Кровавая мальва

По телевизору вот уже в десятый раз за день говорят о том, что в больницы поступают люди с очень странной болезнью. Ученые назвали ее «ханахаки», от японского «цветок». В легких больного буквально начинают расти цветы, которые могут стать причиной смерти. Причину, по которой люди умирают от ханахаки, несмотря на удаление из путей каких-либо ростков и прием антибиотиков, никто пока не знает. Натаниэль никогда еще не был так сильно напуган. Вокруг него, прямо на его глазах, умирают люди, которых он знает или знал когда-то. Учительница искусств из музыкальной школы, дирижер школьного оркестра, врач из медицинского пункта колледжа… А потом умирает Ким. Натаниэль трясется от ужаса. Тот, кто его обижал, теперь мертв. Весь класс потерял друга, одноклассника, товарища, ученика… Макс рыдал. Хлоя тоже. Натаниэль, глядя на то, как мертвого Кима накрывают белой тканью, не смог сдержаться и тоже заплакал. Он был так молод… У него все было впереди. Если бы не эта болезнь… Куртцберг теперь никогда этого не забудет: Изо рта еще живого Кима вылетает букет васильков, лепестки которых были в крови… Потом эти затухающие и следом пустые стеклянные глаза… Уже дома Натаниэль почувствует, что что-то с ним не так. Вроде бы в груди что-то растет… И тут приходит осознание. Он болен. Натан кричит от страха и боли. Из глаз текут слезы. Он тоже умрет, как и Ким? Появляется рефлекторный кашель. Натаниэль сильно кашляет, пока на пол не падает… Цветок мальвы. Пока что без крови. Художник теперь рыдает. Он не хочет умирать. На следующий день умирает мадам Бюстье. В ее легких росли фиалки. Учеников отпускают домой. Колледж закрывают на карантин. Лука не понимал, что вообще происходило. Вот умер Ким, затем Кален… Какие-то цветы с кровью, громкий кашель некоторых ребят… Что это все значит? Куффен решил, что он будет сидеть дома и никуда не выходить. Это единственное верное решение, которое он мог принять на данный момент. Натаниэль рассказывает все родителям. Художника везут в больницу, и его ставят на учет. Натаниэль — девяносто третий зарегистрированный больной с «ханахаки». Куртцберга кормят таблетками, ему пытаются чистить легкие какими-то там приборами, но тщетно. Натан каждый день плачет. Осознание того, что он может умереть, не покидает его. Одной ночью Натаниэль видит сон. Он видит… Кима? — К-ким?! — восклицает напуганный художник. К нему лицом оборачивается и правда Ким: счастливый, все такой же игривый. — Привет, помидорка. — хмыкает спортсмен в своей манере. — Как хорошо, что мы увиделись. Мне нужно кое-что тебе рассказать… — О чем? — О том, чем мы с тобой больны. О Ханахаки. Куртцберг сглатывает. Ким откашливается и начинает: — Слушай внимательно, Нат. Эта болезнь появляется, если касаться цветов больных ханахаки. Ты брал в руки один из васильков, что я выплюнул. И ты так заразился. Еще одна причина болезни — безответная любовь. — Откуда ты это узнал?! — восклицает Натаниэль, начиная плакать. Зачем он трогал васильки? Ким слабо ухмыляется. — Это секрет. Но факт того, что я знаю все об этой чертовщине дает возможность спасти многих людей. Так вот… Возможно, ты любишь или любил безответно, поэтому ханахаки и «расцвела». Если твоя симпатия не ответит тебе взаимностью, то… — Ким грустнеет. — Ты последуешь за мной. Художник отрицательно мотает головой, глотая слезы. — И поэтому ты должен показать всем, что ханахаки можно победить. Я думаю, что ты спасешь всех. — С чего ты это решил? — шепчет Нат, вытирая ладонями мокрые щеки. Ким лишь пожимает плечами. — Сердце подсказывает, наверное. — делает предположение умерший. — Выполни мою посмертную просьбу, пожалуйста. Сон заканчивается; звенит будильник. Натаниэль открывает свои красные глаза. Жутко болит голова, а насморк так и не дает покоя. Нужно выполнить просьбу Кима. Спустя несколько часов умирает Макс. В его легких росли анютины глазки. И он воссоединился с Кимом и Кален.. Лука играет на гитаре грустную мелодию; на улице моросит дождь. По телевизору нет ни единой радостной вести. Все только и говорят о смерти и болезни. Куффены безвылазно сидят