То, без чего нас нет

Смысла в мести было немного, но вынести, что Зелена дышит, ест, пьет, говорит в то время, как Бей лежит в душном деревянном гробу, Румпельштильцхен не мог. Может быть, оттого что жизнь сына была платой за его собственную, ставшую вмиг такой ненужной и никчемной. Но отказываться от этого дара Румпельштильцхен не смел. Слишком дорогая цена была заплачена. Торжественно вручая Белль фальшивку, Румпель не испытывал ничего, кроме глухого раздражения. Говорить о любви и тут же сковывать возлюбленного властью темнейшей магии? Смешно, но тем легче было перелистнуть и эту страницу. Румпель не мог солгать Белль, пока кинжал был у неё. Но схитрил: отвлек, а после… Достаточно было лишь на миг заполучить кинжал в свои руки, и дело было сделано. Белль не распознала обман. А Румпельштильцхен отяготил себя очередным обязательством. Или нет? Вряд ли Белль будет настаивать на свадьбе, после того как узнает, что "её Румпель" вместо власти над своей жизнью и судьбой подсунул ей никчёмную железку. Удивительно, но ему было всё равно. Значение для него имело только одно обещание, то что он дал Бею и не сумел выполнить. «Ты одолеешь Зелену» — «Да» Румпельштильцхен держал сына за руку крепко, и ничто не могло заставить его разжать пальцы. Только удержать не удалось всё равно. Ладонь Бея становилась всё холоднее, и как бы Румпельштильцхен не хотел обмануться своим собственным теплом — его было недостаточно. Слишком мало для них двоих. Бей верил в него. Верил в то, что папа сумеет взять верх, одолеет злую ведьму так же, как не раз одолевал нужду, как справлялся с любой бедой, с любой непобедимой неизбежностью. Но не на этот раз. Зелена оказалась сильным противником. И то, что сейчас она находилась за решёткой и выглядела беспомощной и безопасной, ничего не меняло. Уж кто-кто, а Румпельштильцхен отлично знал, насколько обманчив может быть подобный расклад. Он был уверен: надолго в плену Зелена не задержится. Он не знал, как далеко намерена зайти Реджина в своих играх в «семью». Но Румпельштильцхена больше обеспокоило другое: то, что Зелена не слишком обрадовалась проявленному к ней милосердию. Поверженная ведьма Запада словно напрашивалась на скорую жестокую расправу… А это… было на неё не похоже. Зелена всегда предпочитала рисковать чужими жизнями, не своей. За ее показным безрассудством стояло нечто большее. Не равнодушие к собственной дальнейшей судьбе и не желание умереть, а странная уверенность в собственной безопасности. Странная, потому что старшая дочь Коры отнюдь не была самонадеянна. Она заметно нервничала накануне, и из её взвинченных речей «кукла-Тёмный» сумел вычленить то, что Зелена не так уж была уверена в успехе. А значит, предусмотрела и пути отступления в случае возможной неудачи. То, что Реджина не позволила Румпельштильцхену последовать первому порыву и задушить Зелену на месте, неожиданно сыграло ему на руку, по меньшей мере дало пищу и время для размышлений. Спровадив Белль, Румпельштильцхен заперся в ломбарде и попытался припомнить все, что он знал о природе магии Оз и так называемых «четырёх амулетах». Готовясь к жизни в мире без магии, Румпельштильцхен интересовался подобными артефактами: он рассматривал возможность перенести силу Тёмного в некий предмет, который можно было бы рассматривать как временное хранилище. Кристаллы Оза для этих целей подходили идеально, к тому же многократно усиливали магическую мощь владельца, с которым становились связаны почти неразрывно… Впрочем, новых волшебных бобов Румпельштильцхен так и не нашёл, а использование амулетов силы счёл для себя неудобным