Третий год

– Мы встречаемся. – Это типа важно? – ведёт плечом Ивайзуми. – Мы что, ваши мамы? – говорит Ханамаки. – Это и так понятно было, – тут Ивайзуми не кривит душой, даже до него дошло быстро. – Тоже мне конспираторы, – парирует Ханамаки. – Ой, боже мой, раз это не проблема, то тогда начинаем тренировку, – Ойкава даже закатывает глаза и, хватая Мацукаву за запястье, уходит из раздевалки. Тишина, которая осталась с Ивайзуми и Ханамаки, придавила к полу и стенам. Ивайзуми поворачивает голову и смотрит на Макки, который вперся глазами в голубой шкафчик и, кажется, начнет сейчас разваливаться на части. – Почему это должно быть проблемой, – шепчет он слишком запоздало, слишком неуслышанно и слишком напрасно. Ивайзуми ничего не говорит ему. В воздухе слишком много обломков их самих, какие тут могут быть слова. Он несильно хлопает Ханамаки по плечу и выходит из раздевалки. Следующим утром Ивайзуми заходит в раздевалку и пугает Ойкаву и Мацукаву, которые целовались. Ойкава опускает глаза, отворачивается и идет к своему шкафчику, а Мацукава, кажется, просто немного раздосадован, хотя у Ивайзуми не очень хорошо получается читать его эмоции. Он кивает приветственно Ивайзуми, тот кивает в ответ и начинает переодеваться. – Привет, Ива-чан, – говорит Ойкава сипло и даже не смотрит. Ивайзуми всего лишь семнадцать, а у него уже болит сердце. – Привет, – отвечает он. Они с Ойкавой всегда приходили первее всех, потому что Ойкаве вечно не спалось. Они часто вместе ночевали, если было лень идти домой после ужина у Ойкавы-сан. И даже если они полночи играли в плэйстейшн, Ойкава всегда подрывался, едва солнце вставало. Теперь Ивайзуми всё чаще ночует дома, и Ойкава за ним не заходит. Мацукава и Ханамаки приходили одними из последних: Мацукава постоянно жаловался, что Ханамаки невозможно просто так взять и отодрать от кровати. Ивайзуми сильный парень, он вообще-то справляется. А вот что Ханамаки сегодня заставит себя встать без чьей-то помощи... это вряд ли. Ивайзуми сильный парень, только детская обида всё равно сильнее него. Он выдыхает и не знает, кому из них больше хочет врезать. Приходят первогодки, потом Яхаба, потом все остальные, но не Ханамаки. В раздевалке шумно и суетно, так даже спокойнее. – Где Ханамаки? – спрашивает Ивайзуми уже в зале. Как бы у всех, но как бы и не у всех вовсе. – Ханамаки-сан сказала, что он заболел... – говорит Мацукава, и Ивайзуми переводит на него взгляд, нет, разумеется, этот вопрос же не ему адресовался, с чего бы Ивайзуми изначально на него смотреть. Он замолкает, будто думает, говорить ли что-то дальше, – когда я заходил. Ивайзуми кивает, потому что ему опять кажется, что из лёгких воздух выкачали. Если бы за ним пришли Ойкава с Мацукавой, он бы тоже принялся болеть в срочном порядке. А может, он действительно не может оправиться от новости. Ивайзуми думает, что неплохо было бы зайти к нему, только он не был уверен, насколько хороша эта затея, пока он сам не пришел в себя. Ойкава и Мацукава. Мацукава и Ойкава. Ивайзуми видел, что они стали как-то больше общаться, больше переглядываться, больше списываться, и он понимал, к чему это всё ведёт, но совершенно не догонял, почему именно они. Откуда взялось всё, что взялось. Он и сейчас не понимает. Спрашивать не хотел, Ойкава, разумеется, не говорил. Но Ивайзуми знал, что рано или поздно сам расскажет. Только очень по-идиотски ждать переломного момента. Мол, сказали, что