Эта темнота… такая успокаивающая. В ней хочется остаться навечно. Она приятно греет истерзанную душу, что натерпелась за свою жизнь столько отвращения и холода.
Он хотел умереть. Но не потому, что ему надоело жить. А потому, что он не хотел мешать жить
ему. Поэтому всякий раз, когда его спрашивали, зачем ты это делаешь, он отвечал, что жизнь не имеет никакого смысла. Красивое самоубийство — вот что поистине прекрасно.
А сам страдал. Страдал от безысходности, боли и холода, что дарил ему один-единственный человек, ради которого он хотел умереть последние несколько лет. Вот только не получалось. И любая, даже самая искренняя забота, разбивалась на мелкие осколки о толстую стену льда между ними.
И он всё равно любил его. Отчаянно, слепо. И был готов терпеть столько, сколько потребуется… но сил не осталось.
У него ещё не было шрамов на теле, когда они встретились. Он был жизнерадостным мальчишкой, с острым умом и весёлой улыбкой. Его соулмейт — раздражительным и холодным рыжеволосым, от одного голубого взгляда которого мурашки по коже.
Он надеялся, что они смогут найти общий язык, и всячески старался с ним сойтись и подружиться. Хотя бы подружиться. Но всякий раз его безжалостно отталкивали, находя всё новые и новые причины не видеться.
— Сдохни ты уже, чёрт тебя дери! — бросил как-то рыжеволосый в порыве гнева, испепеляя взглядом ошарашенного соулмейта.
В тот день он совершил первую попытку самоубийства. Спасла его чистая случайность по имени Мори Огай, который нашёл его, перерезавшего себе вены в ванной. К счастью, он успел вовремя, и поэтому уже через полчаса забинтовывал руки холодному, с отрешённым взглядом шатену.
— Зачем ты это сделал? — спросил он. Будучи его наставником, он не мог не поинтересоваться. Он знал мальчика с детства, и прекрасно помнил, насколько влюблённым в жизнь он был.
— Он попросил меня об этом, — Мори не сразу замечает, что по щекам воспитанника катятся слёзы. Крупные, горячие. А глаза резко наполняются болью и отчаянием. — Я ему не нужен. Я не хочу портить ему жизнь своим присутствием.
— Идиот! — прорычал мужчина, завязывая узелки на бинтах. — Это не повод умирать. Ты любишь жизнь, Дазай. Так зачем расставаться с ней ради какого-то мальчишки?
— Он — мой соулмейт, — опустив голову, говорит тот. — Я не хочу…
— Умирать ты не хочешь — это твоё истинное желание, — Мори присаживается рядом на диван. — Прекращай это. Ты живёшь не ради него, а ради себя. Может, ты и хочешь ему счастья, но он его тебе явно не хочет. Поэтому, будь так добр, подумай о себе хотя бы немного.
— Угу, — только и бурчит в ответ мальчишка, шмыгая носом.
На следующий день многие спрашивают у него, в чём дело и что с руками, но он лишь улыбается людям, говоря, что всё в порядке. И лишь единственный человек не замечает ничего. Просто проходит мимо, больно задевая его плечом. И сердце Дазая сковывают цепи боли. Снова.
В этой темноте есть что-то особенно прекрасное. Ты не чувствуешь боли, не чувствуешь ничего. Просто спокойствие. Тело расслаблено.
Это и есть смерть? Такая она? Смерть, которой он так старался достигнуть на протяжении пары лет? Если это так, то он ею доволен…
— Хочешь? — Дазай протягивает плитку шоколада своему напарнику, но тот лишь бросает на неё косой взгляд и отворачивается. А ведь Осаму знает, что он любит сладкое и никогда от него не отказывается… если только его не предлагает сам Дазай. В таких случаях он получает лишь равнодушие.
Он ему не нужен. Ни как партнёр, ни как соулмейт. Вот он уже встаёт со своего места, шагая по бетонному полу тренировочной площадки, и останавливается рядом с невысокой и узкоплечей Гин. Та протягивает ему какую-то сладость, и он с радостью принимает её, даже улыбается в ответ.
