильно задержалась на Логре, а дома ее ждал муж, маленькая дочка и собственное королевство. Но к ее великой радости, тетя осталась помочь ей освоиться в новом статусе. И в первую очередь организовать ее работу как Мудрицы. Потому что даже став королевой, в первую очередь она оставалась Мудрицей, к которой люди приходили за помощью и советом. Пусть сейчас это были люди не Скарра, а Логры — отныне ее народ, ее подданные. Однако как ни хотелось Эйлин оттянуть время прощания, оно неизбежно наступило. Не может же тетя Бекк постоянно быть нянькой уже взрослой племяннице. Но понимание этого никак не помогало прогнать печаль. Тетя Бекк вырастила Эйлин, заменив ей рано умершую мать, и долгое время была ее единственной семьей, так что Эйлин считала, что имеет право поплакать, обнимая тетю на прощание во дворе королевского дворца. — Перестань, Эйлин, — резко произнесла тетя — она, как и раньше, терпеть не могла утешать, — тем не менее сердечно обнимая ее в ответ. — С тобой отец остается. Эйлин кивнула, отстраняясь, и попыталась улыбнуться. Вопреки резкому тону тети, она заметила, что та сама едва сдерживает слезы. А потом тетя Бекк уехала, оставив всхлипывающую Эйлин в объятиях отца — то, что он решил в итоге остаться на Логре, стало для нее немалым утешением. Пусть даже прекрасная Люселла повлияла на его решение чуть ли не столько же, сколько дочь.***
Хьюго с тоской посмотрел на очередного просителя. Складывалось впечатление, что у всех (ну или по крайней мере половины) его подданных внезапно появилось множество проблем, требовавших немедленного решения. Уже несколько дней он почти не видел Эйлин, проводя время исключительно в тронном зале, выслушивая не иссякающий поток жалоб, прошений, обвинений и пытаясь найти справедливое решение. А оставшееся время занимали совещания с министрами. Хьюго заставил себя сосредоточиться на просителе, надеясь, что он последний на сегодня. Тот жаловался на соседа, который увел у него корову, и теперь утверждал, что будто это его корова. — А что другие соседи? — поинтересовался Хьюго. — Они не могут вас рассудить? Мужчина — высокий и худой как жердь старик — пожал плечами: — Он влиятельнее меня — они не захотят связываться. Вся моя надежда на вас, ваше величество. Хьюго вздохнул: — Хорошо. Я разберусь. Можете пока остаться во дворце. — Благодарю, ваше величество! — просиял старик и попятился к дверям. Хьюго поморщился: его прямо-таки передергивало от этого подобострастного отношения. Дверь снова открылась, и Хьюго едва не застонал вслух, сдержавшись только в последний момент. Но это оказался не очередной проситель, а отец. — И что ты, по-твоему, делаешь? — спросил он, остановившись прямо перед ним. Хьюго удивленно моргнул. Отец выглядел не то недовольным, не то расстроенным. — Выслушиваю прошения моего народа, чтобы помочь ему, — недоуменно ответил он. Отец сокрушенно покачал головой: — Хьюго, мальчик мой, так ты только доведешь себя до изнеможения. И народу не поможешь. Один человек не может контролировать всё. — И что ты предлагаешь? — осторожно спросил Хьюго. — Будь законодателем, но не пытайся вникнуть в каждую мелочь. Выбери несколько надежных и способных людей. Пусть они выслушивают прошения людей — о чем-то по-настоящему серьезном докладывают тебе, а мелкие дела пусть решают сами. И всё станет гораздо проще — и для людей, и для тебя. У тебя появится время на себя. И на жену — коли на то пошло. Хьюго обдумал это и кивнул. Пожалуй, отец был прав. Следующие несколько дней он занимался тем, что подбирал доверенных лиц. В этом ему немало помогла няня Люси. И Гарет, который не один год провел на Логре и успел изучить придворных. И не только