встречаются, – и на том спасибо. Чтобы не приходилось шифроваться и потом не объяснять, какого хрена они целуются, если их всё-таки заметили. Если бы Ивайзуми смотрел куда-то дальше, за Ойкаву, то понял бы с самого начала. Мацукава старался, выкладывался на тренировках, принимал его спайки, сбивал в кровь пальцы, шипел сквозь зубы и отдавал всего себя. Не только игре. И всё ради него, ради него, ради него. Чтобы Ойкава смотрел на него, чтобы улыбался ему, а не самому Ивайзуми, и чтобы был ближе. Совсем близко. Трогал пальцы, думая, что никто не видит. Хотя это же Ойкава, он сам заметит гораздо больше, чем остальные. Ему просто было плевать на это. А на Мацукаву не плевать. Он мял в руках тейп, рассматривал пальцы Мацукавы и что-то едва слышно шептал. А Мацукава забирал тейп и смотрел не на свои руки, а на лицо Ойкавы. Красивое лицо Ойкавы. И в этом взгляде Ивайзуми видел отражение всего, что недодал ему сам. Ойкава держится молодцом, а Мацукава смотрит на него, как на бесценное сокровище, и у него дрожат ресницы. Ханамаки действительно заболевает. И если бы Ивайзуми был ещё чутка черствее, то назвал бы его предателем. Он дышит и его осколками тоже. Но он справляется. Лучше, чем Ханамаки, чем мог бы, чем ожидал сам от себя. Он забывает в душе пакет с шампунем, хочет вернуться, но слышит, как шумит вода в одной из душевых, и тормозит в дверях. Мацукаву и Ойкаву он не видит, но слышит короткие глубокие стоны Ойкавы и то, как он зовет Мацукаву по имени. Может, прийти к Ханамаки и заразиться от него? Только одной простудой там не обойдется. А Ивайзуми вообще-то держится. Они даже втроем ходят на обед в школе. Выбираются на крышу, раньше они с Ойкавой ходили сюда вдвоем. Но от этого лучше, как ни странно. Будто Ивайзуми всё равно. Особенно если не придавать значения тому, как они смотрят друг на друга. Как Мацукава касается пальцами запястья Ойкавы, как они касаются коленями друг друга, как Ойкава смеется ему в плечо, прикрывая глаза и доверяя. А Мацукава в такие моменты поворачивает голову и прячет нос в волосах Ойкавы. И Ивайзуми кажется, что вот это лишнее, а не стоны в душевой. Ивайзуми проигрывает. Не придавать значения не получается. У Ханамаки пневмония. Ещё пару недель его не будет. И Ивайзуми идет в наступление. Ему надоело не понимать свои чувства к Мацукаве. Блядь, ну они же дружили! Ну дружили же! – Как он? – спрашивает Ивайзуми, пока Ойкава ещё в зале говорит с тренером. – М... Ойкава? – вскидывает брови Мацукава, и Ивайзуми злится. – Да я и без тебя дела Ойкавы узнаю! Макки! – Не нервничай, – снисходительно говорит Мацукава, и у Ивайзуми чешутся руки, – не знаю. Не был у него. У Ивайзуми срывает предохранители. Вообще-то он знает, что терпение – его линия роста, которая не растёт. Он подлетает к Мацукаве, хватает за грудки и прижимает к шкафчикам. Мацукава шумно выдыхает из-за удара, но не сопротивляется. – Какого хрена, Мацукава? Твой друг нуждается в тебе сейчас как никогда, а ты ведешь себя как кусок дерьма! Чем-то, кроме хуя, думать уже не получается?! – Не много ли ты на себя берёшь? – спрашивает спокойно Мацукава. – Мало тебе того, кого мы и так делим? – Ханамаки твой друг, а не мой, и делить тут нечего, а от равнодушия твоего блевать хочется! Надолго ли твоего запала с Ойкавой хватит? Мацукава зло прищуривается, хватает запястья Ивайзуми и отпихивает их от себя вместе с ним. – Раз так волнуешься за Хиро, то сам бы