Светлый демон

Ночь зажигает огни и небо проложит нам путь туда, Где мы будем одни, ты там обо всем позабудь... Забудь все печали свои, сегодня уже не уснуть, Мы так далеко от земли, со мною всегда рядом будь, рядом будь… В такие ночи он не мог уснуть. Когда луна, огромная и багровая, открытой раной зияла на черном небосводе, а мир замирал в абсолютной, неестественной тишине, такой густой, что ее можно было потрогать руками. Когда сердце глухо билось в груди, и его торопливые, неровные удары болью отдавались в висках. Когда перед глазами вставало прошлое – утопленное в крови, бессмысленных сражениях и унизительной рабской покорности. В такие ночи красное клеймо обжигало руку, и он словно заново ощущал, как плавилась кожа под раскаленным металлом. Чужая кровь разрывала вены; та самая проклятая кровь, что еще звала его, напоминая о предательстве. «Мой, мой, мой», - шептала тишина, и холодные руки будто наяву ползли по телу, вызывая тошноту. Память срывала запреты, и отвращение затапливало изнутри – он снова был жалким рабом, исполняющим любую прихоть своего повелителя. Проклятый, грязный, оскверненный. Одинокий. Бессмысленный. «Все хорошо. Пока я рядом, ты не будешь одинок». - Лука?.. Ночной воздух посвежел и наполнился ароматом, от которого внутри разлилось тепло и умиротворение. Светлые, слегка взлохмаченные волосы и заспанные золотые глаза, смотревшие на него с забавной смесью удивления, смущения и радости. - Лука… Ты почему не спишь? – Юки зевнул, прикрыв ладонью рот. Спальная юката чуть сползла, обнажив его правое плечо и ключицу. Лука скользнул глазами вдоль мягкого изгиба шеи к груди, а затем ниже, где сквозь тонкую ткань проступали очертания стройного тела. Кимоно было ему чуть великовато, и кончики пальцев едва выглядывали из просторных рукавов. Мягкие завитки медовых волос на его висках трепал ветер, и Лука, завороженный их танцем, ответил не сразу. - В лунные ночи меня мучит бессонница. – Ему, единственному из всех, он готов признаться в своей слабости. На лице Юки мелькнуло изумление, мгновенно сменившееся теплотой и пониманием. Слегка наклонив голову, он улыбнулся и протянул ему руку: - Идем со мной. Обхватив хрупкую ладонь, Лука покорно последовал за ним. Его силуэт светлым облаком рассеивал ночную тьму. Сердце спотыкнулось в груди, обливаясь сладкой болью. Юки… Он чувствовал его силу – мягкую и нежную, проникающую сквозь поры и разливающуюся в каждой клетке. Благословенный, чистый свет, озаряющий своим сиянием даже его задыхающуюся в сумерках душу. Они поднялись наверх. Мягкий ворс ковра глушил шаги, и Лука слышал, как сливается и бьется тяжелый пульс в их переплетенных пальцах. Чье сердце билось сильнее?.. Быстрые, неровные удары, разрывающие его грудную клетку, казалось, способны были перебудить весь дом. Юки остановился перед одной из дверей и свободной рукой открыл ее. Лунный свет лился сквозь легкие серебристые занавески, лениво колыхавшиеся при каждом дуновении. Лука застыл на пороге, окидывая взглядом аккуратно сложенную школьную форму, стопку учебников на столе, разобранную постель со сбившимися простынями. Его комната. Юки легонько потянул его за собой и подтолкнул к кровати. Повинуясь настойчивым ласковым рукам, Лука, точно во сне, опустился на подушки, еще хранящие его тепло. И запах… Сладкий, пьянящий запах его тела. Юки присел возле изголовья, опершись подбородком на скрещенные ладони. Его лицо было так близко, что Лука чувствовал дыхание на своей щеке. - Знаешь, когда я жил в приюте и дети не могли уснуть, я всегда рассказывал им сказки. Самые разные – про принцесс, драконов, добрых и злых волшебников. Это было так здорово – видеть их счастливые, взволнованные лица. Вот только засыпали они раньше, чем я успевал закончить. – Уголок его губ дернулся, а глаза заблестели от воспоминаний. Лука улыбнулся, очень ясно представляя эту картину. Нетрудно было догадаться, что детям помогали уснуть вовсе не сказки. Просто рядом с Юки не могло быть иначе – душу обнимал покой, и все тревожные мысли улетучивались. - Рассказать тебе что-нибудь? - Расскажи. – Он был готов провести вечность, просто слушая его нежный мелодичный голос. Юки чуть смутился, словно рассчитывал на другой ответ. Рассеянно прикусив губу, он чуть нахмурил брови и задумался. - Что же тебе рассказать… Про драконов ты знаешь лучше меня, ведь у тебя есть Содом. И вряд ли опасты интересуются волшебниками… Скажи, - вдруг спохватился он, - а какие сказки рассказывали тебе в детстве? Если подумать, я так мало знаю о тебе, о твоей семье… Его невинные, широко распахнутые глаза смотрели на него с требовательным любопытством, ожидая ответа. Лука растянул непослушные губы в слабой усмешке, опуская голову. Вряд ли его прошлое хорошая тема для разговоров на ночь. - Прости, я наверное сморозил глупость, да? Твое прошлое… Ты вовсе не обязан... то