придворных. А когда система была опробована и доказала, что прекрасно работает, Хьюго вздохнул с облегчением, горячо поблагодарил отца за мудрый совет и решил, что имеет право позволить себе небольшой выходной. И позвал Эйлин на послеобеденную конную прогулку. Когда Хьюго появился в ее кабинете (хотя скорее он назвал бы эту комнату лабораторией), Эйлин держала на коленях мальчугана лет пяти и, что-то рассказывая ему успокаивающим и убаюкивающим тоном (наверняка вплетая чары в голос), втирала ему в спину благоухающую клубникой мазь. Мать мальчика сидела рядом, ободряюще улыбаясь ему. Впрочем, тот и не думал бояться — или чего еще они опасались — и сидел на коленях королевы (которая в этот момент совершенно не походила на королеву) с довольным и гордым видом. Хьюго залюбовался этой картиной — с ребенком на руках Эйлин выглядела невероятно очаровательно и трогательно. И ему невольно представилось, что это не какой-то чужой мальчик, а их собственный ребенок. — Ну вот и всё, — жизнерадостно произнесла Эйлин и, ласково потрепав мальчика по голове, передала его матери. — Больше болеть не будет. — Спасибо, ваше величество, — женщина натянула на сына рубашку и встала, чтобы уйти. Наткнувшись на стоявшего в дверях Хьюго, она почтительно поклонилась, но без раздражающей подобострастности. — Хьюго! — Эйлин лучезарно улыбнулась, вставая ему навстречу. — Я пришел украсть тебя, — заявил он, заключая жену в объятия. — Как насчет верховой прогулки? — Я так по тебе соскучилась, что согласна на что угодно, — пробормотала Эйлин, прижавшись к его груди. Хьюго почувствовал укол совести. — Прости. Я совсем забросил тебя. Эйлин немного отстранилась и покачала головой: — Не твоя вина, — и добавила с лукавой улыбкой: — Но я рада, что твой отец дал такой полезный совет. — А я-то как рад… — протянул Хьюго и с наслаждением поцеловал ее. В этот момент он особенно остро осознал, насколько тоже истосковался по ней. Они устроили скачки наперегонки, едва выбравшись из города, по которому ехали степенно, как полагается правителям. Эйлин, до недавнего времени из всех верховых животных имевшая дело лишь с ослами, быстро освоилась с лошадями и полюбила и их, и верховые прогулки. — Догоняй! — весело заявила она, пуская в галоп каурую Молли. Хьюго засмеялся и подстегнул гнедого Вихря за ней следом. И они помчались по полям, слыша свист ветра в ушах. Вихрь оправдал свое имя: возле небольшой, но бурной речки, перепрыгивающей с порога на порог, Хьюго удалось обогнать Эйлин и заставить остановиться. Ее волосы растрепались, выбившись из косы, и теперь пушистые кудри обрамляли раскрасневшееся от ветра лицо. Эйлин смеялась, а ее необыкновенные зеленые глаза сияли. Она была так прекрасна, что Хьюго просто не мог не поцеловать ее, склонившись с седла. Целоваться, сидя на лошадях, было не слишком удобно, поэтому вскоре они спешились, отпустив лошадей попастись. Они провели там несколько чудесных часов исключительно в обществе друг друга, сбросив на время груз ответственности и забот. Впервые с тех пор, как он принял трон, Хьюго почувствовал себя по-настоящему отдохнувшим. — Надо почаще устраивать такие вылазки, — задумчиво заметила Эйлин на обратном пути. — Не могу обещать насчет почаще, — вздохнул Хьюго, — но постараюсь хотя бы время от времени. Эйлин понимающе и немного грустно улыбнулась, а в следующее мгновение снова пустила лошадь вскачь. И Хьюго ничего не оставалось, как помчаться за ней следом.***
