За шаг до поворота

Под каменными сводами дворца жара не ощущается так сильно. Если же спуститься вниз, в извилистых коридорах под землёй можно гораздо лучше передохнуть от летнего зноя. Сегодня Господь Сурья пускает золотые стрелы-лучи так нещадно, что коровы не просто спрятались под сень деревьев. Всем стадом, игнорируя окрики пастухов, они забились в пруд и сидят, погрузившись по шею в грязно-коричневую жижу. Царский лотосовый пруд безнадёжно испорчен. Зато коровы спасены. Слава Махадэву! О тренировках под палящим солнцем не может идти и речи. Накула и Сахадэва ещё слишком юны, чтобы выдержать такую жару, да и старших внуков следует поберечь. Вон даже взрослые воины упали на четвёртом часу без чувств, несмотря на то, что тренировались в одних дхоти. Отливать пришлось. Этого раньше никогда не случалось. Но, видимо, жара сегодня и впрямь невыносима. Ничего, если уж он отпустил других, предварительно приведя в сознание, самое время передохнуть и самому. В нижних переходах редко кто бывает. С утра приходят слуги, чтобы вынести что-нибудь из дальних кладовых или пополнить запасы. И до вечера — никого. Продукты под землёй хранятся намного дольше, надо только постоянно беречь зерно от грызунов и следить, чтобы от сырости не завелась плесень. Для этого имеются специальные средства — пахучие травы, отпугивающие вредных маленьких созданий. А если смесью трав ежедневно окуривать кладовые, то и от плесени запасы уцелеют. Но что это? Великий Бхишма протёр глаза. Наверное, мерещится. За поворотом коридора мелькнули чьи-то босые пятки. Опять дети слуг забавляются? Поймать бы и отодрать за уши, чтоб не бегали без дела! Переходы под дворцом напоминают лабиринт. Не все слуги хорошо ориентируются, а подростку или юнцу заблудиться ничего не стоит. И где потом искать этого сорванца? Будет бродить, падая от усталости. Уже много раз он объяснял служанкам, чтобы детей сюда не пускали. Всё бесполезно! Ну ничего, сейчас он их поймает! Бхишма разулся и бесшумно стал подкрадываться туда, где увидел мелькнувшие ноги. Внезапно звук влажного, страстного поцелуя, сбившегося дыхания, едва различимого горячего шёпота заставил его остановиться и замереть на месте. Гнев поднялся в душе штормовой океанской волной. Этого не хватало! Юные создания настолько утратили стыд, что прячут своих подружек по углам и милуются тайно? Сейчас он выяснит имена нарушителей! И несчастным, которым не повезло быть родителями недостойных чад, тоже покажет, каков истинный цвет дхармы! Пусть держат своих бесстыжих отпрысков в узде. Тем временем, за поворотом коридора звуки страсти не утихали. Наоборот, разгорались пламенеющим пожаром. Рваное дыхание перешло во всхлипы и стоны, и к ужасу своему Великий Бхишма узнал голос сына Дроны. — О да… вот так, пожалуйста! Дотронься вот здесь… Теперь сожми… Ещё… Сильнее, прошу! А-аа… — после почти бессвязных слов раздался громкий протяжный вскрик, отразившийся эхом от стен коридора, и лоб Бхишмы почему-то покрылся обильной испариной. Девица, ублажавшая сына Дроны, оставалась безмолвной. Бесстыжая развратница! Исполнилось ли ей хотя бы восемнадцать? В сердце Бхишмы закипала лютая ярость. Он уже готов был выскочить из-за стены, схватить обоих негодников и выволочь сию же минуту на площадь перед дворцом, чтобы прилюдно наказать плетьми. Но каков наглый сын брамина! Под видом дружбы с принцем проник во дворец. Его тут привечали, кормили, одевали, позволяли спать в одной комнате с наследником престола на протяжении нескольких лет, а он осмелел, повзрослел и теперь тайно соблазняет служанок? Такое невозможно простить. Усмирив дыхание, Бхишма собрался сделать шаг вперёд и исполнить свои намерения насчёт публичной порки, но тут ледяной холод с ног до головы сковал его, когда он услышал второй голос: — А теперь ты сделай мне, как вчера. Давай, Ашваттхама, с ума схожу, как хочется! Не дотерплю до ночи! Лучше потом ещё раз повторим… Если бы небеса разверзлись, а земля пошла трещинами под ногами, Бхишма не был бы поражён сильнее. Дурьодхана?! Как?! Он сам воспитывал его, сам вкладывал в его ум понятия о чести, красоте, благородстве, о семейных ценностях… И вдруг такое! Пороть. Обоих. Немедленно и нещадно. Но не публично. Об этом позоре никто не должен узнать. Он сам справится. Он прямо сейчас покажет этим несчастным, что такое ад и куда они попадут после смерти, если не прекратят делать то, что творят! Ради их блага он лично исполосует их спины и заставит поклясться всеми богами, что этот грех больше никогда не повторится. Назначив им суровую тапасью, будет внимательно следить, чтобы оба получали достаточно нагрузок во время дневных тренировок. Пусть к вечеру падают замертво и спят, как убитые, не помышляя больше ни о чём! Да, именно так. А потом надо убедить царя Дхритараштру и учителя Дрону, что вот этих статных юношей