есть, я хотел сказать, что если ты не хочешь, я не буду ни о чем спрашивать. – Золотые глаза потухли, и в комнате словно разом стало холоднее. Повисла неловкая тишина. Лука присел на постели, взглянув в окно. Ночь была ветреной и сырой; сквозь мутные рваные облака выглядывала багровая луна, придавая им кровавый оттенок. Цвет его прошлого. - Все в порядке. Если это ты, я могу рассказать о чем угодно. Но вряд ли это будет веселая история. - Лука… - Я не знал своей семьи. Нас разлучили с братом совсем маленькими, родители отдали меня в услужение повелителю. – Он чуть поморщился, произнося последнее слово. – Я был его тенью, его слугой, рабом, безропотно исполняющим любой приказ, любую прихоть. Любую. И со временем как-то даже перестал задаваться вопросами. Казалось, что для меня, проклятого с рождения, не может быть иной судьбы. Юки обхватил его руку и крепко сжал – узкая ладонь была ледяной. Лука легко провел большим пальцем по запястью, кожей впитывая его тепло и постепенно успокаиваясь. - А затем я встретил тебя и впервые в жизни смог вдохнуть свободно. - Серебряные глаза потеплели. - Благодаря тебе у меня появился шанс начать все заново. Спасибо. – Лука наклонился ближе и тихо шепнул: - Я никогда не предам тебя. Губы Юки дрогнули, словно собираясь что-то сказать, но вместо этого теплым, влажным касанием прижались к его лбу. Несколько мгновений Лука переводил дыхание, а затем поднял на него полные тоски и обожания глаза. Юки смутился: - Так я делал после того, как сказка заканчивалась и дети засыпали. Чтобы снились хорошие сны. - Ты и есть мой самый лучший сон. Лука отвернулся, наблюдая, как багровая луна клонится к закату и небеса понемногу сереют. Наступал самый темный час суток – перед рассветом. Юки стиснул руки на коленях и опустил голову, словно собираясь с духом. – Я давно хотел рассказать... Спросить тебя. Каждую ночь я вижу странные сны. Иногда мне кажется, что это мои воспоминания из прошлой жизни, и это сводит меня с ума. Лука чувствовал на себе вопросительный взгляд Юки, но отвечать не спешил. - Иногда я вижу во снах тебя. Ты кричишь и просишь меня не уходить, но я все равно поворачиваюсь спиной. – Юки искал его взгляд, но Лука по-прежнему не отрывал глаз от неба. - Моя прошлая жизнь… Какой она была? Я изо всех сил стараюсь вспомнить, но все, что получается, лишь незначительные отрывки. - Юки, ты не должен мучить себя. Не нужно искать ответы в прошлом или пытаться повторить его. Важно лишь то, кем ты являешься сейчас. Юки осекся, подыскивая нужные слова. - Но я хочу узнать больше о стражах, о своем предназначении, стать полезным для остальных. Хочу узнать о тебе, о нас… То, как ты порой смотришь на меня… Эта боль… Если ее причина во мне, то я должен извиниться. Мне неприятно, что контракт связывает тебя, и ты обязан рисковать жизнью ради меня. Я хочу освободить тебя. - А что, если я не хочу свободы? – Лука резко развернулся, придвинувшись вплотную и смотря прямо в испуганные золотые глаза. - Если единственная причина моего существования в том, что я служу тебе? - Единственная.. причина?.. - Я дышу до сих пор лишь потому, что принадлежу тебе. Если бы ты не принял меня, то, разорвав договор с предыдущим хозяином, я давным-давно умер бы. - То есть... быть свободным для тебя - значит умереть? - На лице Юки отразились ужас и тревога. - Я ведь нарушил клятву, предал господина и свой клан, на котором и без того лежит клеймо преступников. Абсолютный предатель. - Лука усмехнулся. - За это одной смерти будет мало. Юки коснулся ладонью его лица, мягко притянув к себе; теперь их разделяли считанные миллиметры. Лука в упоении прикрыл веки, вдыхая аромат его кожи. Жить в мире, где ты не существуешь, гораздо страшнее смерти. - Ты не умрешь. - Тихий голос прозвучал неожиданно твердо, в нем скользнули властные, стальные нотки, от которых внутри Луки все задрожало. - Я не позволю никому причинить тебе боль, потому что теперь ты мой. Мой. Слово металось в мозгу, словно испуганная птица, посылая импульсы всему телу. Золотые глаза сияли, и в этом свете, нежном и мягком, чувствовалась такая сила, что у Луки подогнулись колени, и он рухнул к его ногам, склонив голову. - Мой господин. Юки поднял его за подбородок и тепло улыбнулся. Мой. Сердце рвалось из груди, стремясь выпрыгнуть ему прямо в руки. Какое же это счастье - просто видеть его улыбку после всего, что произошло. Словно для него все еще есть надежда... Безумная надежда. - Я не предам тебя. Никогда. Ведь я твой. Никому тебя не отдам, а если уйдешь, я умру. Подарю свое тело волнам, все равно без тебя не смогу. А душа улетит, улетит высоко, где встречается солнце с луной, Буду там от тебя далеко-далеко, но смогу любоваться тобой. Пепел медленно кружил в воздухе, бледным саваном укрывая землю. Горячий ветер нес запах крови и горелой плоти, такой сильный, что