Обсуждение законопроекта о торговле с другими островами определенно зашло в тупик. Хьюго страдальчески потер виски, уже почти не слушая яростные споры своих министров, которые разделились на два лагеря. Одни считали, что следует устанавливать как можно более близкие связи — в том числе и торговые — с островами Чалдеи, во избежание новой войны. Другие же уверяли, что ничего хорошего из этого не выйдет, и Логре следует держаться обособленно. Хьюго лично придерживался первого мнения, но в дебаты пока не вмешивался, по опыту зная, что, если он хочет, чтобы его услышали, следует подождать, пока они исчерпают все свои аргументы, выдохнутся и успокоятся. И дождался-таки момента, когда один из министров воззвал к нему: — Ваше величество, а вы как считаете? Хьюго едва заметно улыбнулся, подумав, что Мормут всегда ему нравился — самый разумный человек здесь. Выпрямившись и приняв самый величественный вид, он веско обронил: — Мы считаем, что время изоляции Логры в прошлом. Мы должны поддерживать с нашими соседями дружеские и деловые отношения. Забудьте про политику Вальдо — он принес этой стране только беды и разорение. Мормут бросил на соперника торжествующий взгляд. Тот же открыл рот, уже собираясь начать спор заново, но Хьюго не дал ему этой возможности: — На этом дискуссию считаем оконченной. Займемся более продуктивным обсуждением: деталями торгового договора, который мы предложим остальным островам. Дерек насупился, но открыто противоречить королю не посмел. Теперь, когда обсуждение стало действительно обсуждением, а не бесплодными дебатами, Хьюго включился в него с искренним интересом. Когда всё до мельчайших деталей было разработано и согласовано, Хьюго поставил на пергаменте свою подпись, и министры с почтительным поклоном удалились, он откинулся на высокую спинку кресла, прикрыв глаза, позволив себе небольшой передых. Теперь, когда жизнь на Логре стабилизировалась, стоило в ближайшее время нанести официальный визит на Скарр. Ленивые мысли прервал скрип открывшейся двери и звук знакомых легких шагов. Хьюго открыл глаза, чтобы улыбнуться Эйлин. — Я уж думала, вы никогда не закончите, — улыбнулась она в ответ. Совершенно неподобающим королеве образом она устроилась на широкой ручке его кресла. Зато выглядела при этом просто очаровательно. Хьюго никогда не уставал любоваться женой. С самого детства он считал ее красавицей. Невольно вспомнился их разговор по дороге в Пэнди. — Что? — подозрительно спросила Эйлин, заметив веселый блеск в его глазах. — Ничего, — Хьюго покачал головой. — Помнишь наш разговор про Райаннэн, когда мы шли в Пэнди? Эйлин фыркнула, кивнув, но в глубине ее глаз мелькнуло нечто, похожее на беспокойство. И это совершенно не понравилось Хьюго, поэтому он деланно небрежным тоном продолжил: — Официально заявляю, что твоя прекрасная кузина тебе и в подметки не годится. Эйлин засмеялась, и беспокойство исчезло из ее глаз, сменившись благодарной нежностью. — Вообще-то я пришла сообщить тебе новость, — весело заявила она. Хьюго заинтересованно приподнял бровь. Эйлин улыбнулась — одновременно гордо, смущенно и радостно. И по выражению ее лица Хьюго с замирающим сердцем понял, что услышит раньше, чем она тихо произнесла: — Я беременна. Так и не сумев подобрать слов, чтобы выразить свой восторг, Хьюго стянул ее с подлокотника кресла себе на колени и поцеловал — с нежностью, страстью, любовью и благодарностью. — Наверняка будет девочка, — немного позже уверенно заявила Эйлин. — У нас, Мудриц Скарра, всегда первой рождается девочка. Хьюго хмыкнул и невинно поинтересовался: — А что делать с тем, что у нас, королей Логры, всегда первым рождается мальчик? Эйлин пожала плечами, нисколько не убежденная. Как же они оба смеялись, когда спустя положенный срок родились близнецы: мальчик и девочка. Два крошечных ребенка, которым предстояло стать королем Логры и Мудрицей Чалдеи.