пора срочно женить. Откладывать больше нельзя ни дня. Если они дошли до того, что потянулись один к другому в поисках удовлетворения, значит, им надо познать женскую ласку. Только любовь верных, преданных жён их излечит! Пока Великий усмирял свой гнев, боясь в порыве ярости покалечить или пришибить насмерть падших в его глазах подопечных, захлёбывающийся стонами Дурьодхана тоже закричал, погружая сердце Бхишмы в странное чувство — смесь злости, горечи и боли. Могучие руки воина впервые задрожали. Бхишма с изумлением смотрел на свои крепкие пальцы, внезапно узнавшие признак непонятной слабости. В чём дело? Почему он не может просто выйти и обличить этих двоих в неправедности? Зачем медлить хоть мгновение? Это его долг! Если отец и мать не уследили за Дурьодханой, он обязан заменить собой родителей. Его долг показать этим неразумным, что такие отношения недостойны, отвратительны… — Ты сладкий, — внезапно услышал Бхишма, и в душе его горечь и злость мгновенно превратились, словно по волшебству, в некое иное чувство — светлый, сжимающий горло до слёз трепет. Судя по доносящемуся шороху, Ашваттхама сейчас гладил Дурьодхану по волосам, либо пытался натянуть на него снятую одежду. Но Бхишма боялся пошевелиться и выглянуть из-за стены, чтобы выяснить, что в точности происходит. — Ты такой красивый… Знаешь, когда мы были детьми, глядя на тебя, я всегда знал, что пойду за тобой до конца. Куда скажешь. И плевать на чьё угодно мнение. И на волю богов, и на ад… Если надо разбить душу ради тебя, я сделаю это. Потому что без тебя у меня всё равно нет души. Если моё тело может служить твоей радости — забирай меня всего, как есть, и делай что хочешь. Это такая малость! Моё тело — просто инструмент для твоего счастья. — Если кто-нибудь узнает… — внезапно хриплым голосом заговорил Дурьодхана, но не смог закончить фразу. — Нам тогда конец, — тем же тоном ответил Ашваттхама, и Бхишма вздрогнул. — Они не поймут. Им покажется, что мы просто грешники. Дед точно так скажет! Они заставят нас жениться, чтобы мы избежали дальнейшего греха. Но мы никогда не объясним им, что дело совсем не в этом! Можно с рождения быть скопцом и при этом любить. Вот твой Дед… Он никогда не знал плотской любви, но его любовь к твоему отцу, к тебе, к сыновьям Панду — настоящая. Он сам не был отцом, но отеческая любовь известна ему. Откуда? А он сам не знает, просто любит. И если кого-то из родных у него попытаются отнять, он будет биться насмерть с этим врагом. За ту любовь, которая есть у него. За свою семью, которая для него важнее жизни. Но даже он не поймёт нас с тобой, если мы расскажем. — Нет, не поймёт, — сокрушённо согласился Дурьодхана. — Плетей пропишет. Без еды и воды оставит. Молиться отправит. Ну и нагрузки на тренировках увеличит впятеро, десять шкур с нас драть будет… — А для меня хуже всего, если нас разлучат! Это смерти подобно. Я согласен никогда не прикасаться к тебе, согласен на любые истязания моей плоти, согласен стать скопцом, если однажды меня обвинят в том, что я совратил тебя. А ведь так и было! Но я приму и это наказание. Я согласен, чтобы от меня отсекли половину, но только с одним условием — вторая моя половина всегда будет рядом оберегать твой покой. Если вся любовь течёт от бога, то какая разница между любовью брата, отца, возлюбленного, друга? Если отбросить плоть, из-за которой столько шума, то вообще какая разница между любящими? Просто прикасаясь к тебе и даря блаженство, я дарю тебе ещё одну небольшую кроху счастья в этом исчезающем мире. Одну крупинку от того, что скоро исчезнет и превратится в тлен. Плоть всё равно однажды умрёт, почему бы до смерти не подарить ей немного радости? Дурьодхана, я не понимаю, почему согласно дхарме всё, что делает кого-то счастливым — грех? И почему позволяют о любви сочинять законы тем, кто о настоящих чувствах ничего не знает? Аскеты и скопцы пишут на пальмовых листьях строгие правила и судят о том, чего никогда не будет у них? Может, они просто нам завидуют? — Может и так. Бхишма задыхался. Он стоял, прижавшись затылком к стене, и душа его выворачивалась и сходила кровавыми лохмотьями, а внизу, под отмирающими кусками рождалось нечто новое. Необъяснимое и страшное. — Я люблю тебя, Ашваттхама. Я никому не позволю разлучить нас. И если посмеют что-то сделать с тобой, хоть пальцем дотронутся до тебя, я в тот же день повторю твоё наказание. Сделаю то же самое с собой. Никто меня не остановит! Клянусь. Слова внука всё ещё эхом звучали в ушах. Нет, колотили булавой и иссекали лезвием меча. Великий Бхишма усилием воли оторвал спину от холодной каменной стены и, шатаясь, побрёл по коридору прочь, по-прежнему стараясь оставаться незамеченным. Он уходил как можно дальше от тех, кого хотел обличить и наказать, возвращаясь к жаре, к свету, к купающимся в пруду усталым коровам.