тошнота подкатывала к горлу. Вороны парили в сером небе на широких черных крыльях, взмывали тучами над своей добычей. Солнце, белое и болезненное, едва виднелось сквозь пелену пыли и копоти, но даже его бледный свет резал воспаленные глаза. Секунды уплывали, а он все продолжал глядеть в небо, чувствуя, как пульсирует правый бок, и земля под ним становится влажной и липкой. Боли не было, лишь легкое удивление, что все наконец завершилось, и что-то еще… Облегчение? В гудящей голове обрывками мелькали воспоминания: очередная бессмысленная, бесконечная битва. Их были тысячи в его жизни. Черный клинок взмывал и падал, и кровь лилась сквозь пальцы, ярко-алая и горячая, словно клеймо на его плече. Ее привкус жег губы; он плюнул на землю, чувствуя, как удушливая тошнота подкатывает к горлу. Отвратительно. Сначала мир был лишен звуков, но затем тишина ожила – голоса, стоны, карканье ворон врезались в сознание и терзали его. Бок внезапно обожгло болью; кто-то с размаха пнул его тяжелым сапогом под ребра. «Этот еще жив». Инстинкт вопил и брыкался, требуя зубами цепляться за жизнь, но зачем, ради чего? Это ведь так легко - просто закрыть глаза и тихо умереть. Стать свободным. «Оставьте его». Кто-то легонько коснулся его лба и провел вдоль щеки; кожу кольнуло теплом, мгновенно распространившимся по всему телу. Он приоткрыл веки; бледное лицо в обрамлении золотистых волос склонилось над ним. Большие усталые глаза глядели на него со странной печалью. Он захлебнулся кровавым кашлем, и она приподняла его голову, помогая сделать очередной вдох. - Юки-сама… Вам не стоит так близко подходить к этому выродку, он опасен. Стража заберет его в резиденцию клана для допроса. – Один из воинов Гио почтительно склонился и протянул ей руку. – Я провожу вас в безопасное место. - Он умирает. – Она наклонилась ближе, и золотистый шелк ее волос коснулся его щеки. – Нет, он хочет умереть. Лука задышал ровнее, инстинктивно прижавшись щекой к ее ладони; уставшее сердце забилось с новой силой, и он отчаянно сжал в ладони влажную землю, пытаясь приподняться и лучше разглядеть ее лицо. Черты смазывались и расплывались в мягком сиянии, исходившем от нее. Девушка могла быть ангелом, посетившим его перед смертью, и он охотно отдал бы ей свою душу, если бы она у него была. - Кто… ты… - Та, кто спасет тебя. *** Она была спасением. Презрение, страх, ненависть остальных ничего не значили, когда она вела его за руку по резиденции клана Гио и улыбалась, глядя в глаза. Она была исцелением. Адская боль от пылающего на плече клейма проходила лишь от одной ее близости, и постепенно он привык следовать за ней повсюду – молчаливая тень, отбрасываемая ее божественным светом. Она была свободой. Рядом с ней он впервые ощутил прикосновение солнечного света, луговых трав, раскинувшихся под ослепительной синевой весеннего неба. Ему нравилось чувствовать ветер в волосах, мягкий и свежий, но еще мягче были ее руки, дарящие ему мимолетную ласку. Она была жизнью. Новой, прекрасной… мимолетной человеческой жизнью. Он любил эти утренние поцелуи, неторопливые и тягучие, словно глотки теплого кофе с легким оттенком карамели, который она всегда готовила для него. И пока позабытые чашки стыли на подоконнике, источая терпкое благоухание, он припадал к ее губам - снова и снова, собирая с них последнюю нежность и едва уловимый привкус так любимых ею кофейных сливок. Она смеялась и игриво прикрывала глаза, уклоняя лицо от его жадных губ; потом вдруг грустнела, глядела на него с такой тоской, почти безысходностью, что щемило сердце и дрожали руки. И затем уже она целовала его – невесомые касания к виску, за ухом, в шею, в приоткрытые, уже успевшие охладеть от мыслей о предстоящей разлуке губы. Эти долгие, исступленные поцелуи… Как сильно они отличались от тех, ночных, быстрых и жестких, больше похожих на торопливые укусы. Когда страсть сжигала рассудок и тугой узел едва сдерживаемого желания скручивал внутренности; когда рвалась одежда, а время молотом стучало в голове, отсчитывая драгоценные секунды – слишком сильно хотели, слишком долго ждали, и вот сейчас, наконец… Вдохнуть больше… Впитать глубже… Ее мягкое, податливое тело, послушно изгибающееся навстречу его рукам… Он желал его почти так же сильно, как и ее душу, чей свет, казалось, сиял даже сквозь свою хрупкую оболочку, играл бликами в серебре его глаз, разливался внутри терпкой истомой и жаждой большего. Аромат ее дыхания… Словно сам воздух становился чище, а его грехи были прощены. Вопреки изматывающей боли, непрекращающейся войне, глухой безысходности она по-прежнему сияла лишь в его руках – этих грешных, кровавых, но единственно любимых руках. Когда боль неотличима от наслаждения, а ногти яростно впиваются в кожу – последнюю преграду, разделяющую их. Задыхающаяся, сумасшедшая близость… Ее мало… Как мало сплетенных