***
На прогулку Варенька взяла с собой только бутылку воды и плеер. В четыре утра ни один сумасшедший не стал бы бегать, потому на улице стояла приятная предрассветная тишина. Варенька заглушила её музыкой из плеера, поставила бутылку с водой на лавочку и побежала вокруг стадиона. По пути она встретила одного заспанного собачника, огладила ушки изгвазданного в грязи спаниеля и немного поболтала с ним. Тут кто-то стал трогать её за плечо. — Зачем до собаки домогаешься? Она сразу узнала этот голос, но не бросилась демонстративно в объятия, просто улыбнулась своему любимому. — Потому что его глаза похожи на твои. — Такие же мелкие? — прищурился Серёжа. — Такие же добрые и красивые. Варенька разулыбалась. Страшно захотелось его поцеловать, но она никогда не делала ничего против воли своего парня. Захочет — сам поцелует, а она «домогаться» не будет. Боится. Как будто почувствовав её, Серёжа тут же потянулся к ней, сгрёб в охапку и крепко поцеловал. Спящий на ходу собачник кашлянул и пошёл следом за спаниелем, поэтому никто больше не видел, как Варенька робко обхватила шею и прижалась, согреваясь тёплым ветерком и любимым телом. — Не спится? — спросил он, елозя губами по всклокоченному пучку на затылке. — Я легла в семь. — Зачем? — Просто. — И даже не терзала бедняжку Ямаху? — Ей было не для кого петь. Пришла пора улыбаться Серёже. — Поэтесса, а, поэтесса, пойдём домой. Есть хочу, не могу. Тебя бы съел. — Съешь, — прошептала Варенька. Порой она готова была отдать себя на растерзание ради того, чтобы Серёжа был счастлив. Дома она на скорую руку пожарила блинчики и украсила сливками. На кухне было душно, но даже приоткрытая форточка не спасала. Серёжа, наоборот, жаловался, что ему холодно. Варенька тут же принесла ему кофту. — Варюш, ты не мамка моя, чтобы всё подносить, — в который раз возмутился Серёжа. — Я сам в состоянии… — Тише. — Варенька присела на противоположный стул и взяла его левую руку своими. — Мне это не в тягость. Мне просто… Я хочу, чтобы ты со мной был посвободнее. — Моей свободы хватит на двоих. Иди ко мне. Вареньку не обидело, что Серёжа отодвинул тарелку с блинчиками, которые он только поклевал. Зато он раскинул руки и пригласил к себе на колени. Варенька ласкалась об его руки, чувствовала жар, буквально задыхалась от духоты и близости. — Ты хочешь? — горячо зашептал Серёжа прямо на ухо и скользнул губами по оголённому плечу. — Если хочешь ты — хочу и я. — Варь! — Хорошо, хорошо… Давай. Серёжа внимательно посмотрел ей в глаза и ничего, кроме безумной любви и преданности, там не увидел. Варенька обвила его ногами, чуть не заурчала, когда он мягко распустил её пучок с мокрыми от пота волосами, и прикрыла глаза. Наверное, ей достался самый нежный любовник на земле, который ласкал её каждым своим движением и даже резким дыханием. А пока он расшнуровывал её спортивные штаны, то целовал в нос и губы. Настойчиво и приятно. — Ты вся мокрая, — зачем-то сказал он, отстёгивая бюстгальтер и оголяя маленькую веснушчатую грудь. — Не хочешь принять душ? — Хочу. На этот раз абсолютно искренне: липкость на коже была не самой приятной. Серёжа подхватил её на руки, снова поцеловал и донёс до двери. Они залезли в ванну, дёрнули занавеску, включили прохладную воду и снова переплелись. Становилось всё горячее. Здесь было влажно, но Варенька всё равно глотала душный воздух, пока Серёжа спускался к её дрожащему животу. Всё равно задыхалась, когда чувствовала в себе его мозолистые, как и положено гитаристу, пальцы. Вдыхала до упора, прижимаясь к нагретому кафелю и раздвигая бёдра. — Варя… — простонал Серёжа, кусая её шею. Её