дома, продукты они заказывают по интернету и через почту на борту корабля. «Дожили», как говорится. Хочется гулять, но из-за карантина… Тут все и так ясно. Тут Луке на телефон приходит сообщение. Н: Привет. Нам нужно с тобой встретиться. Гитарист отвечает: Л: Я не могу выйти. Н: Это срочно. От нашего разговора зависят жизни людей… И меня тоже. Куффен начинает думать. Если Натаниэль имеет в виду жизни людей и себя… Значит он болен. Л: Ты болен? Ответ не пришлось долго ждать: Н: Я не хочу умирать, понимаешь? Давай поговорим. Пожалуйста. Лука спрашивает разрешение у матери. — Юнга должен слушать капитана, а не перечить ему. — все, что говорит Анарка, разбирая беспорядок в своей каюте. — Если ты так хочешь расстроить меня и свою сестру, то пожалуйста, я тебя не держу. Лука утробно рычит. Анарка заметно изменилась с тех пор, как начался карантин: голос и интонация поменялись, глаза, до этого сияющие озорством, потухли совсем. Теперь они просто голубого цвета. Словно небо, что теперь никогда не будет ясным. Лука уходит к себе и вылезает через окно в своей каюте: благо под окном была веревочная лестница, с которой можно прыгнуть на деревянный мостик, соединяющий корабль и сушу. Л: Где встретимся? Пишет гитарист перед своим побегом. Н: Около собора Парижской Богоматери. Через пятнадцать минут. Натаниэль стоит около собора и молится. За Кима, за Бюстье, за Макса… За всех умерших. Собор выглядит поистине устрашающе: готические пики на крыше похожи теперь на копья, а витражи, до этого разноцветные, теперь лишь черные и белые. Мир теперь лишь черный, с отблесками белого. Белый цвет был виден лишь в моргах да на кладбищах. И это пугало. Лука, пока идет до собора, оглядывается по сторонам. На тротуарах лежат кровавые ирисы, нарциссы… На окнах и стенах написана одна и та же фраза: «НАМ КОНЕЦ». Гитарист глядит вперед и видит Натаниэля, стоящего в длинном пальто под черным зонтом. Художник кашляет, причем очень сильно. Лука, несмотря на страх, приближается к Нату. Хотя говорят, что к больным нельзя подходить ближе, чем на два метра. — Привет. — тихо говорит Лука, слабо улыбаясь. — Мне снился Ким. Он все мне рассказал о ханахаки. — сразу говорит Натаниэль, следом кашляя в кулак и болезненно сглатывая сгусток крови, скопившийся в горле. Куффен ничего не понимает. — Как он мог знать? Он же- — Ему кто-то сказал об этом. Но он не сказал мне, кто ему все объяснил… Лука… Я тебя люблю. Мир замедлился. Минуты стали часами, а часы — вечностью. Натаниэль помнит день, когда он познакомился с Лукой, как потом они сидели на скамейке в парке и ели круассаны. Тогда-то он и влюбился. И естественно безответно. — Я… Нат- Куртцберг начинает учащенно дышать, глаза его начинают слезиться. — Я УМИРАЮ! Со стороны собора летит стая черных воронов, вестников смерти и могилы. Это знамение Божие? Лука начинает паниковать: из глаз полились горькие слезы боли и страха. — Н-нат, я люблю тебя, не умирай! Я не выживу без тебя! Громогласный голос Луки пронесся над собором и Парижем в целом. Крик боли и отчаяния Луки услышала даже Анарка, сидящая в своей каюте. Натаниэль чувствует, что кашель его останавливается. Дышать стало свободнее. Куффен дрожит и держится за плечи Натана, не сдерживая свои чувства. Вдруг со стороны собора Парижской Богоматери послышался колокольный звон. — Люблю… Люблю… — шепчет сбивчиво гитарист, следом обнимая Натана. Зонт, до этого бывший в руках Натаниэля, падает на асфальт. Дождь прекращается. Двери собора отворяются и на улицу выходит монахиня в красно-синей рясе, которая следом возносит руки к небу и громко поет на латыни: — Аве Мария, Грация плена... Проходит время. Натаниэля считают вылеченным от ханахаки, плюс художник рассказывает врачам о том, о чем он узнал. В темном помещении стоит силуэт, смотрящий в большое окно с разводами. — Этот мертвый парень все-таки рассказал нашу тайну одному из своих знакомых... — говорит мужчина. — Я говорил, что ему не стоит доверять. Наш план провалился, Г- — Молчи, Нуру. Мир никогда не станет прежним. Умерших не вернуть. Но зато сколько людей теперь можно спасти... ... Или нет?