пальцев, жара остывающего тела рядом, немигающего взгляда испуганных глаз, в котором отражается сереющее предрассветное небо. Возможно, именно смирение перед неизбежностью скорой разлуки придавало этим поцелуям такой вкус – горьковато-сладкий, с нотками отчаянья и тихой печали. Утро вновь вступило в свои права, осветив холодными лучами неумолимую реальность, в которой они лишь тени друг друга, каждый со своим крестом, непосильной ношей, гнущей их к земле. Она вновь будет забирать чужую боль, забывая о собственной, кричащей и рвущей тело на куски. Он же сможет лишь молчаливо стоять за ее спиной, поддерживая и защищая; держать холодную, пугающе хрупкую ладонь во время очередного приступа ее кошмаров; бессильно наблюдать, как она догорает, словно свеча, а бесконечная доброта и любовь во взгляде сменяются немой просьбой избавить ее от страданий. - Лука… - Еще чуть-чуть, еще пару мгновений она будет принадлежать лишь ему одному. Он крепче прижал почти ничего не весящее тело к себе и опустил голову ей на грудь, там, где торопливо билась ее жизнь. Их жизнь. - Если я исчезну… Помни меня. – Невесомая ладонь на его щеке. - Юки… Ты хочешь оставить меня одного? – Прозрачная слеза скатилась по ее лицу. Как жаль, что она не может забрать и его боль. Единственного, по-настоящему важного. Любимого… - Нет… Но если так случится, что меня не станет, не забывай меня. Пусть моя жизнь продолжится в тебе. - Но ты и есть моя жизнь. Без тебя я не… - Тонкий палец на его губах. - Живи, Лука. Живи и помни меня. И тогда, однажды, мы снова сможем… Он мягко опускает ее на постель, зарываясь лицом в волосы. Невыносима… Эта мука невыносима. Зачем она терзает его? Зачем говорит об этом? Ведь тогда она обещала, обещала спасти его. Никто, кроме нее… Если не она, то… Помни меня. Сердце пропускает удар, а внутри холодеет. Помни меня. Руки еще хранят ее запах, ощущение прикосновений шелковых волос. Ты будешь помнить меня? Если бы он мог забыть… *** - Юки!!! Сон был настолько ярким и реальным, что поначалу Лука очень удивился, обнаружив, что вместо согретой ее теплом постели его спину холодит высокая резная дверь. В полумраке длинного коридора тускло поблескивали многочисленные вазы и картины в золоченых рамках. Действительность обрушилась ставшим уже привычным разочарованием: особняк Тасогаре. Как он мог забыть? Поднявшись с пола, он подошел к приоткрытому окну. Алый рассвет заливал небо на востоке, и свежий утренний ветерок колыхал занавеску, забираясь под его черную рубашку. Просторный внутренний двор замка был пуст, и лишь щебетание птиц в густой листве тревожило предрассветную тишину. Он еще спит. Мысль о нем отозвалась теплом внутри, и Лука сжал на груди черный узорный крест – его подарок. Эти сны… Почему именно сейчас? Когда застарелая боль уже начала отступать, а его жизнь вновь наполнилась смыслом. Его улыбка, светлое золото глаз, ощущение простого присутствия рядом – этого достаточно, твердил себе Лука. И горькая, болезненная нежность, рожденная его робкими невинными прикосновениями, была много лучше холода одиноких ночей. Смутное чувство тревоги, навеянное сном, не оставляло опаста. «Хочу увидеть его». Лишь посмотреть, как он спит, и светлые длинные ресницы бросают тень на его лицо. Услышать мерное тихое дыхание, срывающееся с приоткрытых губ; возможно, даже позволить себе коснуться его щеки, невесомо провести пальцами по нежной коже, не потревожив его сон. Бесшумно отворив дверь, Лука тенью скользнул в комнату. Высокую кровать в центре комнаты скрывал балдахин. На прикроватном столике он заметил инструменты, россыпь камней и полусогнутые полоски металла. Наверное, опять допоздна просидел над амулетами для стражей. Губы опаста тронула улыбка, и он осторожно раздвинул тяжелые занавески. Постель была пуста, Юки исчез. Ужас ледяной рукой сжал внутренности. Диким взглядом окинув комнату, он бросился к приоткрытой задней двери. Здравый смысл подсказывал, что особняк слишком хорошо охраняется, и незамеченным сюда не проникнуть. Он сам провел ночь на пороге комнаты, охраняя его сон. И все же, все же… Дневной свет, особенно яркий после полумрака спальни, больно резанул по глазам. Пару секунд Лука словно ослеп, а затем облегченный вздох вырвался из его груди. Он улыбается, и в золотых глазах искрится солнце. Капли воды серебристыми жемчужинами блестят в светлых волосах – Содом, резвившийся в фонтане, поднял целую тучу брызг. Рубашка и брюки Юки безнадежно вымокли, обрисовав его стройное худощавое тело. Лука, стоящий в тени увитой плющом беседки, нервно сглотнул и мысленно порадовался, что остальные стражи еще спят. Сейчас он принадлежал лишь ему – смеющийся, с разгоревшимся на нежной коже румянцем. Такой обманчиво хрупкий, ранимый…Он молча любовался им – каждым движением, поворотом головы, в которых скользила только ему присущая грация. Одно