Дазай пытается понять, что в нём не так. Пытается понять, почему он так относится к нему. Это всё из-за метки, что спокойным рисунком алой камелии прячется под волосами на затылке? Всё из-за неё, да?
Рядом откуда-то появляется Мори. Он словно чувствует что-то, а потому появляется всегда вовремя, когда его воспитаннику требуется поддержка. И тот улыбается, глядя в серые глаза Босса с благодарностью.
— Хотите, Мори-сан? — спрашивает он, протягивая мужчине открытую шоколадку, от которой уже успел отломить пару кусочков.
— О, это же «Амедей Порселона», да? — с энтузиазмом спрашивает тот, глядя на знакомый бренд, и тут же отламывает себе дольку, с довольным видом отправляя её в рот. — Потрясающий шоколад. Где ты его достал?
— Да не важно, — Дазай рассматривает обёртку, а Мори снова заметил полные боли карие глаза. С тех пор, как он встретил своего соулмейта, эта боль поселилась в раньше всегда весёлых и жизнерадостных глазах.
— А мне можно? — Элис возникает из ниоткуда, запрыгивая на коробку рядом с шатеном. И тот с лёгкой улыбкой делится с ней, позволяя даже залезть к себе на колени. Взглядом он отыскивает своего напарника, который продолжает над чем-то смеяться рядом с «Ящерицами» и даже не обращает на него внимания.
С трудом он заставляет себя обратить внимание на Элис, которая увлечённо рассказывает ему что-то про их приключения с Ринтаро, уплетая дорогую шоколадку за обе щеки.
Цветы камелии. Потрясающие, редкие, ужасно красивые. Почему метка на затылке имеет такой рисунок? Хуже того, она меняет свою форму, словно живая. Дазай не раз это наблюдал. Её бутоны то раскрываются, то закрываются, то на тонких веточках появляются несвойственные ей шипы. За этим интересно наблюдать.
И ещё хуже осознавать, что у того, кто тебя ненавидит, есть такая же.
Но теперь это всё неважно, так ведь?
— У тебя серьёзные рваные раны. Давай я забинтую их тебе, — Дазай держит в руках бинты и средства для обработки ран. Однако встречает лишь презрительный взгляд голубых глаз и громкое фырканье.
— Пошёл к чёрту, мне не нужна твоя помощь! — говорит он с отвращением, зажимая ладонью глубокий порез на плече. — Когда ты, наконец, оставишь меня в покое?!
Дазай растерянно смотрит ему вслед. Он просто уходит, шатаясь из стороны в сторону, находя взглядом Хироцу, к которому и подходит ради того, чтобы тот помог ему с перевязкой.
От несправедливого отношения к себе хочется взвыть. Но он лишь плотнее сжимает губы и, опустив на стол всё, что держал в руках, покидает комнату.
Этот рыжий коротышка словно желает сделать ему как можно больнее. Он словно нарочно ранит его, показывая, что лучше он примет что-то от другого, чем от него. И не важно, что Дазай из кожи вон лезет, чтобы завоевать его доверие, хотя бы как-то обратить на себя внимание.
— Дазай-сан мог бы помочь вам с этим, — слышит он, когда дверь уже почти закрылась.
— Я не желаю его видеть, не то, что принимать помощь! — голос, полный презрения — и дверь с шумом закрывается. А Осаму не сразу понимает, что слова соулмейта режут его, подобно острому лезвию ножа.
И в тот же вечер его буквально вынимают из петли, вновь успев каким-то чудом. Мори словно чувствует, что что-то не так, и знает, когда нужно прийти на помощь.
А после сидит рядом с воспитанником на диване в квартире и молчит. Просто смотрит, как тот поглощает виски прямо из горлышка бутылки, а на его шее красуются чистые бинты, скрывающие следы пребывания в петле. Синяк получился знатный, и простым шарфом или воротом рубашки его не скрыть.
Однако Дазай жалеет лишь о том, что не смог умереть. Снова.
Он столько раз стремился к смерти. И вот, наконец, она сжалилась над ним, принимая в свои холодные объятия. Ему больше не придётся страдать. Он просто уснёт. И не будет больше никому мешать.
С каждым днём он сгорал. И если до встречи со своим соулмейтом он был красивой яркой свечой, то сейчас от него остался лишь жалкий огарок.