и опасным. Но теперь сведения, долгое время казавшиеся ненужными, наконец сослужили свою службу. Сам амулет было не заполучить: он лежал у Реджины, в склепе, запечатанном магией крови. Даже Темный не мог проникнуть туда без приглашения, и это сильно осложняло дело. Но всегда есть другой способ: нужно было только раздобыть книгу... Ту, с помощью которой Зелена собиралась переменить ход времени. Книгу, заключавшую в себе магию столь черную, что Румпельштильцхен, даже будучи Темным, опасался к ней прибегать. Именно её Зелена подбросила в библиотеку его замка, чтобы Бей наткнулся на неё... По счастью, она была спрятана не слишком тщательно. Тяжелый том без труда нашелся в том убогом домишке, который Зелена сделала своим временным убежищем в Сторибруке. Он хранился в гостиной, на укрытой вышитой салфеткой полочке, где гримуары соседствовали с телефонным справочником и пособиями по кулинарии. Стоило бы зарыть его в погребе, под земляным полом или в лесу в корнях какого-нибудь дерева. Но педантичная склонность к порядку на этот раз подвела ведьму: она всего лишь сменила обложку, прикрыв изъеденную временем кожу зеленым дерматином с крупно отпечатанным на корешке «Акушерство». Румпельштильцхен вытянул том почти наугад. С трудом преодолевая гадливость, дрожащими пальцами раскрыл книгу: она услужливо распахнулась на странице повествующей о хранилище Темных. Отбросить бы книгу, точно мерзкое насекомое, разнести в щепки эту почти девичью комнатку с ее нелепой претензией на уют. Но нельзя. Еще не сейчас. Румпельштильцхену были противны собственные терпение и осмотрительность, все эти увертки, на которые пришлось пойти, чтобы вернуть себе свободу действий и выиграть время. Сжечь книгу, насладиться предсмертным хрипом зеленой ведьмы. Немедленно, не откладывая ни на секунду. Этого требовал внутренний зверь, таящийся в Тёмном, горюющий человек, спрятанный под личиной застегнутого на все пуговицы мистера Голда. Только… все потом — и горе, и гнев. А сейчас он должен прочесть внимательно и эти строки, и другие об открытии временного портала, отыскать все лазейки, разгадать путанные формулировки. У него нет права на ошибку. В ангаре, где Зелена начала проводить свой страшный ритуал, все было по прежнему: в три стороны расходились неглубокие канавки, повторяющие начерченный в книге затейливый узор, на их концах все еще лежали забытый меч, опустевшая колыбелька, моток золотой пряжи. Впрочем, убирать их сейчас, после того как Зелена начертала вокруг них ведьминские знаки и прочла слова заклинания, не имело смысла. Находящееся в центре узора геометрически правильное углубление в земле в любой момент готово полыхнуть зелёным огнём портала. Румпельштильцхен вынул из внутреннего кармана пиджака обернутый в нелепую клетчатую тряпицу кинжал. «Ты готов заплатить эту цену?» — прозвучал в голове у Румпельштильцхена голос очень похожий на его собственный. — Как будто бы у меня есть выбор, — фыркнул он в ответ. Портал нельзя было закрыть, лишь перенастроить. Румпельштильцхен встал над брошенной колыбелью, обнажил запястье и сделал первый надрез. Лезвие криса, разрывая кожу, обожгло огнем. В канавку упало несколько темных капель. Достаточно. Когда запястье пересекли три продольных разреза, а закатанный рукав пиджака — как ни старался Румпельштильцхен быть аккуратным — насквозь пропитался кровью, где-то под черепной коробкой снова прозвучал вопрос о том, стоит ли платить такую цену. На этот раз голос, задававший его, был низким и хриплым. «Тебе незачем отправлять ведьму в ад. Ты можешь устроить ей ад и здесь: нам хватит сил и