лишь его существование, осознание того, что он вдыхает тот же воздух, с которым соприкасалось и его чистое дыхание, отзывалось внутри тихим щемящим счастьем. И неважно, насколько глубоки старые раны, неважно, что истосковавшееся по теплу тело рвется от желания… Пока он просто находится рядом, пока нуждается в его поддержке и защите, жизнь имеет смысл. Его заметили. Содом тут же бросился к хозяину, с блаженным видом обхватив его руками и лопоча что-то нечленораздельно-счастливое. Юки смущенно улыбнулся и тоже подошел к нему. - Лука… Мы тебя разбудили своим шумом? Прости… - Его чистый, словно рассветное небо, взгляд был полон неподдельного раскаяния. - Нет, я не спал. Просто тебя не было в комнате, и я заволновался. - Ты снова дежурил всю ночь у моей двери? Тебе нужно больше отдыхать. Посмотри, какие круги под глазами. – Тонкие пальцы осторожно коснулись его щеки, мягко очертив контур нижнего века. Лука замер, наслаждаясь его близостью, его живым теплом, сквозь кончики пальцев перетекающим под кожу. Каждое касание – словно откровение. Он закрыл глаза, пытаясь вспомнить, какими были на ощупь ее руки. Такими же мягкими, бережно касающимися его лица, словно он был хрупкой вещью?.. Это чувство внутри… Испытывал ли он его тогда? Желание принадлежать - без боли, унижения, рабской безысходности и презрения к самому себе. Принадлежать всецело, соприкасаться прежде всего душами, а не телами. Как же хорошо… Лука накрыл своей ладонью пальцы Юки, все еще лежащие на его щеке, продлевая эту ласку, чей сладкий вкус всегда принадлежал только ему. Одна лишь его близость… Ее достаточно. Даже если он никогда не вспомнит об их прошлом. Юки шире распахнул глаза; светлое золото в их глубине удивленно всколыхнулось, а затем блеснуло нежностью. Он протянул свободную руку и убрал непослушные угольно-черные пряди на лбу Луки. Странное ощущение… Словно он делал это раньше. Все это ему знакомо – серебристая сталь его глаз, бледная до полупрозрачности кожа, точеные скулы… Непостижимая, сверхъестественная красота. Он даже пахнет по-особому, какой-то волнующей, притягательной сладостью. Тело само отзывается на его аромат, сокращая расстояние между ними. Так близко… Юки задержал взгляд на приоткрытых алых губах, сквозь которые виднелись тонкие клыки. Эти губы… Он ведь знает их вкус, знает, какими они бывают горячими и жадными. Ощущение, что он должен, просто обязан что-то вспомнить, что-то невообразимо важное, важнее, чем сама жизнь, не оставляло его. Нужно вспомнить… Когда он вспомнит, все остальное перестанет что-либо значить. Растет знакомое чувство жажды… Что?.. Нет, это безумие, сумасшествие… Помни меня. Что…Что это? Этот голос внутри… В сознании вспыхивают картины: полутемная комната; сквозь цветной витраж окон льется лунный свет, обрисовывая силуэты двух сплетенных тел. Жарко… Жар разливается внутри нестерпимым удовольствием, и хочется прижаться крепче. Благоухающая, обнаженная кожа, на которой так приятно оставлять красные следы… Мир тонет в расплавленном серебре его глаз, подернутых поволокой желания. Лука… Лука… Имя срывается с губ бесконечным стоном, а его собственные руки – изящные, женские руки – обвивают шею мужчины. «Нельзя забывать, только не его. Самого важного, драгоценного человека на свете… Сколько бы жизней ни прошло… Любить его.» Пальцы Юки на его щеке задрожали. Лука обеспокоенно вглядывался ему в лицо, но в расширившихся зрачках была пустота – он словно смотрел сквозь него, и увиденное наполняло его ужасом. Лука мягко встряхнул его за плечи: - Юки, ты слышишь меня, Юки? Ему плохо, так плохо… Вернись… Вернись. Люби … Спаси его… Память возвращалась медленно, толчками; он словно выныривал со дна глубокого озера, отчаянно разгребая руками мутную толщу воды. Их первая встреча… Обещание, данное друг другу… Короткие, жаркие ночи и постоянно тлеющее желание днем. А затем… предательство. Полные боли и ужаса родные глаза, умоляющие не покидать его. Холодная черная земля, покрытая пеплом и кровью. Последние слова, набатом звучащие в ушах: «Мы встретимся вновь…» Юки с силой сжал виски. Перед глазами плавали радужные точки и белесые пятна. Привычный мир – приют, школа, его обычная повседневная жизнь – причудливо сплетались в сознании с другим, миром бесконечных войн, потерь и рвущей сердце на куски боли. Воспоминания наслаивались, вспыхивали в гудящей голове, сводя с ума. Ноги стали ватными, а тело тяжелым, точно отлитым из свинца. Он пошатнулся и стал медленно оседать на землю, но не упал; сильные руки подхватили его, сжимая, словно в тисках. - …в порядке? Юки!! Ты будешь помнить меня?... Будешь помнить меня?... Будешь… Лука попытался взять его на руки, чтобы отнести в дом, но Юки не позволил. Отчего-то невыносимо стало видеть его лицо, чувствовать прикосновения, которые жгли даже сквозь одежду. Резко оттолкнув его, Юки бросился