Мори видел всё — и ничего не мог сделать. Боли в глазах его воспитанника только прибавлялось с каждым днём, а желание жить угасало с каждой секундой.
Он больше не видел того жизнерадостного мальчишку, которым он был когда-то. Огай взял на воспитание восьмилетнего Дазая весёлым, улыбчивым, неунывающим пацанёнком. И что сейчас с ним стало? От него веет холодом, отчаянием. В Мафии даже пошли разговоры о том, что худшее для врагов Дазая то, что Дазай — их враг. К своим восемнадцати годам он превратился в того, кого боится и уважает вся Портовая мафия. В того, кто запросто может прострелить череп, даже глазом не моргнув. В того, кому к чёрту жизнь не нужна. И он ищет смерти в любом удобном месте.
Однако, он до сих пор пытался заботиться о том, кому на него наплевать. Не так давно Мори узнал, что Чуя Накахара заболел. Слёг с температурой, да такой, что едва ли что-то соображал.
И пропал Дазай. Несложно было предположить, где он.
Несколько дней он, не слушая возражений, лечил упрямого мафиози, пихая в него кучу таблеток, сбивая температуру и помогая справиться с болезнью. Однако, когда ему всё же удалось добиться результата «тридцать шесть и восемь», он услышал в свою сторону: «Пошёл вон».
И сказано это было с таким презрением, что на несколько мгновений тело словно сковало оцепенение. Он не мог поверить, что за его старания он не получил даже банального «спасибо».
— Если ты ждал благодарностей, то ты полный кретин, — рыжеволосый спокойно пил заваренный Дазаем чай с жасмином, смотрел в окно, а вся его натура источала неприязнь к суициднику. Да вот только Чуя не знал, что шатен совершал самоубийства. Он даже не обращал внимания на бинты, которые с определённой периодичностью появлялись на теле его соулмейта.
— Я просто рад, что ты в порядке. Выздоравливай и возвращайся к работе, — произносит он сквозь зубы, стараясь не выдать собственной боли от произнесённых Накахарой слов. А после разворачивается и направляется к выходу.
— Я каждый раз отталкиваю тебя! — неожиданный выкрик со стороны напарника заставляет его обернуться. — А ты всё равно предлагаешь мне свою грёбаную помощь! Всё равно пытаешься быть чёртовым добрым мальчиком, который заботится о своём соулмейте! Зачем так лицемерить, Дазай?! Ты можешь просто возненавидеть меня, наконец?! Отвали ты, чёрт тебя дери! Зачем ты это делаешь?!
Стакан в руках парня лопнул, осыпаясь осколками на пол. По ладоням потекли тонкие струйки крови. Осаму вздохнул, а после, словно не слышал всего, что ему сказали минутой ранее, прошёл в ванную, взял из аптечки бинты и перекись.
— Да чтоб тебя! — буквально рычит Накахара, но Дазай молчит. Просто насильно усаживает его на диван и, не слушая возмущений и возражений, перебинтовывает ему ладонь.
— Ты ведь управляешь способностью с помощью рук. Их нужно беречь, — а шатен делает вид, что действительно ничего не слышал, бережно наматывая бинты на тонкие кисти напарника.
— Откуда у тебя эти… — Чуя не договаривает, наконец, заметив перевязки на предплечьях Осаму. Но тот только приподнимает уголки губ.
— Просто получил недавно ранения на задании, не обращай внимания, — говорит он. «Как и раньше. Просто не обращай внимания. Эти бинты на мне уже несколько лет, а ты только соизволил их заметить. Ну, хотя бы на этом спасибо».
— И на шее тоже? — скептицизм в голосе рыжеволосого говорит о том, что он явно не верит.
— Да. Какой-то умный парень едва не прострелил мне шею. Я отделался широкой царапиной, — врёт Дазай профессионально. Но что-то ему подсказывает, что Накахара ему не верит. Ну и наплевать. Это его дело.
И лишь когда с перевязкой закончено, шатен поднимается на ноги и берёт в руки свой плащ.
— Почему ты помогаешь мне? Я ведь только и делаю, что отталкиваю тебя. Зачем ты это делаешь? — спрашивает он, когда парень почти вышел из комнаты. И тот замирает в дверном проеме.