прервавшееся дыхание было почти утвердительным ответом. В первый раз за жизнь она хотела сделать приятно себе и двигалась только так, как было нужно. Она повалила его на дно ванны, села сверху и завела руки за голову. Такое доминирование вскружило голову, даже шум в голове поутих. Наверное, Серёжа опешил, ведь почти не дышал, пока Варенька сжимала кисти его рук, прикасалась своим мокрым лбом его лба и медленно опускалась. Холодные капли ударялись о спину, а колени утопали в небольших лужицах на дне, а внутри было горячо. — Варюш… — успел пробормотать Серёжа до того, как Варенька заткнула его поцелуем и прикусила язык. Это было нечто невероятное, но слишком быстрое. Варенька даже не запомнила момент пика: очнулась тогда, когда Серёжа укутывал её в махровый халат и искал длинное полотенце на себя. Варенька просто находилась в прострации и смотрела невидящими глазами на узор обоев. Розовые цветочки заиграли другими, нежными красками. — Тебе не холодно? — спросил Серёжа, укладываясь рядом и поглаживая её щеку. Ей было душно.***
Четырнадцать дней спустя…
Вареньке часто снились яркие сны. Ещё чаще — кошмары. Вот и этой ночью. В голове снова возник образ дождя. Хлещущий по щекам и голой шее дождь. Варенька куда-то бежала по пустой улочке. Ни одной души, ни одной машины. Зато внутри неистребимая тревога, тянущая куда-то вдаль. Вдруг послышался звон стекла, чей-то возглас и глухой удар. Варенька будто бы руками раздвинула туман и истошно закричала. Не успела. Прямо на мокром, приятно пахнущем асфальте лежал какой-то человек. Он лежал в расслабленной позе, но бывшие иссиня-чёрными кудри вдруг побагровели, из-под них натекло пятно бурой крови. Варенька бросилась на колени, испачкалась в крови, повернула лицо на себя. Уже стеклянно-карие глаза, самые любимые на свете, не смотрели на неё. Варенька не растерялась и схватилась за его левую руку. Пульса нет. Под треснувшим стеклом стрелка часов остановилась на одиннадцати. Варенька завопила, прижалась к холодному телу, опустила лицо в размозжённый затылок. Шептала: — Нет, нет, нет, нет… Её резко выдернуло из сна. Варенька отдышалась, рассмотрела дёргающиеся пальцы. Руки чистые. На лице крови нет. Но стоило повернуть голову, как она увидела пустующую половину кровати. — Нет! Варенька вскочила с постели, подбежала к зеркалу. Всегда стоявшая там позолоченная рамка с фотографией улыбающегося Серёжи не была затянута чёрной лентой. Ей стало поспокойнее. «Нет! — вновь запаниковала она. — Я только вчера… похоронила его! Нет!» Как наяву, Варенька снова пережила позавчерашний жуткий день, когда она молилась в церкви за упокой души раба Божьего Сергия Новикова, всхлипывала в большой платок, который тот ей подарил. Рядом плакала красная от слёз Мария Степановна, его безутешная мать, и приобнимал её за плечо Алексей Родионович, такой же скорбящий и давящий скупые горькие слёзы. Потом, возле свежей могилы, она сидела прямо на земле, гладила памятник с ужасными конечными цифрами около любимого имени. Варенька так же резко очнулась, как ото сна. В зеркало на неё смотрела перепуганная девушка. На выбритом левом виске блестела скоба, прикрытая пластырем. Под глазами залегли горестные тени, лицо опухло. Бледные брови ещё сильнее побелели, а волосы потеряли свой рыжий отблеск, став грязно-русыми. Траур налёг на неё гранитной плитой, такой же, как памятник на могилке Сергея. Уже вторую ночь подряд Варенька возвращалась в те ужасные моменты, в тот миг, когда она спешила предупредить Серёжу об опасности, гложущей её душу, и прибежала к уже мёртвому телу. В морг её не пустили, родители Серёжи с ней