бежать к дому, подальше от него, от себя, от сумасшедшего просыпающегося чувства, которое разрывало грудную клетку. Из-за угла показались Хоцума и Шусей. Увидев Юки, они окликнули его, но он пробежал мимо, даже не заметив их. Хоцума хотел было бросится следом, но Шусей отрицательно качнул головой, кивнув в сторону застывшего каменной статуей у фонтана Луки. - Ты думаешь, это из-за него? Убью гада… - Я думаю, нам лучше не лезть в их дела. – Шусей настойчиво потянул напарника за рукав, но Хоцума проигнорировал его, сверля яростным взглядом Луку. - Эй ты, отморозок! Что ты сделал с ним?! Лука оставался безучастным, и никак не отреагировал, даже когда Хоцума взял его за грудки. - Слышишь ты, ублюдок!! Отвечай, или я прикончу тебя прямо сейчас!!! Лука взглянул на него, и Хоцума разжал пальцы, отступив на несколько шагов назад. Какое-то время они молча смотрели друг на друга, пока Лука не отвернулся и не пошел прочь. Несколько мгновений Хоцума просто моргал, застыв в нелепой позе, пока к нему не подошел Шусей. - Ты в порядке? Хоцума вцепился в руку напарника, подтянув его ближе к себе, и только тогда перевел дух. - Эй, да что произошло? – Шусей обхватил его лицо ладонями, пытаясь поймать расфокусированный взгляд. - Ничего… Просто, думаю, у меня было такое же лицо, когда ты исчез, и я не знал, увижу ли тебя снова. Шусей улыбнулся и переплел их пальцы. - С ним все будет в порядке, Юки ведь рядом. А я рядом с тобой. Хоцума фыркнул, постепенно приходя в себя, и потянул напарника к дому. Звезда нам подарит свет, укажет дорогу домой, Но я отменю рассвет, чтоб вечность провести с тобой, Чтоб подлый солнечный луч, упав на земную гладь, Не смог разлучить нас с тобой, тебя у меня отнять. - И давно он так стоит? - С самого утра. Такаширо тяжело вздохнул и посмотрел на мрачную фигуру, каменной статуей застывшую у спальни Юки. Длинные чёрные волосы, упавшие на глаза, скрывали выражение его лица. Он стоял неподвижно и, казалось, даже не дышал; лишь изредка проступающие под бледной кожей жилы от сжатых кулаков позволяли понять, что он еще не обратился окончательно в кусок камня. - Такаширо-сама, может, вам стоит поговорить с ним и выяснить, в чем дело? Меня он полностью игнорирует. - Токо с тревогой взглянула на главу клана Гио. - Я беспокоюсь о Юки, он не выходил из комнаты целый день. - Не думаю, что мы можем здесь чем-то помочь. - Такаширо тонко улыбнулся. - Порой принять свою судьбу бывает непросто. Они должны разобраться во всем сами. - Он развернулся и поманил девушку за собой. - Идем, оставим их наедине. Токо бросила еще один беспокойный взгляд на закрытую дверь и поспешила за ним. Когда затих звук их шагов, Лука в изнеможении опустился на пол. Еще несколько минут этой оглушающей, страшной тишины за стеной, и он выломает дверь ко всем чертям. Упадет к его ногам и будет вымаливать прощение за то, что посмел мечтать о нем, посмел надеяться, что и в этой жизни для них все осталось по-прежнему. Лука покачал головой и спрятал лицо в ладонях. Безумец... Теперь он парень, а его душа полностью очистилась от прошлых привязанностей. Ничего уже не может быть как раньше. И все же мысль о том, что он молча страдает в одиночестве, под грузом обрушившихся на него болезненных воспоминаний, была невыносима. Лука коснулся ручки и слегка нажал на нее - дверь была не заперта. Он застыл на пороге, не решаясь войти в комнату. - Юки… Он лежал на кровати, свернувшись клубком. В комнате царил страшный беспорядок: шкафы были распахнуты, часть одежды валялась на полу, другая наспех брошена в дорожную сумку, с которой Юки приехал в Тасогару. В раскрытые окна, разрывая занавески, бился ветер; ночь была холодной и сырой, накрапывал мелкий дождь. Лука прикрыл их, и в комнате воцарилась тишина, прерываемая только мерным тиканьем часов. Плечи Юки вздрагивали, от холода или от слез, или от того и другого вместе, и казалось, обнять, успокоить его было бы самой естественной вещью, но Лука не решался. Чувство вины, отвратительное и скользкое, змеей вползало в сердце. Если бы они снова не встретились, он бы никогда не вспомнил об их прошлом и не страдал сейчас. Если бы не это проклятое эгоистичное желание снова стать частью его жизни… Лука сжал кулаки, до крови вонзаясь ногтями в кожу. Но я просто не в силах оставить тебя. - Юки… Прости меня. Я должен был все рассказать, но боялся, что воспоминания ранят тебя. Молчание и противное тиканье проклятых часов на стене. - Если ты не захочешь меня больше видеть, я пойму. – От одной лишь мысли об этом внутри все облилось горячей болью. Вновь молчание и тихие всхлипы. Лука приблизился и опустился на колени возле его изголовья. - Скажи, что разрываешь наш договор, что я тебе больше не нужен, и всякая мысль обо мне вызывает у тебя отвращение. Только умоляю, не молчи, скажи хоть что-нибудь… - Он опустил голову, одновременно