изобретательности… — раздавался слышимый лишь ему одному вкрадчивый шёпот. — Мы придумаем для неё худшие пытки, отплатим ей за всё, что тебе пришлось перенести». — Бейлфаер мертв, — резко оборвал Румпельштильцхен. Но голос не умолк, напротив зазвучал настойчивей: «Неужели месть того стоит? Подумай, он возможно не твой сын. За столько лет ты так и не удосужился проверить… " Румпельштильцхен криво улыбнулся: — Зосо, — прошипел он сквозь зубы и проследовал в угол ангара, где стояли прислоненные к стене лопаты, — Давненько ты не показывался. Румпель взял лопату и взрыхлив землю стер ранее начертанные знаки. — Испугался, что скоро придётся исчезнуть навсегда? Румпельштильцхен острием кинжала написал положенную руну, отсчитал шесть шагов и присел на корточки: острие кинжала легко вошло в плотно утрамбованную землю. Румпельштильцхен кивнул каким-то невысказанным мыслям и, игнорируя пульсирующие жаром раны и назойливо зудящего в ушах Зосо, вписал в круг еще один знак. «А почему ты решил, что я — Тьма? Магия? Воплощение кинжала? А что, — мягкая хрипотца в голосе его невидимого собеседника сменилась рвущими нервы высокими мяукающими нотами, — если ты безумен, и я только плод твоего больного воображения, доороогуша?!» Румпельштильцхен подошёл к выемке, находящейся в центре круга, поднял руку и полоснул по ней в последний раз, перечеркивая все старые надрезы длинной чертой, тянувшейся от левого края самого верхнего из них, к правому нижнего, сделанного первым. Оценить точность линий на сплошь измазанной кровью руке было сложно. «Ты так жа-алок», — надрывался призрачный голос. Но это не должно было иметь значения. Так же как и раздирающая левую руку на части боль. За полтора столетия Темным Румпельштильцхен почти забыл о том, какой невыносимой она бывает — эта самая банальная физическая боль, но пребывание в том месте, куда он собрался отправить Зелену, заставило его вспомнить. Рукоять кинжала нагрелась почти докрасна. Капли крови, стекавшие по лезвию вспенились. Румпельштильцхен очертил в воздухе широкий круг, и он тут же вспыхнул огненной линией перед глазами. «Ты жа-лок, ты смешон…» Ему нужно было в точности повторить изображенную на земле пентаграмму. «Доо-рогууша». Рисунок вспыхнул огненным очерком в воздухе и вмиг погас, осыпался серым пеплом. Стало так тихо, что Румпельштильцхен отчетливо слышал собственное дыхание, биение сердца, шорох ветвей там, снаружи. Дело сделано. По крайней мере полдела. Он спрятал кинжал обратно. Уже на улице, морщась от боли, провел ладонью по сочащемуся кровью запястью, позволяя порезам затянуться, зачерпнул горстью дождевую воду из бочки, оттер кровь тут же пришедшим в негодность носовым платком. Оставшееся казалось более простым. Доехав до участка, Румпельштильцхен с помощью простейшей магии уничтожил и замок, и камеры наблюдения (бедный-глупый Дэвид, наивно рассчитывать на подобные средства в городе, напичканном волшебством), а дальше сыграл свою роль в придуманном Зеленой спектакле. Он вынес приговор и привел его в исполнение. Это могло бы быть даже трагично, если бы ведьма не фальшивила так отчаянно. Она гримасничала, изображая ужас, но не забыла для верности упомянуть смерть Бея, чтобы маг ненароком не расчувствовался всерьёз. Румпельштильцхен должен был торжествовать, но не испытывал ничего, кроме брезгливости. Он резким движением вонзил кинжал в левую грудь ведьмы. Этого удара было бы достаточно, чтобы убить любого. Но ведьма не обмякла, падая под весом собственного тела, а замерла, охваченная зелёным сиянием, и рассыпалась на сотни осколков, пылью осевших на пол камеры. За