Важный разговор

      — Ну и нахера ты меня позвал?       Раздражённый Стас отошёл от двери и опёрся плечом о холодную настенную плитку голубоватого цвета. Парень едва заметно поморщился: запах в мужском школьном туалете был далёк от аромата морского бриза, который тут отчаянно распыляли технички. Благо открыто небольшое окно, из которого видны ветки молодых осин и какого-то цветущего белыми цветами дерева. Кроны едва ограничивали солнечные лучи, поэтому в небольшом помещении светло и без включённой лампы. Только Стаса ничего из этого не волновало ни капли. Единственное, что привлекало его внимание, стоящий у противоположной стены десятиклассник в белоснежной рубашке, аккуратно заправленной в чёрные джинсы, со сосредоточенным лицом.       — Выяснить, — подал голос Зикеев.       — Выяснить что? — Стас в недоумении приподнял одну бровь. Альберт молчал около минуты, всё это время смотря на собеседника в упор. Щербаков от этого пронизывающего взгляда зелёных глаз весь сжимался изнутри и еле сдерживался, чтобы не припечатать парня лицом к холодному кафелю. В ответ Зикеев ненадолго опустил веки, демонстрируя активный мыслительный процесс. Щербаков цокнул и возвёл очи к потолку. Херов любитель разыгрывать драмы.       Стаса очень сильно напрягала эта ситуация. Несколько минут назад на уроке ему пришло короткое сообщение от приятеля, где было указано лишь ничего не объясняющее «нужно поговорить» и место встречи. Зинаида, учитель физики, не хотела отпускать нерадивого ученика спустя десять минут урока. Пришлось Стасу применить все свои актёрские способности, чтобы показать еле сдерживаемую нужду, спазмы, головную боль и резко поднявшуюся температуру, а потом отбиваться от помощи назойливой одноклассницы. Сейчас он несколько минут стоит в вонючем туалете, проявляя всю свою выдержку и знания хороших манер, лишь бы не развернуться и не уйти прочь. Альберт явно с ответом не торопился, что ещё больше нервировало.       — Отношения. Нужно выяснить отношения, — уверенно заявил Зикеев, открывая свои светло-зелёные очи. Стас недоверчиво сощурил глаза, когда услышал тихое продолжение: — Ну, между нами…       Стасян чуть воздухом не подавился от возмущения. Что он имеет ввиду? Щербаков скрестил руки на груди и начал барабанить пальцами по локтям. Он пытался держать себя в руках, чтобы не начать плеваться желчью в эту противную физиономию, на которую упали две тёмные пряди волос. Альберту они, видимо, не мешали, зато у Стаса руки чесались вырвать их нахрен.       — Отношения выясняй со своей тёлкой, с которой вечно по углам жмёшься, лады? — приподняв уголок губ, съязвил парень в ответ. Сказанное прозвучало не так уж и грубо, отчего Стас победно ухмыльнулся внутри. — Давай без закидонов. Че тебе надо-то?       Зикеев резко отвёл взгляд в сторону и тяжело выдохнул. Он не узнаёт человека перед собой. Стасяна все называли «ходячим солнышком» из-за яркой улыбки, а также безграничной весёлости. Люди буквально тянулись к нему за светом и теплом. Щербаков всегда был за любую авантюру, предложенную Альбертом или кем-то из их немногочисленной компании. Даже когда в их район переехала Янка, то парень с забавным пучком на голове первый с ней заговорил и привёл к таким же отшибленным, как и он. Тогда же с ней познакомился и Альберт. Рубцева оказалась забавной девчонкой, на два года младше самого Альберта, но это не помешало им начать встречаться полгода назад. Через несколько дней они заявили об этом чуть ли не всей школе. А потом началось…       Альберт начал отдаляться от компании своих близких друзей. Огромная пропасть выросла между ним и Стасяном, который после этого с Яной долго не разговаривал, а с Альбертом вообще перестал пересекаться даже в школьной столовой. Щербаков стал более мрачным и едким, не скрывал своего презрения как к Альберту, так и к Яне. Каких-то полгода назад Стас разговаривал с ним иначе: более дружелюбно и открыто, с белозубой улыбкой и наполненными светом ореховыми глазами. Сейчас стоящий напротив парень, который внешне был копией Щербакова, весь ощетинился и зажался. Глаза, некогда блестящие от веселья и азарта, теперь потемнели и потухли. Руки, хоть и выглядят расслабленными, сильно напряжены, будто готовясь нанести удар, а поза была удобна для быстрого побега. Интересно, один Зикеев замечает все эти мелочи?       — Язык в жопу засунул? — грубо прервал затянувшееся молчание Щербаков, вырывая собеседника из воспоминаний. В этот момент внутри Альберта что-то щёлкнуло.       — Тебе ли говорить про язык?       Сначала Стас непонимающе оглядел до смешного серьёзное лицо несерьёзного Зикеева. Он действительно не понял этого странного намёка, но вот взгляд спустился к обветренным тонким губам, и по телу прошёл разряд. Щербаков неверяще распахнул глаза. Его распирало от смеси чувств из удивления, страха и паники. Перед глазами стояла смазанная картина, будто взятый отрывок из некачественно снятого фильма. Плохо освещённая комната, светлый диван. На этом диване рядом с ним сидит Зикеев с злоебучими непослушными прядями, лёгким румянцем на лице и пьяной улыбкой. Он рассказывал, видимо, что-то смешное, раз рот открывался, а Стас почему-то тихо хихикал, чтобы не разбудить давно уснувший народ. Аромат одеколона Зикеева смешался с дурманящим запахом то ли вина, то ли ещё какой-нибудь алкогольной дряни, и в тот момент Стасян поплыл. Мозг буквально плавился от этих расфокусированных светло-зелёных глаз и подрагивающих приоткрытых губ. Чужое дыхание опаляло лицо. Расстояние между ними было запредельно маленьким, отчего становилось душно. Щербаков сглотнул и, наконец, оторвался от разглядывания чужого рта. Но как же он оплошал, посмотрев в светлые глаза, в которых читался нездоровый интерес. Зикеев, как показалось, чуть склонил голову, сокращая мизерное расстояние между ними. Затем уже и Стасян потянулся вперёд. Собственные губы впитали жар чужих.       Стас зажмурился и мотнул головой, пытаясь выкинуть увиденное из головы. Из памяти. Из жизни. Надеялся же, что никто не вспомнит об этой слабости. Он стиснул зубы, кажется, услышав их скрип. Чёрт, это было хренову тучу месяцев назад, но Зикеев, хоть и был тогда не в самом трезвом состоянии, помнит. Полный… провал. Стас отлип от прохладной стены и весь натянулся по струнке. Если бы сейчас перед ним висело зеркало, то тогда точно смог бы увидеть в собственных тёмных глазах испуг, стыд, и омерзение. Правда, не понимал к кому — Зикееву, унизившему его, или собственной слабости. Руки самовольно сжались в кулаки, а брови сошлись на переносице. Щербаков чувствовал, что щёки начали нещадно гореть, но не понимал от чего конкретно — злости или стыда.       — Ты… — начал шипеть Стас, но теперь настала его очередь засовывать язык в жопу. Он действительно не знал, что говорить. Спрашивать, мол, ты это реально запомнил, хоть и был в дрова, будет максимально по-идиотски. Оправдываться перед этим кретином унизительно, поэтому стоит использовать лучшую защиту — нападение. — Это было по пьяни, ясно?! Я же тебя, блять, не обвиняю в том, что ты мне отвечал — мало ли что можно бухим натворить, так ведь?       Зачем его позвал этот ублюдок? Поиздеваться? Унизить? Разбить его? Альберт засунул руки в карманы и оторвался от противоположной стены, делая шаг вперёд. Стаса снова парализовало. Гулкое эхо ботинок отдавалось в голове боем молотка. С каждым ударом Зикеев приближался всё ближе, вколачивая в стасяновский гроб забивающие гвозди-фразы.       — Да ты что? — фыркнул Зикеев, не разрывая зрительного контакта. Щербаков внутри весь сжался от этого взгляда. Снова. — А то, как ты в метро на мне лежал, сможешь объяснить?       Да. Стас очень устал после тренировки и заснул прямо в вагоне метро. Правда, голова потом переместилась на плечо рядом сидящего Альберта, да и рука как-то самостоятельно опустилась ему на живот. Это всё от усталости, да.       — Помнишь, как мы Янку вдвоём домой тащили? — новый шаг и новые воспоминания.       Яна тогда впервые нажралась у друзей. Нажралась так, что на ногах еле стояла и в полубессознательном состоянии несла бессвязный бред. Великие рыцари — Альбертино и Станиславио — вызвались дотащить свою подругу до дома, подхватив её с разных сторон под руки. Только в тот момент они втроём были так тесно к друг другу прижаты, что никто не заметил, как одна крепкая ладонь переместилась с талии девушки на мужское плечо, а потом съехала к лопаткам. Как теперь выяснилось, по-тихому провернуть это у Стаса не получилось.       — А у Рыжего что тогда было?.. — Альберт сделал последний шаг и остановился прямо перед Щербаковым. Голос его прозвучал сокровенно тихо и почти у самого уха. Стас напрягся, создавая паузу. Там-то он где успел накосячить?..       …Блять.       — Так, я был бухой! Бухой, понимаешь? — воскликнул Стас, прервав затянувшееся молчание. — Ну, спали на одной кровати, подумаешь! Никто на полу спать тогда не хотел, алло! Ну, под одним одеялом, что такого-то?! — Стасян театрально махал руками, а потом резко остановился. Он перестал цепляться взглядом за любую мелкую паутинку на потолке или стене, чтобы не встречаться с задумчивыми глазами напротив, и с прищуром посмотрел на Зикеева. — Погоди-ка, так ты же сам ко мне лёг тогда!       Альберт внезапно отпрянул, потому что возмущённый собеседник, в порыве негодования и бешенства, чуть не сократил расстояние между их лицами до критичного. Он старательно избегал недовольные ореховые глаза, смотря на дверь, которая находилась за спиной Щербакова. Тот так громко возмущался, что Альберт начинал беспокоиться, как бы сюда кто не ворвался из учителей.       — Какого хера ты предъявляешь мне какие-то претензии, а?! Чего ты добиваешься своими упрёками?! Ты достаточно унизил меня сейчас, спасибо, блять, что не при всех! Благородный ты наш! Нет, я, конечно, много разных мудил видал, но ты среди них лидер… Да и знаешь что…       — Ты тогда сказал, что любишь меня.       Повисла мертвецкая тишина. Даже вода в трубах перестала шуметь, или Стасу просто заложило уши. Он завис. Его гневную тираду перебила одна вкрадчиво произнесённая фраза, заставившая заткнуться, несколько раз сдохнуть и воскреснуть. Правда, сейчас он не уверен — жив или уже давно провалился сквозь землю. Воздух стал давить на плечи, как неподъёмный мешок, а сердце застучало в несколько раз быстрее, отдаваясь аж в ушах. Голос пропал и при попытке заговорить получился какой-то неразборчивый сип, но, немного прокашлявшись, Стас выдал короткое:       — …Что, блять?       — Ты во сне тогда бормотал. Нёс какую-то полную чушь, потом обозвал меня «Алик-долбарик» и признался в любви. Ну, потом попросил ещё «бросить эту шалаву нахер», — засунув руки в карманы, хмыкнул Зикеев. Ему смешно, а Щербаков же внутренне стонал от собственного идиотизма. Выпивка — чистейшее зло! Особенно, когда ты бормочешь во сне. Или остаёшься ночевать в компании друзей. Или человека, к которому давно неравнодушен. Здесь же Стасян проебался по всем пунктам.       Стас смутно помнит ту попойку у Рыжего. Помнит только, что там не было ни одной девушки, даже старшей сеструхи хозяина дома. Ещё тот день запомнился ему долгими душевными терзаниями насчёт одного кретина, который выбрал какую-то малолетнюю шлюху, чья известность достигла чуть-ли не соседнего района. Альберт и Яна тогда встречались около месяца, а Стасян весь этот месяц медленно умирал. Эта парочка будто специально издевалась над ним, зажимаясь у него на глазах в каждом свободном углу школы. Один раз он вышел на уроке отлить, но возле двери услышал что-то похожее на учащённые вдохи и выдохи или приглушённый стон. Тогда Щербаков знатно пнул несчастную дверь и, покраснев, как варёный рак, ушёл прочь. Стас так и не выяснил, что это было, но воображение само подкидывало ему непристойные и неприятные кадры. После этого он и решил напиться до беспамятства, излить душу сеструхе Рыжего (адекватная женщина, кстати) и забыться крепким сном.       Только всё получилось как-то не совсем по плану. Стас, видимо, высказался в тот вечер, но явно не тому человеку. Вернее, человеку, с которым бы на эту тему вообще бы разговаривать не стал. Просак был в том, что Щербаков совсем не помнит этого. Да, он помнит, что бухнулся на свободную в доме кровать; что где-то перед тем, как отключиться, к нему завалился полуголый Зикеев, накрыв свою тушу одеялом; и то, что проснулся уже в одиночестве. Остальное же покрывалось белыми пятнами пустоты. Стас пригладил собранные в пучок русые волосы, внимательно наблюдая за Альбертом. За каждым левым движением мускула на ухмыляющемся лице. Сукин сын.       — Пиздишь, — процедил сквозь зубы Стасян.       — Настолько хорошо, что ты стоишь весь красный?       Кто-нибудь, вырвите глаза этому ублюдку. Стас чувствовал себя ещё больше униженным. И перед кем? Перед человеком, которого считал другом. Но уже давно Альберт для него находился за чертой обычного «друг», и за это он злился на самого себя. За то, что смел надеяться на что-то в ответ. Наивный дурак. Несмотря на всё дерьмо, Щербаков не мог заставить себя ненавидеть его даже за причинённую боль: встречаться с Яной Альберт начал, видимо, несколько дней спустя после их пьяного поцелуя. Этот спокойный на вид брюнет, смешавший в себе повадки воспитанного альфа-самца и грозного гопника, засел у него в голове. Да и не только там: Зикеев был его личной занозой в заднице. При любой мысли об Альберте в сердце начинало больно щемить, а мозг просто отключался на неопределённое время. Воспоминания обо всех разговорах, случайных касаниях или их общих шутках он одновременно пытался уничтожить и сохранить. Эта неопределённость выматывала. Стас пытался вытеснить все мысли чем-то другим, даже пытался найти себе девушку! Нашёл, конечно, но продержался недолго. Она была хорошая, красивая, но у неё был единственный недостаток — она не он. Целоваться с ней — это не то. Стасян всего один раз коснулся губ Зикеева своими, но с уверенностью мог заявить: этот кретин даже в пьяном состоянии целуется лучше всех его бывших, нынешних и будущих!       — Чт… Что ты сейчас сказал? — спутанный поток мыслей прервал обеспокоенный голос рядом. Стас вздрогнул.       Вот только не говорите, что… Да ладно?..       Щербаков поджал губы, моментально развернулся на пятках и сделал несколько быстрых шагов в сторону двери. Каким надо быть идиотом, чтобы не замечать произнесённые вслух мысли? Надо срочно валить, пока он ещё как-нибудь не проебался. Это был потолок, дальше просто некуда! Стоило только опустить ладонь на ручку двери, как чужая рука схватила его за плечо и развернула, прижав спиной к стене. Оголённую шею пронзил холод от кафеля, который побежал под кардиган и рубашку, распространяясь по рукам. Альберт смотрел прямо на него с нарастающим раздражением и… испугом? Только Стас хотел покрыть его матом с головы до ног, как вторая рука Зикеева закрыла ему рот, и раздался стальной голос совсем близко. Непозволительно близко.       — Тихо. Тихо, блять.       Надо же. Наконец-то на этом лице появились другие эмоции и ушла напыщенность, свойственная парням старше него. Стас прыснул в чужую ладонь и услышал из коридора приближающиеся шаги. Вашу мать… Всем своим существом Щербаков решил раствориться в стене, не издавая при этом лишних звуков. Если это кто-то из учеников, приспичившим отлить под конец урока, то ситуация хуже некуда, а если Зинаида Владимировна, которая готова даже зайти в мужской туалет в поисках прогульщика, — катастрофическая. Стасян старался даже не дышать лишний раз, сканируя косым взглядом дверь. Как только она откроется, то он вылетит отсюда пробкой из-под шампанского и прогуляет остаток урока где-нибудь в укромном месте. Но вот шаги начали постепенно отдаляться в сторону кабинетов, а оба парня одновременно выдохнули с небывалым облегчением. Пронесло.       Если Альберт и избавился от напряжения, то у Стаса оно возросло в несколько раз. Тёплая ладонь до сих пор покоилась у него на плече, слабо вжимая в стену. Про вторую вообще лучше промолчать. Нет, не нужно этих касаний. Он же с ума сойдёт.       — Выпусти, — приглушённо начал Щербаков, щекоча чужую ладонь. — Выпусти меня. Если сюда кто-нибудь зайдёт, нам… — договорить ему не дали, но руку отдёрнули, как от огня.       — Знаю, поэтому сейчас мы идём в курилку, — безоговорочно заявил Альберт, продолжая вжимать Щербакова второй рукой. Стас хмыкнул.       — Ты идёшь на хуй.       — Не на хуй, а в курилку. И ты тоже туда идёшь: выбора у тебя нет.