ожидая и страшась его слов. Внезапное, резкое движение, его прохладные ладони на щеках – кожа к коже, и влажно блестящее золото чуть припухших от слез глаз. - Не говори так. Единственный, кто должен просить прощения – это я. Это я предал, я бросил тебя, заставил страдать… А сам предпочел все забыть. Ты должен ненавидеть меня. - Я никогда не смогу ненавидеть тебя. – Лука осторожно вытер слезы с его лица кончиками больших пальцев. - Ты позволил мне быть рядом с собой, ежедневно видеть и слышать тебя. Уже этим я был счастлив. - Но ведь тот, кто тебе нужен, это не я. Тебе нужна она – та, кем я был в прошлой жизни. - Ты единственный, кого я вижу и о ком думаю. Я выбрал твою душу, и в этой жизни выбираю ее снова. Потому что ты – это ты. - Лука взял его ладони в свои и, повинуясь какому-то бессознательному порыву, поднес к губам. Медленно… Фаланга за фалангой, палец за пальцем, он целовал его руки, каждой клеткой впитывая в себя его запах, его вкус, такой знакомый и одновременно другой. Юки не сопротивлялся, и это вселяло надежду. Запястье, предплечье… Мягкие губы торопливо порхали над кожей, словно боясь, что сейчас он отдернет руку и прогонит его. Локтевой сгиб, плечо… Отчаянные, жадные поцелуи горели на теле немым упреком, и их горечь разъедала все внутри. Не оставляй меня… не оставляй меня снова одного… Когда Лука отвернулся на мгновение, он заметил, как из-под его закрытого века скатилась слеза и потекла по белой щеке. Сердце Юки переполнилось. - Я никогда не оставлю тебя. Что бы ни случилось, я больше никогда не оставлю тебя одного с этой болью. – Его глаза стали такими огромными и серьезными, что у Луки перехватило дыхание. - Поэтому… не оставляй меня и ты, - добавил он тише, словно испугавшись собственной смелости. Ошеломленный, Лука смог лишь кивнуть. Его твердый голос, его взгляд, полный решимости и силы, током пробежались по нервам. Лука снова прижался горячими губами к его хрупкой ладони. Он любил его очень сильно – сильнее, чем мог выразить словами, острее и глубже, чем когда-либо прежде. Свободной рукой Юки осторожно погладил его по голове, и Лука в упоении прикрыл веки, едва не мурлыча от удовольствия. Сейчас это казалось таким естественным – быть так любимым и ласкаемым им. - Ты останешься со мной сегодня? - Если ты этого хочешь. - Хочу. Лука слегка улыбнулся: - Если бы ты не захотел, мне пришлось бы умолять на коленях или пробираться к тебе через окно, как грабителю. Он скинул плащ и вытянулся рядом с ним на постели – мягкая роскошь его тела, лежащего так близко, вызывала дрожь в коленях. Юки благословлял темноту, которая скрывала его отчаянно пунцовеющие щеки. Правым боком он чувствовал жар, исходящий от Луки. До коликов в пальцах хотелось коснуться его, но было слишком страшно. Страшно, что простых прикосновений для них уже будет недостаточно. Тяжелая рука легла ему на живот и прижала к горячему телу. Юки задохнулся, почувствовав его губы над самым ухом: - Ты слишком далеко. - Лука… - Не волнуйся, просто закрой глаза и спи. А когда проснешься, я буду рядом. Юки вздохнул и поудобнее устроился в его объятиях. Сна не было ни в одном глазу. Лука тихо дышал рядом, и его теплое дыхание шевелило волосы на затылке. Мысли разбегались, упорно не желая складываться в слова; ему столько нужно сказать, о стольком расспросить его… - Мы ведь засыпали так раньше? Вместе… - Юки извернулся в его руках, чтобы взглянуть в лицо, но в полутьме серебрились лишь его глаза. - Да, вместе. Только… чуть иначе. – Ему показалось, или Лука действительно улыбнулся? - Иначе?.. – Казалось, краснеть дальше уже некуда, но у него получилось. - Да… Вот так. Он резко опрокинул его на спину и навис сверху – огромная черная тень, заслонившая собой слабый свет заходящей луны. Юки ощущал, как тяжело пульсирует кровь в голове. Тук-тук-тук. Удары пульса разбивались в висках тупой болью пополам с адреналином, вспыхнувшим в венах. Такое знакомое чувство… Падение… Желание отдаться ему целиком, без остатка, трепетать от каждого вздоха, прикосновения, слова. - Я засыпал, слушая биение твоего сердца. Глаза Луки вдруг стали огромными и голодными. Серебро радужки потемнело, и в глубине расширившихся зрачков блеснуло нечто такое, от чего вдоль позвоночника пробежал холодок. Властный, тяжелый, нечеловеческий взгляд, заставляющий подчиняться и дрожать, но не от страха, нет. Скорее… Возбуждения?.. Предвкушения?.. Лука медленно наклонился и провел языком по его губам, словно спрашивая дозволение. Юки сомкнул веки и бессознательно приоткрыл рот, полностью отдавшись ощущениям. Все произошло само собой, одно естественное, легкое движение – и на языке взорвался его вкус. Тепло… и так сладко. По телу волнами растекалось удовольствие. Медленные, глубокие движения его губ, выпивавшие его глоток за глотком. Память о его прошлых ласках снова вспыхнула