— Потому что я люблю тебя. Или потому, что я мазохист, — спокойно произносит он, глядя на дверь. — Но я больше тебя не потревожу. Обещаю. Ты можешь не беспокоиться об этом.
И исчезает из квартиры, оставляя ошарашенного рыжеволосого одного.
Морозный воздух зло кусает лицо и уши. На мосту тихо и спокойно. Людей нет. Ночь полностью вступила в свои права. Дазай тяжело вдыхает воздух ртом, выпуская пар, а затем смотрит вниз.
— Я не потревожу тебя больше. Обещаю, — одними губами говорит он, а затем, ловко поднявшись на высокие перила, расставляет руки в стороны и камнем падает вниз. И он не слышит, как кто-то окликает его. Вода быстро поглощает его в свои объятья. Холодная, быстротечная. И сознание практически сразу отключается. Больше нет ничего. Только темнота…
***
Чуя Накахара не успел. Метку невыносимо жгло после того, как Дазай ушёл из квартиры. Погружённый в свои мысли парень даже не заметил этого поначалу. Но жар становился всё сильнее, а затем вдруг сменился на чертовский холод. Тут явно было что-то не так.
— Что ты задумал, чёртов придурок?! — рычит он, и, не выдержав, срывается с места и вылетает прочь из квартиры.
Улицы пустые. Он пересекает их быстрым шагом, не понимая, зачем и почему ищет этого идиота. Ему ведь безразлична его судьба. Так почему же он идёт куда-то?
Ноги сами принесли его на главный мост Йокогамы. И последнее, что он увидел — тело Дазая, камнем падающее вниз. Выкрик срывается с губ прежде, чем он успевает понять.
Он почему-то вовсе не думает. Просто спускается к воде, чтобы найти тело напарника. И находит довольно быстро, вытаскивая тело на сушу…
***
В больнице его чудом спасли. Чуя даже не помнил, как он умудрился оказать первую помощь. Сделал всё на автомате, а сейчас зачем-то сидит в больнице. Ему ещё несколько минут назад разрешили зайти в палату, но он медлил. И только сейчас позволил себе переступить её порог.
Бледный, словно обескровленный, с переломанными рёбрами, каким-то чудом спасённый, Дазай лежал на кушетке под приборами. О том, что он жив, свидетельствовал только кардиограф своим мерным писком.
Накахара подходит ближе. С рук и горла исчезли бинты, и теперь он мог лицезреть огромное количество шрамов на руках, широкий след от верёвки…
— Это из-за тебя, — от неожиданности парень подпрыгивает и оборачивается, встречаясь взглядом с появившимся в палате Мори. Тот выглядит усталым и сонным, но взгляд его выражает высшую степень недовольства. — Как думаешь, откуда эти шрамы появились?
— Я не… — Чуя запинается, не договорив.
— Верно. После твоего отчаянного приказа. Ты обронил эту фразу даже не задумавшись, а он в тот же день перерезал себе вены. Я едва успел ему помочь, — проговорил босс, проходя в палату. — Он сказал мне тогда, что не хочет мешать тебе жить. Понимаешь? Он был готов умереть, чтобы ты был счастлив.
— Он совсем идиот… — хотелось сказать это возмущённо и с вопросом, но получилась лишь обречённая констатация факта.
— В следующий раз думай, прежде чем что-то говорить. Я столько раз вытаскивал его с того света, что даже сбился со счёта, — Мори опускается на стул и долго смотрит на воспитанника. Кажется, он словно не дышит. — Знаешь, каким он был, когда я взял его под опеку? Ярким, улыбчивым, солнечным мальчишкой с горящими карими глазами. Он заразил меня этим. Он любил жизнь больше, чем что-либо.
Чуя слушал его, затаив дыхание. Смотрел на привычное лицо Мори-сана и не узнавал его. Этот вечно уверенный в себе мужчина, гордый и хитрый, сейчас выглядел растерянным, усталым и ужасно печальным. Он не смотрел на своего собеседника, нет. Он смотрел только на едва дышащего Дазая.