***

      Они спустились на самый первый этаж к запасному выходу из школы. Он был огорожен от главного коридора белой двустворчатой дверью, создавая небольшое помещение внутри. Конечно, это считалось пожарным выходом, но эвакуация не проводилась ещё с прошлого года, поэтому эта каморка служила курилкой как для старшеклассников, не готовых морозить задницы зимой, так и учителей. Особенностью здесь было то, что белую дверь можно было запереть изнутри на щеколду, чтобы оградить любопытных малышей от странного зрелища: стоит компания старшеклассников одетых в приличную форму и стреляющих одну на всех сигарету у физрука или учителя химии. Во время уроков курилка пустовала, особенно в тёплую погоду, когда удавалось договориться с охранником о незаметном выходе из здания школы.       Парни в курилке были одни. Зикеев предусмотрительно защёлкнул дверь, пока Стас, стоя к нему спиной, перекачивался с пятки на носок. Он действительно не понимал, за каким чёртом нужно было продолжать этот бессмысленный разговор. Зикеев почти довёл его до белого каления в туалете, так теперь решил сделать это в прокуренной комнатке, которую освещало лишь небольшое окно.       — Ну и? — продолжая стоять спиной к собеседнику, подал голос Стас.       — Это я должен спрашивать, — Альберт не отошёл от стены, лишь выжидающе уставился на ровную от напряжения спину. Щербаков фыркнул и встал к нему вполоборота. В тёмных глазах читалась насмешка и обида. А ещё злость, если не гнев.       — Не я тебя сюда притащил, чтобы задавать такой вопрос, идиот, — съязвил и пожал плечами. — Слушай, меня нагнёт Зинаидка, если я не появлюсь до звонка, так что собирай остатки мозгов, до которых не добралась твоя «замечательная Яночка», и ответь на единственный мой вопрос: что тебе от меня нужно, урод ты этакий?       Столько яда и ненависти в словах, обращённых к одному человеку. Стас противен сам себе. Это больно, чертовски больно. Альберт же не виноват в том, что Щербаков вляпался в эту сопливую хрень, которую все называют любовью. Так ещё вляпался дважды, ведь влюбился в друга, который явно к нему такого нежного чувства не испытывал. Если бы здесь не было Зикеева, то Стас давно бы перестал строить из себя невесть кого, а просто несколько раз влетел бы в стену, сбил руки в кровь или тихо разревелся, как девчонка. Но его сдерживали эти поджатые губы и полные неуверенности глаза. Когда-то он пытался сравнить эти глаза с чем-то, но ни приевшиеся «цвет молодой листвы» или «летней травы» не подходили совсем. Сейчас он мог дать точное сравнение. Его глаза — грёбанное болото, окружённое кустиками мяты: топят тебя в себе, заставляя задыхаться от нехватки воздуха, а потом обжигают, замораживают своей холодностью.       — Походу, ты и сам не знаешь, — невесело усмехнулся Щербаков, прерывая долгую паузу. — Будь добр, разберись в себе для начала, а потом людям что-то предъявляй, понял? — на последней фразе голос чуть не сорвался на рык. Для Стаса изнуряющая беседа завершилась, поэтому сделал уверенный шаг к двери, не обращая внимания на живую преграду. Только он хотел коснуться щеколды, как чужая тёплая ладонь опустилась сверху и слегка сжалась. Стас нервно сглотнул.       — Ты никуда не уйдёшь.       — Убери руку.       — Мы с тобой ещё не договорили.       — Убери свою блядскую руку, или я заору.       — Ты не сделаешь этого.       — Сука, ты хочешь проверить?!       