мгновение до этого Румпельштильцхен успел разглядеть самодовольную улыбку, тронувшую её губы. Зелена рассчитывала ускользнуть. И от смерти, и из Сторибрука: развоплотившись, перейти через временной портал в далёкое прошлое, изменить его по своему вкусу и вернуться назад. Румпельштильцхен не смог уничтожить эту лазейку, но изменил место назначения. Портал стал переходом не в прошлое, а в царство мертвых. В самый центр выстроенного Аидом огненного лабиринта. Румпельштильцхен открыл эту дверь своей кровью (кровью того, кто побывал на той стороне и сумел вернуться) и запечатал силой Темного, навсегда отрезав Зелене путь назад. «Ты одолеешь Зелену», — всплыли в памяти слова Бея, и Румпельштильцхен крепче сжал рукоять ставшего ненужным кинжала: — Я справился, сынок. Тусклые осколки закружились в вихре зелёного дыма. Надо было убираться, пока никто не застал его здесь. А то чего доброго придётся занять место Зелены в камере или, хуже того, обосноваться в одной из палат психиатрического отделения, по соседству со ставшим неугодным Сидни Гласом. Румпельштильцхену вовсе не хотелось испытывать на себе милосердное правосудие героев: он плохо понимал, для чего Бейлфаер вернул его к жизни, но уж точно не для того, чтобы ее остаток он гнил в каком-то душном подвале. Он вышел из участка вместе со стелившейся по тротуару позёмкой зелёного тумана, сел за руль и поехал… Румпельштильцхен вряд ли бы смог сейчас сказать, куда направляется или что занимает его мысли. Он и сам был точно в тумане и очнулся, только обнаружив, что с силой вдавливает педаль тормоза. Румпельштильцхен едва не вылетел через лобовое стекло, и лишь спустя несколько секунд до него дошли причины собственной поспешности: на дороге мелькнула человеческая фигура, и рефлексы опередили сознание. На обочине стояла Эмма Свон. Взъерошенная, целая и невредимая. — Торопитесь на тот свет, мисс Свон? — Нет, но… — Эмма указала на сияющий над лесом столп зелёного цвета, — Эта штука, надо выяснить, что такое. «Портал открылся», — отметил Румпельштильцхен про себя, а вслух продолжил отчитывать Спасительницу: — И ещё раз, мисс Свон, чего вы так спешите на встречу неизбежному? Оно и так вас в свой час настигнет. Или вы вернули себе магию? Как вы собрались деактивировать портал — уговорами или, может быть, пистолетными выстрелами? — заключил он ворчливо. Эмма пожала плечами. — Я не знаю, — ответила она просто. — Генри хочет видеть меня героем… — И вы решили, что глупо погибнув, сможете доказать ему, что им не являетесь? — переспросил Голд раздраженно. — Скорей наоборот, — пробубнила Эмма мрачно. Во всем ее облике сквозила столь не свойственная ей растерянность, что Румпельштильцхен невольно поинтересовался: — Что случилось? — Генри, — Спасительница шмыгнула и Румпельштильцхен наконец увидел, что нос у Эммы красный и распухший, так же как ее глаза, — он выбрал Реджину. Румпельштильцхен посмотрел на Эмму, на изумрудное сияние над ангаром, на простирающуюся впереди дорогу. — Ладно, садитесь, по пути расскажете. Тем не менее, какое-то время они ехали молча. Когда высившийся над деревьями столп зеленого цвета полыхнул багровым и исчез, Румпельштильцхен почувствовал, как сила, бывшая с ним столь долго, покидает его, замедлил ход и, свернув на обочину, остановил кадилак. В этом не было настоящей нужды: разница пока была едва ощутима. Но ему захотелось попрощаться. С городом? С прошлой жизнью? Эмма сидела так тихо, что Румпельштильцхен почти забыл о ее присутствии. Но она заговорила — негромко, глухо, ожесточенно бросала слова в воздух и не ожидая, кажется, ни ответа, ни совета.