не разговаривали и даже не смотрели на неё на похоронах. Варенька ушла на кухню, выдавила из блистера жёлтую таблетку и запила. Легче не стало. Зато как в бреду она взяла телефон и с ужасом обнаружила несколько пропущенных. От мамы, брата и… — Серёженька… — Она прижала телефон к губам и тут же набрала номер. Недоступен. «Он не умер! — возликовала Варенька, прыгая зайцем по кухне. — Мне приснилось!» Но колени помнили сырость холодной земли, мёртвой земли на свежей могиле. Глаза горели от пролитых слёз. Оглушали вопли Марии Степановны. «Он не умер, — как мантру повторяла себе Варенька. — Он не умер, не умер, не ум…» В дверь кто-то заскрёбся ключом. Варенька уныло побрела в прихожую. Туда зашёл Серёжа. Варенька вцепилась в его куртку и обмякла. Глаза снова засаднило. — Серёженька… Ты жив! Она задрожала всем телом, прижалась поближе к нему и глотнула слёзы. — Конечно, жив. Хотя сегодня меня один урод подрезал, чуть зеркало не снёс… — Жив… — Она целовала его руки, гладила знакомые мозолистые пальцы, смотрела на него сквозь слепую пелену. — Жив! — Малыш, тебе кошмар приснился, что ли? — Живой Серёжа снял куртку, бросил её в шкаф и отвёл Вареньку в спальню, на ходу снимая остальную одежду. — Давай ложись, нечего среди ночи вскакивать. Но Вареньке было не до его слов. Она рухнула на колени, обняла его ноги и ослабела до такой степени, что даже вздохнуть не могла. — Жив… Где-то в двенадцатом часу обессиленная Варенька очнулась, потёрла затёкшие ладони и посмотрела на пол. Как фантом, там лежала голубая рубашка. Варенька подползла к ней, взяла и прижала к груди. Причиняющий боль запах его одеколона вонзился в неё. — Варь, ты проснулась? — прокричал Серёжа с кухни. — Иди сюда! Варенька полностью разделась, натянула на себя его рубашку, застегнула все пуговицы и на ватных ногах прошагала в коридор. Живой Серёжа стоял у плиты и жарил яичницу. Видимо, по второму кругу: по кухне разносился стойкий аромат молока и яиц. От мягкого света, льющегося из окна, Серёжа казался светлым призраком. — Варь, ну сказали ведь — никакого секса две недели! — сказал Серёжа, облизнувшись и покачав головой. — Трусы надень, по стадиону бабки гуляют. — Ты хочешь? — Она тут же подскочила к нему и впилась ногтями в руку, держащую лопаточку. — Не начинай. Потерплю. Варенька почувствовала знакомый звон в голове и сжала пальцы сильнее. Опять всё напоминало о страшном дне похорон, руки холодели от липкой бурой крови, в отпевальном зале звучали аккорды сарабанды… Варенька молча обхватила Серёжу руками, ткнулась носом в его ключицу. Тёплый, действительно тёплый, не такой ледяной, как в дождь… — Вот ты хищница, — зашипел он и потрогал красные вмятины от ногтей. — Мне через час на тренировку! — Побудь со мной, пожалуйста, пожалуйста… — Нет, прости. Я вот накормить тебя хотел, а так уже ехать пора. Сегодня жуткие пробки, я могу опоздать. — Пожалуйста, останься сегодня со мной, прошу… — Нет, Варь, я не могу подвести пацанов. — Серёж… — Прекрати! Грозный тон пригвоздил её к полу. Прошло, наверное, очень много времени, пока Серёжа метался в спальне, а потом, не говоря ни слова, вышел. Из глаз Вареньки снова закапали слёзы. Она схватила телефон и позвонила единственному верному человеку — маме. — Алло! Да, Варюшенька! — Мам… — Она поперхнулась воздухом и взялась за телефон второй рукой. — Мне сегодня опять приснилось… И Серёжа ушёл… — Почему ты плачешь, солнышко? Я тебя предупреждала, что для него важнее друзья. Но… Как? Он оставил тебя одну? — Уже навсегда. Потому что он умер. — Как? — Его два дня назад похоронили. — Варюшик, тебе это приснилось! Успокойся, выпей