— А потом появился ты — его соулмейт. Я надеялся, что вы наладите отношения. И он на это надеялся. Он пытался найти к тебе подход, пытался оказать тебе максимум внимания, — казалось, Огай вообще никого не слышит и не видит. Сидит в своих мыслях и просто говорит. — А ты с таким поразительным свинством не замечал его. Каждым своим словом, действием ты ранил его. А он всё равно почему-то любил тебя. Я не знаю, может, всё дело в связи, но он был готов даже расстаться с жизнью, чтобы ты был счастлив. Понимаешь, насколько сильно он любил тебя?.. А теперь я не знаю, сможет ли он вообще улыбаться после такого.
— Я… сломал его? — пробормотал Накахара одними губами.
— Ответь мне на один вопрос, Чуя-кун, — Мори поднял на него глаза. — За что ты так ненавидел человека, который без памяти тебя любил?
— Потому что он мой соулмейт, — неожиданно тихо произносит парень, запуская пальцы в свои волосы. — Потому что он заботился обо мне, хотя я всячески отталкивал и игнорировал его. Потому что он продолжал быть ко мне добрым, несмотря на мой скотский характер и мерзкую натуру. Потому что он каждый чёртов раз приходил на помощь, хотя я никогда его не просил! Потому что… просто потому что это Дазай.
Рыжеволосый не заметил, как по щекам покатились крупные слёзы. И с чего он вдруг разревелся… как девчонка. И от чего-то так стыдно стало, словно Мори-сан насильно выворачивал его душу наизнанку.
— Ты ненавидел человека за любовь и доброту к себе, — Босс медленно поднялся на ноги, запуская руки в карманы плаща. — Ты не достоин его любви, Накахара. Но это решать не мне. А ему. И то, что он любит тебя, ещё раз доказывает, что у него огромное сердце. Хотя он отчаянно скрывает его, показывая себя хладнокровным убийцей и лучшим мафиози. Я жалею лишь о том, что не смог вовремя сберечь его от тебя.
А затем Мори просто ушёл, оставляя Чую наедине с Дазаем.
Парень долго смотрел на бледного напарника, после чего пересел на край кровати.
Руки у суицидника холодные, израненные. Шрамы располосовали кожу на запястьях.
Из-за него.
Впервые в жизни Чуя вдруг почувствовал себя безумно виноватым. В голове возник один единственный вопрос — за что он так ненавидел человека, который заботился о нём больше, чем кто-либо?
Писк приборов раздражает. Господи, неужели он до сих пор жив? Да почему, чёрт возьми?!
Кто-то неожиданно сжал руку в мягкой ладони. Глаза с трудом открылись.
— Чуя?! — ошарашено произнёс Дазай, замечая рядом со своей кроватью спящего головой на тумбочке Накахару. Он явно не заметил учащённого писка приборов, продолжая спать как ни в чём не бывало. Вид у него был крайне умиротворённый.
Однако одно неловкое движение рукой разбудило спящего мафиози, и он тут же встрепенулся, устремляя взгляд на очнувшегося шатена.
— Наконец-то, — пробормотал он, потирая глаза и широко зевая. — Долго же ты спишь.
— Что ты здесь делаешь? — суицидник прикрыл глаза, отворачивая голову. Почему-то именно сейчас не хотелось видеть соулмейта, и он честно хотел, чтобы тот ушёл. Впервые в жизни он не хотел, чтобы Чуя находился рядом.
— Вообще-то, это я вытащил тебя из воды, кретин, — Накахара хотел сказать это со злобой, но получилось как-то тихо и жалобно. И нисколько не обидно.
— Зачем? — бесцветно поинтересовался шатен. — Я хотел умереть, разве не ясно?
— Из-за меня? Ты хотел умереть из-за меня, да? — он не тратил время на предисловие. Он задал вопрос прямо в лоб, желая услышать ответ на него.
— Ведь ты же хотел этого, не так ли? — почему его голос такой безразличный?
— Нет, идиот! — вдруг выкрикнул парень, подрываясь на ноги. — Я никогда не хотел, чтобы ты умер! Ты воспринимаешь слова, сказанные в гневе, буквально!