взял и пошел к нему! Может, тебя он на порог пустит и на твои сообщения со звонками ответит! Давай, блядь! Покажи мне, как дружить нужно! С Ивайзуми слетает пелена, и он молчит, тяжело дышит и смотрит на Мацукаву, который в первый раз за все три года вышел из себя при нем. Мацукава смотрит на него затравленно и ядовито одновременно, зло и устало, как смотрит Мацукава на что угодно, кроме Ойкавы. – Думаешь, нам просто, Ивайзуми? Нам с Ойкавой. Смотреть на Хиро, смотреть на тебя и чувствовать себя виноватыми просто за то, что случилось! Ты сам-то с Ойкавой хоть раз пытался поговорить? Думаешь, самый правильный тут? Знаешь, от чего действительно тянет блевать? От жалости, в которой вы топите себя и нас заодно. Они не говорили с Ойкавой. Избегали друг друга так, что это казалось обоюдным и даже нормальным. Нормально общались, когда были вместе, и Ивайзуми просто решил, что так оно и должно было быть. Ойкава – вообще один из немногих, с кем говорить не нужно было, чтобы всё понимать. Он и сейчас понимает, только по итогу решил за двоих. Ивайзуми знает, что их нельзя винить за чувства, но он упрямо продолжает думать, что их с Ханамаки тоже. Только теперь он знает, что если кто и пытался что-то делать – так это Мацукава. Мацукава смотрит на Ойкаву как на сокровище и приходит домой к Ханамаки, который не отвечает на звонки. А Ивайзуми тонет в ревности, жалости и в своей вине. – Извини, – словно не своим голосом говорит он, и почему-то хочется плакать как ребенку. – Блять, прости, – Мацукава падает на скамью и закрывает лицо ладонями. – Ивайзуми, я не хотел, чтобы так все сложилось. Никто из нас не хотел. И нам остается только решать это. Я обязательно разберусь с Ханамаки, как только смогу. – Не оправдывайся теперь уж. Ивайзуми опустошен и пришлёпнут контрольным. Ударом ладони, как надоедливая мошка. – Я с самого начала хотел, чтобы все было понятно. И раз уж мы с тобой заговорили, то нам сейчас и решать вопрос. – Решил? – Я его люблю, Ивайзуми. – А он? – А это ты у него спроси. – Не хочу больше давить на вас своей виной. Правильно Ханамаки делает. Может, когда ты забьешь на него, вина его не будет на тебя давить. Одной меньше. – Ивайзуми, я тебя сейчас ударю. – Решай свои, блядь, вопросы. – Поговори с Ойкавой. – Сам разговаривай с ним. – С кем? – Ойкава врывается в раздевалку и тормозит на пороге. – Что тут происходит, – сразу же спрашивает он. – С тобой, – говорит Мацукава, берёт свою сумку и подходит к Ойкаве, целуя его в висок. – Я снаружи подожду. Поговорите, – и уходит. – Ива–чан... – начинает Ойкава и замолкает. Ивайзуми запихивает футболку в сумку, и ему плевать, что форма потом будет мятая. Ну и пусть, ну и пусть, ну и пусть, он хочет захлебнуться и утонуть. – Ты же все знаешь, – говорит Ивайзуми. – Да, – кивает Ойкава. – Любишь его? На этот раз Ойкава кивает, и только после этого губы складывают беззвучное "да". Ивайзуми не понимает – не понимает, зачем это спрашивает, он же видел. Он же всё сам видел. Как Ойкава смотрел на Мацукаву так, как никогда не посмотрит на Ивайзуми. – Тогда я пойду. Ивайзуми выходит, как и Мацукава, не дожидаясь ответа. Ну и пусть, ну и пусть, ну и пусть, Ивайзуми не хочет больше быть сильным. И он ничего не может сделать. И всё же новая неделя проходит спокойно. Спокойнее, чем все предыдущие. Ивайзуми не ходит обедать с Ойкавой и Мацукавой и не забывает вещи в душевой. И именно это приводит к тому, что