валерьянки. — Не могу, она мне не помогает! — Деточка моя бедненькая… Прости, пожалуйста, старуху, я не смогу к тебе приехать! Максик руку вывихнул, я пока его выхаживаю… — Мам, он умер… Он навестил меня сегодня и ушёл. — Пожалуйста, Варюша, успокойс… Варенька бросила трубку, потому что с голосом мамы нарастал шум в голове. Опять вспоминался тёплый, живой Серёжа, и его каменно-холодные пальцы в гробу, впалые крылья носа, некогда бывшие острыми… Всё так болезненно смешивалось, что она просто не выдерживала. Варенька закричала. Теперь рубашка любимого горела на ней, как дьявольский напалм. Она хотела спрятаться от всего, что связано с Серёжей, но не могла. Просто рыдала и забивалась в угол, как от ужасов. Через день ей стало лучше. Она даже смогла найти свежую одежду, чтобы сходить в магазин. В аптеке провизор спросила, всё ли у неё в порядке, и посоветовала купить какую-то супер-успокаивающую настойку. Варенька бездумно вывалила последнюю мелочь из кошелька за пузырёк. Вечером она исправно покушала собственно сваренный борщ, выпила таблетку и села за книгу. К скрипке она не прикасалась последние десять дней, пальцы уже задеревенели. Из института никто не звонил, не приглашал ни на какие вечеринки. Тихо и спокойно. Но только не в голове у Вареньки. Ближе ко сну ей стало плохо, и, глуша очередной порыв выплакать глаза, Варенька открутила крышку на волшебной бутылке и начала пить душистый отвар прямо из горла. — Ты что творишь?! Бутылочка полетела в другую сторону и разбилась о подоконник. Перед ней стоял Серёжа, на этот раз освещаемый бледной кухонной лампой. — Нет! — закричала Варенька и упала с табуретки. — Зачем ты пришёл? — Я пришёл к тебе, солнышко. Ты утром была такая… — Не приходи! — Она зажала рот ладонями и завыла: — Не приходи-и-и-и! — Почему? С тобой что-то не так. Ты до сих пор не отошла ото сна? Я ведь не умирал, я здесь, с тобой… Он положил свои мягкие тёплые ладони на её колени. Варенька зажмурилась и начала хныкать, как малое дитя. Внезапно по голове словно ударили колотушкой, и она вскрикнула. — Ты не жив! Злые голоса… злые голоса говорят, что ты не жив! Я хоронила тебя! Я была на твоей могиле! Почему ты её покинул?! — Детка, тебе нужно срочно к психиатру… И голос, такой родной и больно жалящий, звучал прямо перед ней. Варенька оттолкнула его и забилась прямо под стол. — Уходи! Мне плохо! Прекрати возвращаться! Прекрати мучить меня! — Окей, — слишком спокойно пробормотал Серёжа и встал. Варенька из-под стола видела, как он сжал кулаки. — Но без справки от психиатра даже не приглашай. Как только хлопнула дверь, она услышала собственные мысли, шепчущие, что он не умер, что он вот был здесь, живой. Варенька на четвереньках выползла в коридор, взяла ботинок Серёжи и начала молотить им в дверь. Её раздирал истерический смех. А потом она проснулась посреди ночи, надела старое пальто и на последние деньги отправилась куда глаза глядят. Конечной остановкой было второе городское кладбище. Варенька слонялась со слабыми попытками что-то отыскать. И когда она уже хотела повернуть назад, как увидела кое-что. Среди одинаковых памятников она заприметила один, который запомнила до каждой мелочи. Хлюпая сапогами, Варенька бросилась и рухнула прямо на землю. Сергей Алексеевич Новиков. Умер одиннадцатого июня. Варенька потрогала пальцами выемки-цифры и обняла памятник. Такой холодный, приводящий в чувство. Сверху на неё с фотографии смотрел ухмыляющийся Серёжа при рубашке и галстуке. Она так просидела до того, как начали тухнуть фонари. Как раз накрапывал дождь. — Ой! Девушка, что это вы здесь сидите? К ней семенил