Стоило только Стасу сверкнуть наполненными гневом глазами и повысить голос, как его тут же прижали к стене спиной, накрыв рот ладонью. У Зикеева что, фетиши на стены и закрытые рты? Альберт хмурился, сильно надавливая пальцами на щёки и прижимая к плоской поверхности чужую руку на уровне лица. Вероятнее всего, на бледном запястье появятся некрасивые отметины. Стас что-то скулил ему в ладонь, но Альберт не обращал на это внимания. Тогда Стас решил действовать более нагло. Он слегка приоткрыл рот, освобождая кончик языка, потом стал водить им по чужой коже. Зикеев вздрогнул от неожиданности, ослабив хватку. Горячий язык Стаса нагло исследовал ладонь, а когда та слегка отодвинулась, то он решил пройтись к длинным пальцам, коснувшись перепонки между указательным и средним.       Альберт распахнул глаза от шока, не отрываясь наблюдая за палитрой чувств, отражённой в глазах Щербакова. Там не было ни злости, ни ехидства, а лишь боль, страх и что-то похожее на нежность. Эти изменения и заставили Зикеева освободить руку Стаса, а свою отдёрнуть. Участки, где только что прошёлся чужой язык, горели адским пламенем. Стасян шумно выдохнул, прикрыл глаза и откинул затылок на стену, засунув руки в карманы.       — Что ты… — взволнованно начал Альберт, но его перебили.       — Я это сделал для того, чтобы ты свои загребущие руки убрал, — быстро выпалил Стас, пряча взгляд. Не надо больше вопросов, пожалуйста. Альберт нахмурился.       — Врёшь.       Стасян стиснул зубы от досады. Он на пределе. Альберт стоит неподвижно, будто не замечая изменений в своём друге, который — о, матерь божья, — с такой грёбанной нежностью вылизал ему руку минуту назад, а сейчас опустил голову, пряча глаза.       — Стас, я… — тихо, почти шёпотом промолвил Зикеев. Стас резко поднял голову, и Альберт заметил маленькие прозрачные кристаллики в уголках тёмных глаз.       — Да пошёл ты! Что это изменит?! Ты всё равно продолжишь с ней зажиматься в каждом углу, так нахуя?! — голос подводил, под конец совсем сорвался вверх. Стас сам себя презирал за эту слепую надежду в голосе. Но Альберт молчал. Молчание Стасян расценил как ответ, похоронив эту непостоянную суку в самой глубине души. Щербаков был слаб сейчас, и эту слабость было видно. Нужно сваливать, как можно скорее. — Дай мне, блять, выйти! — Стас вложил всю свою злость, обиду и силу в этот удар, к сожалению, в стену. На секунду ему показалось, что бабахнуло слишком громко и сюда уже бежит охранник или кто-нибудь из учителей. Альберт очнулся, будто ото сна, опустил голову и отошёл вбок, открывая спасительную дорогу к двери. Оттолкнувшись от стены, Щербаков сделал два огромный шага к выходу…       — Стой, -…как его снова схватили за руку, заставив остановиться. Альберт повернул его голову к себе, заглядывая во влажные ореховые глаза, в которых можно было прочитать: «Умоляю, прекрати это делать». Он отпустил руку парня, а сам вытер большим пальцем медленно падающие первые бусинки слёз. От неожиданности рот Стаса приоткрылся, но потом он заставил себя плотно сжать губы. Всего два касания подарили ему теплоту, о которой он даже не мечтал. И воскресил грёбанную надежду. Слабую надежду на лучшее. А потом замелькали картинки обнимающихся Янки и Зикеева, и он понял — нет. Ничего не будет.       Чужие пальцы отпустили подбородок, заставив Стаса безвольной куклой опустить голову. Альберт отошёл от него на приличное расстояние, насколько вообще позволяла эта каморка, и бесцветно произнёс:       — Там открыто. Хочешь уйти — уходи.       И Стас выбежал из курилки, громко хлопнув старой дверью.