отношения у них налаживаются. Тренер спрашивает, когда будет Ханамаки, и Мацукава отвечает, что не раньше, чем через неделю. Ивайзуми вообще больше не спрашивал про него у Мацукавы. А Мацукава и не говорил, хотя скорее всего он просто Ивайзуми этого не говорил. Если бы Ивайзуми знал, чем может помочь Ханамаки, он бы сходил к нему сам, но разводить ещё большие сопли не хотелось. Да и что бы он сказал? Он сам с Ойкавой как раньше не общается. Он, конечно, пинает его на тренировках и в школе, если тот опять ведёт себя как придурок, но его больное колено теперь целует Мацукава. Потому что он любит Ойкаву. А Ойкава любит его, и у них всё хорошо. Ну и какая разница, что Ойкава для Ивайзуми не любовь всей его жизни? Ну и какая разница, что он всего лишь весь мир? Знают уже все, потому что они держались за руки дольше положенного. Даже родители Ойкавы знают. Потому что теперь Мацукава остаётся у него на ночь. Что думает про это Мацукава-сан, неизвестно. Папа у него один, и он очень строгий. Едва ли ему бы понравилось это всё. Не то чтобы это волновало Ивайзуми, но волновало, кажется, Ойкаву. Он как-то сболтнул это ему, когда Мацукава был в туалете. Ивайзуми понимает, что Ойкава сказал это, хотя и не хотел говорить, виновато улыбается, но не извиняется. Вообще-то они привыкли говорить всё-всё друг другу, и даже несмотря на то, что Ивайзуми неинтересно, что думает о них Мацукава-сан, он хотел бы послушать Ойкаву. Послушать про что угодно. Он решается позвать его, хочет позвать к себе на приставку и попкорн, как раньше, когда ему хватало только того, чтобы сидеть плечом к плечу и хуесосить уродские носки Ойкавы с инопланетянами. И чего они ему не нравились? Отличные носки. Мацукаве вот, скорее всего, нравятся. А если и нет, то он подарит Ойкаве новые и поцелует в кончик носа. И Ойкава будет носить эти новые носки до победного, потому что они от Мацукавы, от того, кого он любит. Но вообще-то при Ивайзуми можно надеть и старые, с инопланетянами. Возвращается Мацукава, и Ивайзуми не успевает сказать, что его мама уже спрашивала, где Тоору-кун и почему он так давно к ним не заходил. Тоору устал притворяться, что не замечает чувств Хаджиме, и его нельзя винить за это. Ему дали такую любовь, которой он не смог сопротивляться. В конце следующей недели Ивайзуми в раздевалке встречает Ойкаву одного. Спрашивает только, нормально ли всё. Ойкава несколько мгновений думает, как отвечать, и это задевает. Ну же, Ойкава, ты же говорил мне всё. – Я сам не знаю, – наконец говорит он. – Вчера он пошел к Ханамаки, вечером. Потом позвонил и сказал, что пойдет домой. Утром расскажет. Ивайзуми кивает. Больше не лезет, но правде он благодарен. Мацукава приходит через минут пять, Ойкаву не целует и отворачивается к шкафчикам. Ивайзуми видит, а Ойкава – нет. – Эй, Маццун, – Ойкава подходит сзади и трогает его за плечо, а тот бросает взгляд на Ивайзуми. Не поворачивается и прикрывает глаза. – Мацукава, – зовет опять Ойкава и дергает его за плечо, поворачивая к себе. У Мацукавы разбита губа и синяк на скуле. – Я могу выйти, – говорит Ивайзуми, указывая на дверь. – Не говори ерунды, – выдыхает Мацукава и, обходя Ойкаву, садится на скамейку, расстёгивая олимпийку. – Клянусь, если ты не расскажешь, я сам пойду драться с Ханамаки. – Ты – и драться? – прыскает Ивайзуми. Ойкава смотрит на него так, что Ивайзуми понимает: пойдет. Только топить он будет не кулаками. Мацукава