маленький мужичок-охранник со связкой и ключей и фонариков. Варенька нехотя отлепилась от памятника. — Извините, я… — Не можете смириться с утратой? Понимаю, но это не повод застудить попу. Кто это? — Это мой… любимый. Мой молодой человек, — забормотала окоченевшим языком Варенька, любуясь хорошенькой фотографией. — Хо-хой! Любви все возрасты покорны, да? — Почему? Он всего на четыре курса старше меня… — Даже в пятьдесят три учился в универе? Ну даёт! — О чём вы? — Да так, о погоде. Вставайте, деточка, уже светает. Вы тут полночи просидели. Лучше поспите, а потом зарядитесь. — А? — У вас такие красивые волосы! — Мужик провёл пальцем по её рыжему локону и восхищённо вздохнул. — Моя внучка, Катя, тоже такая рыженькая. Постоянно говорит, что заряжается от солнца. Вам тоже не помешало бы. — Ага… Я ещё вернусь. Не слушая болтовню мужика, Варенька направилась к остановке. Дома выпила молока и включила радио. Его шум стал очень приятной музыкой, успокоившей расшатанные нервы. А через час к ней приехала мама. Тут же на пороге разрыдалась, поцеловала дочь и выключила радио со словами: «Нечего радиопомехи слушать и слух портить!»***
Это превращалось в кошмар. Варенька уже не выдерживала. Шёл тридцать девятый день, как её любимый умер. И он ни разу больше к ней не являлся. Так разозлился на её слова? Мать не понимала, почему Варенька так много плачет. Она уже похудела до ужаса, у неё расшатались два передних зуба. Весь её вид являл дикую болезненность. — Доченька, скушай ещё немного, — жалобно попросила Ольга Ивановна и подвинула к ней тарелку с супом. Варенька не слушала её и крутила в пальцах медиатор. Именно его Серёжа оставил на тумбочке в тот злополучный день, одиннадцатого июня. Сейчас этот медиатор был единственным маячком о нём. — Заинька моя, ну одну ложечку! — Мам, он совсем меня покинул. — Кто? — Сь… Сь… Рёжа… — Он обязательно приедет, я его заставлю! Он поплатится за свои выкрутасы! Оставить девушку с нервным срывом! — Не нужно. Он сам не пришёл… Варенька на негнущихся ногах вернулась в свою комнату, медленно задвинула щеколду, включила радио. По всему полу валялись раскрытые книжки с исчерканными страницами. Кровать — разворочена. Он больше не приходил к ней. Ни разу не оставлял загадочные пропущенные на телефоне. Не мелькал где-то поблизости. И у Вареньки уже опускались руки. Но поднимались для одного. Он мёртв, мёртв, мёртв… «Мёртв!» — впервые согласилась она с собственными мыслями. Варенька полазила по ящикам тумбочки, нашла маленький бумажный пакетик размером с марку и достала тоненькое лезвие. Если он сам не приходит, то его можно призвать. Нужно встать на грань между жизнью и смертью. Варенька легонько чиркнула по запястью, а вокруг линии засияли капельки крови. — Серёжа, — сипло и тихо позвала она. Кроме радио никто не шагал по комнате. Она засадила чуть ниже и глубже. Теперь уже стало чуточку ощутимо. — Серёженька! — прохрипела Варенька. Никто не отзывался. Грань всё истончалась. Она чувствовала влагу не только на левой руке, но и около бёдер. — Пожалуйста, вернись ко мне… Варенька решила поэкспериментировать и порезала вдоль. Крови стало очень много, руку объяла словно кровавая перчатка. — Серёжа! Она подумала — вдруг нужно взять какую-нибудь его вещь и смочить своей кровью? — и поползла за рубашкой, которая всегда лежала на кровати. За ней тянулись два следа крови.***
