Я тебя планирую помнить долго

Самое страшное – это когда тебя начинает душить то, от чего ты когда-то был счастлив. Да, самое страшное – когда память начинает быть настолько болезненной, что она перестает воспринимать реальность, и вместо этого крутит картинки прошлого. Нет ничего страшнее памяти тела. Она заполняет тебя полностью, не давая даже шанса на оправдание. Нечаянного движения, касания хватит для того, чтобы увидеть давно ушедший сюжет какой-то нереальной жизни. Память, которая воспроизводит образы, не так страшна, потому что она похожа на сон. Ты вздрогнешь, словно от страшного сна, а потом успокоишься. Да, какое-то время тебя будут пугать эти образы, потому что они слишком отчетливы и слишком близки. Но потом эта память стирается и остается только легкий образ какого-то совершенно туманного и расплывчатого сна. Никки всегда чувствовал, что прикосновения Томми совершенно отличны от чьих-либо еще: сильные руки, но с мягкими подушечками пальцев всегда выдавали в нем барабанщика. Никки всегда мог понять, когда его касается Мик своими жесткими и тонкими пальцами, он знал, когда его касаются девушки, их руки всегда были мягки и слишком нежны. Но он всегда также мог отличить его касания, человека, которого он бы предпочел не вспоминать. Просто однажды его имя стало запрещено говорить в присутствии Никки. Это знали. Сикс прятался за странным словом «обида», которое он взял себе в оправдание. Может быть, это и было хоть маленькой правдой. Басист действительно был обижен. Но скорее на себя, потому он позволил этому случиться. Ситуация вышла из-под контроля, когда Никки прикончил третью бутылку виски. Его рассудок приятно помутнел, позволяя выпустить на волю все чувства и эмоции. Он охотно играл роль послушной жены Томми Ли, развлекая друзей и собутыльников. - Я хочу тебя поцеловать!- сказал на распев Томми, пересаживая себе на колени басиста. - Ну так поцелуй!- Сикс послушно обвил руками шею барабнщика, отдаваясь странному поцелую. На публике они были просто сумасшедшими друзьями, которые живут по каким-то придуманным законам, которых, правильней сказать, не было вообще. Они послушно играли роль мужа и жены, и все верили им. И все верили, что это просто их стиль жизни. Никто ни на секунду не мог представить, что их амплуа могут стать частью их жизни. Послышав одобряющий смех «зрителей», Томми продолжил опускать свою ладонь все ниже и ниже по груди Никки, пока не добрался до застежки на брюках Сикса. Барабанщик все прекрасно рассчитал: за столешницей этих движений никто не увидит, а басисту крышу снесет. Томми прекрасно знал, что делал с Никки алкоголь. Он становился прост в своих желания. И Ли это, черт побери, нравилось! Ему нравились пухлые губы Сикса, ему нравилась его задорная усмешка. Он знал его лучше кого-либо. Он знал, что, когда Никки закусывал нижнюю губу, это означало, что он что-то задумал, а, когда облизывает губы, что он волнуется. Он знал, что, когда его глаза становились серо-зелеными, он в раздумье, а когда почти серыми, он был в мрачных мыслях. Также он знал, что когда цвет его глаз становился зеленым, словно яблоки, он был неимоверно счастлив. Томми это нравилось, и он принимал его. Он знал, что нет ничего сильнее его зависимостей, которых было у него слишком много. Томми знал, что никого ближе, чем он, у Никки нет. Да, это барабанщику нравилось больше всего. - Тебе же нравится, да?- Ли коварно блеснул глазами, когда его рука уже оказалась по ту сторону брюк Сикса. Никки улыбнулся и вновь продолжил поцелуй с Томми, но от барабанщика не скрылось, как тот судорожно облизнул губы. Сикс чувствовал, что что-то имеет какие-то схожие очертания, но они никак не затрагивали его память. Он знал, что его ощущения, где-то рядом с его памятью, что они вот-вот заденут ее. Его чувства вдруг превратились в неопытного сапера, чья нога стоит в миллиметре от рабочей мины. Но алкоголь не давал ему нажать на тормоза. Да это было и невозможно. Сикс не был таким человеком, кто привык останавливаться. Ему нужно было все. Но это граничило с безумием и его душевным покоем. За это короткое время он понял, насколько сильно он играет с огнем. - Я думаю, та дверь нам очень пригодится,- Томми, увлекая Никки за собой, даже не позволил ему опомниться. Сикс и не хотел этого. Ему казалось, что все идет правильно. С ним