рассказывает. Ивайзуми сейчас должен отдать ему должное. Вообще Ханамаки – человек крайностей. Не таких, как Ойкава, но если ему слишком больно – он будет бить слишком сильно. Поэтому Ивайзуми понимает, что Ханамаки настолько скрутило, что он _не справился_ От этого по телу проходит холодок, он достаточно знал и Мацукаву, и самого Ханамаки, но не видел того глубокого, что было между ними всегда, и того, с чем Ханамаки сейчас не может совладать. Всё это немного жутковато, и лучше бы Ойкава и Мацукава держали рты на замке. А может и не лучше, Ивайзуми вообще уже запутался, ему казалось, что нет ни единого пути, который не вёл бы к Сейджо – клубу разбитых сердец. Мацукава и Ханамаки договорились в конечном итоге. Вроде как до мирного существования. Ивайзуми не понял, но Мацукава не стал бы врать Ойкаве, да вообще никто не стал бы. У Ойкавы были вопросы, но он не стал их озвучивать сейчас. Мацукава выглядел не очень, в смысле, и без всего того, что произошло с его лицом, не спал всю ночь, скорее всего. Ойкава подходит, кладёт пальцы сначала на его виски, и Мацукава прикрывает глаза, льнет к прикосновениям, и кончик его носа касается запястья Ойкавы. Ивайзуми смотрит и не может отвести взгляда. Его никто не видит, плевать, он не может отвести глаз от рук Ойкавы. Тот запустил пальцы в волосы Мацукавы и большими пальцами массирует ему виски. Ивайзуми аккуратно выдыхает, и ему кажется, что если он сделает ещё вдох, то разрушит происходящее тут как карточный домик. Но домик не рушится. Когда Мацукава одними губами шепчет "спасибо", Ивайзуми бормочет "я в зал" и уходит, прикрывая за собой дверь. А потом приходит понедельник, и с ним – Ханамаки. Ивайзуми спрашивает, как он, Ханамаки показывает большой палец, и всё. Самое ужасное, или наоборот, – это то, что Ханамаки действительно в норме. Даже более в норме, чем ожидал Ивайзуми. Нет, он, конечно, рад за него, сам-то он всё ещё избегает общества Мацукавы и Ойкавы, но... сам не понимает, почему так шокированно реагирует. Ханамаки сильнее? Или то, что он подрался с Мацукавой, как-то исцелило его? Хотя дракой это едва ли можно было назвать. Мацукава не уточнял, когда рассказывал про это, но сам Ханамаки ходил без единого ушиба или царапинки. Ханамаки никого не избегал. Не закрывался. Не хотел больше драться с кем-то. Много улыбался, шутил с Мацукавой тупые шутки, над которыми смеялись все, ходил с ними на обед, и иногда даже они втроем приходили самые первые на тренировку. Ивайзуми реагировал молча, хотя и хмурился сам себе периодически, мол, чё за херня. Потом он специально словил Макки, чтобы поговорить, хоть это и тупо было. Сразу стало стыдно, что он не зашел к нему сам и не позвонил, когда тот болел. Они остановились у окна около класса Ханамаки, тот скинул сумку на подоконник и сам сел на него. – О чем поболтать хотел? – спрашивает он. Ивайзуми оглядывается, но вокруг много школьников и шумно, даже если он будет говорить как обычно, вряд ли их кто-то услышит. – Да так, – говорит он, думая, как сформурировать вопрос, – ты вроде... нормально общаешься с Мацукавой и... Ойкавой. – Ну да, – кивает он, будто тогда в раздевалке Ивайзуми не его видел, развалившегося на части. – И всё нормально? Ханамаки усмехается и опускает голову, глядя на свои колени, потом на Ивайзуми, и потом в окно. – Как сказать... вообще да, чего уж увиливать. – Ты отмудохал Мацукаву, – напоминает Ивайзуми. – Да, – пожимает плечами