в голове, и Юки, охваченный двойным наслаждением, издал легкий полустон. Тело Луки дрогнуло, откликнувшись на этот звук. Одна его рука крепко сжала запястья Юки, перехватив их над головой, а другая скользнула под рубашку. Гибкие пальцы коснулись разгоряченных узелков на его груди, легкими поглаживаниями спустились вдоль линии ребер, а затем ниже… Умелые, горячие, ласковые руки… Юки выгибался под их прикосновениями, уже мало что соображая. Лука целовал его шею, тихо постанывая от удовольствия и скользя свободной рукой по спине. На языке дрожал его вкус, мускусный, чуть терпкий, а осознание, что Юки теперь парень, сводило с ума. Та же душа, глядящая на него сквозь затуманенные страстью золотые глаза, и другое, но по-прежнему желанное тело. Прекрасное, запретное, еще не познанное, но так послушно открывающееся навстречу его губам… Лука кончиками пальцев очерчивал мягкие изгибы полупрозрачной кожи, лаская его языком и срывая приглушенные вздохи. Он хотел его так сильно, что темнело в глазах и дрожали руки; если он прямо сейчас не ощутит его всеми клетками обнаженной кожи, если не будет обладать им безраздельно, без остатка, то просто сойдет с ума. Люби его… Люби… Он твой, а ты его… Живи, чтобы и он смог жить… Горячие губы спустились влажной дорожкой по груди к животу, прижавшись внизу невыносимо долгим, обжигающим поцелуем. Волна жара прокатилась по телу, обострила инстинкты. Юки залился краской, когда Лука опустил голову к его ногам и бережно, почти благоговейно поцеловал лодыжки, прижав их к своему лицу. В паху сладко заныло, и от ощущения рук Луки, расстегивающих его ремень, это чувство стало невыносимо болезненным. Но вместе с незнакомым до этого дня возбуждением колючими мурашками по позвоночнику скользнул страх. Юки удержал его ладонь, скользнувшую к белью, и крепко сжал ее. Лука, тяжело дыша, поднял на него слегка расфокусированный взгляд. Он снова потянулся к его губам, но Юки отстранился, беззвучно прошептав: "Пожалуйста". На секунду в расплавленном серебре его глаз зажглась животная ярость; с приоткрытых губ сорвался низкий, гортанный рык, не имеющий ничего общего с человеческим. Юки затрепетал в его объятиях, ощутив, как дрожат стальные мускулы под бледной кожей, словно он боролся сам с собой. Но это продолжалось лишь пару мгновений, а затем безумие во взгляде погасло, сменившись испугом и растерянностью. Лука отпустил его и сел на постели. - Прости меня. Юки тоже сел, пытаясь отдышаться. Сердце горячим комком колотилось где-то в горле. В тех местах, где его касались губы Луки, кожа горела огнем. Он обхватил себя руками, пугаясь реакции собственного тела. - Я… я не знаю, что сказать. Прости, прости меня. Я просто… - Лука судорожно выдохнул и спрятал лицо в ладонях. Просто он задыхался. Ослепший, брел во тьме, пытаясь найти одну-единственную душу, снова окунуться в ее чистый свет. А найдя, уже не смог отпустить. Просто он стал слишком жадным. Наблюдать издалека уже было недостаточно: безумно хотелось его тепла, сладковатого привкуса кожи на губах, хриплого срывающегося шепота на ухо. Хотелось снова ощутить себя любимым и нужным. Живым. Невыносимо стали необходимы его прикосновения: ладонь в волосах, ладонь, согревающая нутро, лишь повторяя контуры тела, заставляющая кровь бежать чуть быстрее, захватывать клетки кислорода и впрыскивать их в сердце. Переплетенные линии их жизней, отпечатанные в ложбинке пальцев. Только это спасет, только это спасает. Как тогда, так и сейчас. Мягкие руки обхватили его голову, привлекая к себе. - Слушай, как бьется мое сердце. Юки бережно гладил его по спине, успокаивая и успокаиваясь сам. Лука обнял его сильнее и прижался губами к впадинке между ключиц, чувствуя, как пульс под тонкой кожей постепенно выравнивается. Собственное сердце все ещё стучало часто и глухо, вырываясь из груди от желания слиться с ним и не отпускать уже никогда. Память о нежной, сладкой коже трепетала на языке, горячила кровь и туманила рассудок, но страх разочаровать, испугать его был сильнее. Не сейчас. Не тогда, когда эти ангельские, кристально-чистые глаза смотрят на него так открыто и доверчиво, в безмолвной просьбе дать ему еще немного времени. Тонкий луч скользнул сквозь занавески, тревожно-багряным светом полной луны осветив комнату. Лука инстинктивно вздрогнул, но красное клеймо не взорвалось привычной болью и постыдной, унизительной памятью о прошлом. Теплые губы коснулись кровавой раны на его плече, и по венам мягкой волной разлился покой. Прижавшись к нему всем телом, Юки тихо мурлыкал ему на ухо какую-то песенку, баюкая, словно дитя. Сейчас, окутанный его теплом, под мерные, тихие удары его сердца, Лука чувствовал, как постепенно тяжелеют веки, и старые кошмары становятся лишь тенями, что тают с приходом зари. Отныне он будет спать спокойно. В эту ночь и все последующие ночи их жизни.