играла его память, и он даже не понимал этого. Возможно, тогда бы он прекратил это, остановил бы весь этот разлагающий процесс его души и его эмоций. Иногда память может лишить рассудка. - А вот и пришло время моего подарка на твой день рождения,- Томми, закрыв за собой дверь туалета, снова приблизился к Сиксу. Губы барабанщика снова дотронулись губ Сикса, и тот, снова взяв инициативу в свои руки, зажал Никки между собой и большой столешницей с раковиной. Басист понял, что происходит, только когда Томми уже стоял перед ним на коленях, а Сикс в свою очередь судорожно сжимал в руках пряди его волос. Все должно было быть совершенно иначе, совершенно не так. Никки болезненно взглянул в большое зеркало напротив, и увидел совершенно другое отражение. Память тела воскресила болезненное прошлое, от которого он уже несколько месяцев бежал. С ним было все совершенно иначе, и в тоже время так похоже. Никки мог прийти к нему домой, пить виски, а потом он целовал его будто совершенно случайно, и уже через пару минут они лежали на полу. Он касался своими губами уха Никки, и тому казалось, что земля уходит из-под ног. Томми никогда не дотрагивался губами до его мочки уха или проводил кончиком языка по ушной раковине. Наверно, это было единственное воспоминание, которое хранила память. С этим человеком Сикс чувствовал каждую клеточку своего тела, которое послушно отвечало на все его прикосновения. Этот человек также стоял перед ним на коленях в этой же туалетной комнате, и Никки также однажды заглянул в зеркало. «Винс»,- произнес одними губами Сикс, когда память воскресила имя, которое он так пытался забыть, и он с силой сжал в кулаках волосы Томми. «Что-то не так?»,- в глазах барабанщика не было ни доли вопроса, он знал свое превосходство над телом Никки, поэтому беззвучно продолжал дразнить того кончиком языка. Каждое прикосновение болезненно резало его память. Каждая клеточка отзывалась на эти прикосновения, которые были столько похожи и в тоже время - нет с прикосновениями Винса. Нил делал все с какой-то нежной медлительностью. Он словно пробовал Никки, каждый раз боясь обжечься об него. Сикс сходил с ума. Он сходил с ума, когда они сидели у Винса на кухне и пили кофе, а потом как будто пьянели с него. И тогда тот, кто первый принял инициативу на себя, чувствовал, как болезненно ноги партнера опоясывают бедра, а руки касаются каждого сантиметра спины. Винс вообще не был похож даже на человека, с которым Сикс мог бы переспать, тем более на человека, к которому он смог так бы привязаться. - Продолжим?- Томми, встав с колен, потянулся к своему ремню. - Нет,- голос Никки настолько был не похож на его собственный, что даже он сам испугался. - Как скажешь,- пожал плечами барабанщик, конечно же, записывая этот голос басиста себе в награды. - Это мое,- Сикс не мог узнать себя.- Я не хочу вдаваться в подробности. Пожалуйста. - Как скажешь, как скажешь,- Ли повернул дверную ручку, предвкушая, как он, наконец, трахнет Никки в ближайшую пару часов. - Что же ты делаешь со мной, Винс?- Сикс повернулся к зеркалу лицом и склонился над раковиной,- Что ты делаешь со мной? Никки прекрасно мог сохранить самообладание, когда кто-то говорил о Ниле, или когда он вдруг встречал его на одной из улиц Лос-Анджелеса. «Винс Нил покинул группу из-за творческих разногласий»- так написали газеты пару месяцев назад. Творческие разногласия. Никки и сам не мог понять, почему все так вышло. В памяти осталась только какая-то пьяная ссора и обида со стороны Винса. И эти прикосновения, которые горели яркими пятнами на памяти Сикса. Каждый раз, когда кто-то с такими похожими руками касается басиста, он надеется, что это Винс. Каждый раз, когда звонит телефон, он не сразу снимает трубку, потому что не знает, что сделает, если услышит этот знакомый голос. Каждый раз он проклинает себя за то, что позволил Нилу заполучить его память, поместиться в его мыслях. Каждый раз, когда Джон Караби начинает петь, Никки хочется размозжить ему гитарой черепную коробку только потому, что каждый раз он хочет услышать не его голос. Сикс проклял себя за свою двуличность: сумасшедшего пофигиста и человека памяти. - Видимо я тебя планирую помнить долго,- тихо прошептал Никки и обдал свое лицо ледяной водой.- Но ты сам вернешься,- ехидно улыбнулся сумасшедший Сикс, которого все знали.