Ханамаки, – грубость – естественная реакция на боль. Ивайзуми хочет ляпнуть, что загнул он с "грубостью", но какая боль, такая и реакция. Он не винит Ханамаки, он сам хотел того же. – Пиздец ты философ, – говорит он не очень громко. – Ну ещё бы, – кивает Ханамаки, посмеиваясь, а потом становится серьёзным. – Судя по твоему отношению к Ойкаве, больно тебе всегда. Ивайзуми не отвечает. – Ивайзуми, – говорит Ханамаки и спрыгивает с подоконника, хватая сумку, – ты это уже знаешь, но... не со мной тебе говорить нужно, но если хочешь совета, ты знаешь, куда идти. Ивайзуми кивает, и Ханамаки уходит. Вечером Ивайзуми долго крутит телефон в руке, но набирает Ойкаве. 19:26 ты дома? 19:27 Да. 19:27 один? 19:28 Да, можешь прийти. 19:28 Хотя нет, я сам сейчас приду. У тебя все джойстики ଘ(੭*ˊᵕˋ)੭ Ойкава приходит через минут двадцать, они же почти соседи, в самом деле. Мама Ивайзуми очень рада, даже трогает Тоору по волосам... как же хочется и Хаджиме потрогать его по волосам. Они какое-то время толкутся в прихожей, мама спрашивает, как дела, Ойкава улыбается, рассказывает, а потом они как-то даже слишком суетно бегут в комнату Ивайзуми. В комнате у Ивайзуми порядок, потому что срач они разводят только когда их двое. Много вещей получается только когда их двое. Джойстики даже запылиться успели. Мама приносит чай, когда они играют. Как раньше, плечом к плечу и стукаясь коленками. Ойкава в тупых носках с инопланетянами и смешно высовывает кончик языка, когда слишком сильно сжимает джойстик и пытается победить. Ивайзуми смотрит на его лицо и проигрывает. А Ойкава как всегда выигрывает и радуется как ребёнок. Они пьют чай, и Ойкава говорит, что совершенно забыл что-нибудь прихватить перекусить, но в следующий раз точно не забудет. Ивайзуми кажется, что не было этих долгих недель без него. И это было правильно. И Ивайзуми только грызёт изнутри за то, что он сам избегал этого, хоть и казалось, что так нужно было. А кому – непонятно. Ойкава отставляет чашку и ложится на колени Ивайзуми. Тот трогает его волосы. – Я скучал, – говорит Ойкава. – А я нет. – Врешь, Ива-чан! – Ойкава шлёпает его ладонью по плечу. Вру, думает Ивайзуми. И ничего спрашивать не хотелось. И говорить тоже не хотелось. Не выяснять что-то нужно было, а просто быть друг с другом. Но до Ивайзуми быстро такие моменты не доходят. – Останешься или пойдешь? – Пойду, – говорит Ойкава и лежит, – потом. Потом уже слишком поздно, мама не хочет его отпускать, но Ойкава уверяет её, что дойдёт до дома в целости и сохранности, не так долго идти, в самом деле. Мама вздыхает, качает головой и уходит, пожелав спокойной ночи. – Мацукава знает, что ты ночью по улицам шираёхаешься? – усмехатся Ивайзуми. – Я его наберу по дороге. Он всё равно скорее всего у Макки сейчас. – Разделяете вечера? – Нет, так получилось, – пожимает плечами Ойкава. Ивайзуми притягивает его к себе и обнимает. Ойкава обнимает в ответ, и он чувствует его дыхание у себя на шее. Когда-нибудь Ивайзуми будет совершенно в порядке и не будет больше собирать себя по кускам каждый раз, когда Ойкава с Мацукавой переглядываются. Когда-нибудь и он сам пойдёт дальше и не будет больше ловить запах волос Ойкавы. Ивайзуми отпускает Ойкаву, и тот топчется на пороге. – В следующий раз у тебя, – говорит он. – Замётано. – До завтра, Ива-чан, – говорит он, уже спускаясь с крыльца и размашисто махая ладонью, а вторая уже потянулась в карман за телефоном.