Ольга Ивановна чуть ли не дёргала на себе седые волосы и часто сморкалась. Врач обещал выйти полчаса назад и до сих пор не вышел — тщательно осматривал Варю. Наконец, дверь приоткрылась, и Ольга Ивановна подняла красные глаза на врача, высокого и лысого мужчину с подкрученными усами. — Можно с вами поговорить? — Конечно. — Пройдёмте в мой кабинет. В кабинете врача Ольге Ивановне понравилось: все стены увешаны дипломами и сертификатами, кресло для посетителей очень мягкое. Не понравилось только лицо врача Павлова. — Доктор, как она? — Нам удалось остановить кровотечение и привести её в сознание, также провели несколько тестов. — И как она? — Для начала позвольте мне задать несколько вопросов. — Да-да, извините. — Она — первенец? — Нет, вторая. — Во сколько лет вы её родили? Ольга Ивановна вздохнула. — В сорок три. — Значит, сейчас вам… шестьдесят два? Она кивнула. — Это достаточно поздний срок для родов. Во время беременности какие-то осложнения были? — Нет. Доктор, а почему речь обо мне? — А в семье кто-либо страдает психическими отклонениями? — упрямо продолжал Павлов. — Не знаю, отклонение ли это… Но у её отца, Валерия, были какие-то странные сдвиги. Он мог целый день сидеть и смотреть в одну точку, а мог рассказывать какие-то небылицы без остановки. Я думала: «Ой, фантазёр!» А потом… — Рассказывайте, Ольга Ивановна, не бойтесь. — А потом Валера сказал, что ему приказали прыгнуть, и на следующий день мы нашли его около амбара. Разбился! — Ольга Ивановна развернула платок и ткнулась в него мокрым лицом. — Успокойтесь, выпейте водички. — Доктор, что с Варюшенькой? — У меня есть две новости. — Начните с плохой. — Боюсь, они обе плохие. Ольга Ивановна завыла. Доктору пришлось встать, перевести на софу убитую горем пожилую женщину и приобнять в целях поддержки. — Говорите уже, не томите. — У вашей дочери произошло маточное кровотечение. Вы знали, что она была беременна? — Батюшки! Несмотря на ручьи слёз, Ольга Павловна не бросалась в стенания и мужественно всё выслушивала, хоть и льнула за помощью к Павлову. — Постоянные нервные срывы спровоцировали выкидыш. Ребёнка спасти не смогли. Срок небольшой, восемь недель. — Бедная моя Варюша… — Эти срывы были обусловлены её психической нестабильностью. Пока у нас только предположения. — Доктор, говорите, какими бы страшными они ни были! — Возможно, у вашей дочери шизофрения. Просто я послушал про вашего супруга… Это может быть генетическая предрасположенность. — Пусть это будет только предположение! — зашептала Ольга Ивановна и вся затряслась от ужаса. — Она говорила о каких-то «злых людях» в её голове. Всё время звала кого-то, порывалась забрать у медбрата скальпель. У неё пока очень нестабильное состояние, мы будем разбираться. — А что, что могло спровоцировать? — Но ведь не так давно она выпала из окна и разбила голову. У неё на виске до сих пор стоит удерживающая скоба. Возможно, это и спровоцировало. Мы всё проверим. Доктор ещё очень долго успокаивал женщину, рассказывал о чудодейственных таблетках за баснословные деньги, а потом Ольга Ивановна нашла в себе силы позвонить виновнику. Сергей не заставил себя ждать, приехав через пятнадцать минут. Ему было страшно смотреть на измождённую девушку, которую он безумно любил. Она сейчас спала под капельницей, и Сергей стойко держался. Всего лишь трогал исхудавшую перебинтованную руку. С грустью смотрел на жизненные показатели. Рядом медсестра что-то перебирала в лотке. Сергей склонился и легонько поцеловал Варю в лоб, не услышав возмущённого сопения Ольги Ивановны. — Мы справимся, — сказал он. — Ты бросил её, — рыкнула Ольга Ивановна. — Бросил беременную девочку одну. И неважно, что она бредила. Ты оставил её. Это уже показатель. Я не подпущу тебя к ней. — Я буду бороться, — шёпотом возразил Сергей. — Я исправлюсь. Я никогда не брошу Вареньку. Кто знает…