— Нет, Чуя. Ты хотел этого. И тебе было бы легче…
— Да что с тобой такое, Дазай?! — рявкнул разозлённый Чуя, глядя на него. — Ты даже не смотришь на меня! Ты… твой голос…
— Я перегорел, — прерывает он его, продолжая разглядывать ветви за окном. — Я больше не хочу ничего чувствовать, Чуя. Я устал. Я больше не хочу… Мори-сан верно говорил. Я как свеча. Могу долго гореть. Но в конце концов перегораю. Как и сейчас.
— А если… — рыжеволосый опустился на край кровати, после чего мягко повернул лицо Осаму, заставляя взглянуть себе в глаза. — А если я вновь смогу тебя зажечь? Знаешь, ведь свечи можно восстановить. Нужно лишь собрать воск и поставить новый фитиль.
— Хватит, пожалуйста, — Накахара застывает, когда видит в карих глазах бездонный омут накопившейся боли. — Я устал. Отпусти меня уже. Я больше не буду тебе докучать. Только позволь мне уйти. Теперь я уже сам сделаю это. Меня не нужно просить. Я…
Рыжеволосый не даёт ему договорить. Просто подаётся вперёд и крепко обнимает за шею, заставляя замолчать. Он буквально кожей чувствует, как из уголков глаз суицидника скатываются слёзы.
— Ты же мой соулмейт. Куда ты от меня денешься? — очень тихо говорит он, продолжая обнимать его. — Я знаю, я полнейшая сволочь, которая совершенно не ценит заботу. Я ненавидел тебя за то, что ты проявлял ко мне столько доброты. Столько нежности. Мягкости. Любви. Я, наверное, просто не умею этого делать. Поэтому мне было непонятно, зачем ты это делаешь. Зачем и почему.
— Потому что… просто потому что не могу иначе, — голос Дазая дрожит. Он не всхлипывает. Просто пускает слёзы и смотрит в потолок. — Я не знаю, почему я всё ещё люблю тебя. Не знаю… но больше доверять не могу. Как я и сказал — я перегорел. Я больше не хочу ни о ком заботиться, никого любить. У меня просто нет на это сил.
— Тогда позволь мне о тебе заботиться, — неожиданно произносит он, приподнимаясь на локтях. — Я знаю — я плохой соулмейт. Тебе не повезло. Мори верно сказал — я не достоин твоей любви. Но я хочу хотя бы завоевать твоё доверие обратно.
— Почему сейчас? — Дазай смотрит прямо в глаза. И Чуе кажется, что они пустые. Бесчувственные. — Сейчас, когда я едва не умер, ты делаешь такое заявление? Четыре с лишним года я пытался добиться от тебя хотя бы чуточку внимания. И только сейчас ты говоришь мне это. Ты хоть представляешь, как эгоистично это с твоей стороны?! Как больно ты мне делаешь, черт тебя дери?!
Мафиози вдруг наклонился вперёд и, заключив лицо напарника в ладони, поцеловал. Мягко, но уверенно, заставляя того судорожно выдохнуть себе в губы и… ответить. Ответить так, словно от этого зависит его жизнь.
— Прости меня, — шепотом произносит он ему в губы, — я знаю. Я не идеальный. Я сволочь, которая не умеет любить и видеть хорошее в людях. Но я хочу, чтобы ты меня научил. Хочу, чтобы ты научил меня любить.
— Ты не обязан учиться ради меня, — Осаму вновь отворачивается, прикрывая глаза. — Я не хочу заставлять тебя. Я больше не помешаю тебе жить, правда…
— Да что ты заладил?! С чего ты вообще решил, что мешаешь мне жить?! — Чуя всплеснул руками, обречённо вздыхая. — Я хочу этого не потому, что ты — мой соулмейт. А потому, что просто нуждаюсь в этом. И хочу, чтобы меня научил именно ты. Вот и всё, — он вновь наклонился к нему, проводя ладонью по щеке. — А я постараюсь сделать из тебя новую свечу. И вновь тебя зажечь. Ты не против?
— Если ты этого хочешь, то нет, не против, — Дазай грустно улыбнулся. Возможно, у него действительно получится — кто знает.
Может, ради этого стоит жить? Ради того, чтобы научить его любить?
