не придёшь

      Донхан бьется головой о твёрдый бетон стены, шипя на самого себя. Больно, вообще-то, чудовищно, но так хотя бы он остаётся в сознании и рассудке. Сидеть неудобно чертовски, но никакой другой позы принять не удаётся – лежать ещё хуже. У него ноет спина, руки онемели давным давно, а перед глазами только белая стена, решетка и темный коридор, по которому то и дело проходят охранники.       Ким цыкает, когда ему сквозь прутья нагло так ухмыляются. Даже вперёд подаётся, чем вспугивает охранника. После этого ухмыляется он. Ему ужасно плохо, все болит и ноет, зато ухмыляется.       Донхан прекрасно помнит, когда попал сюда – 2 месяца и 6 дней. Он все ещё проклинает тот день, когда решил поехать с родителями, с которыми никуда не ездил всю жизнь. Он, который наивно подумал, что они все же решили вспомнить про собственного сына.       Донхан все ещё помнит, когда у него начались галлюцинации. 3 недели и 2 дня. Честно, каким образом он знает сколько прошло времени, понятия не имеет. Просто по факту знает. Пожалуй, биологические часы спасают. И его любовь к соблюдению вбитого в голову режима.       Ким закрывает глаза, старается дышать все спокойнее, чтобы расслабиться. А потом просто считает до пяти, шепча «я жду тебя» между числами.       Кента стал для него кем-то, вроде личного спасения. Кем-то, кто может помочь остаться в себе. Он сидит с ним, рассказывая истории на ломаном корейском, рассказывая ему о том, что происходит снаружи.       Такада приходит. Улыбается так привычно и грустно, садится напротив, проводит по впалым щекам. У него дурацкая привычка жалеть, а Донхану это не нужно. Только чужие пальцы на коже чувствовать. Их, конечно, переплести бы с чужими, но вот только эта идиотская белая смирительная рубашка не даёт, стягивая руки.       Кента кладёт голову на чужое плечо, шепчет о том, что его совсем скоро отсюда выпустят, потому что держать человека насильно у них нет права. Особенно, когда он не болен. Ким лишь смеётся. В этом мире уже больше решают деньги, чем реальное состояние человека. Если ты богат, то можешь хоть на всю жизнь человека посадить – тебе слова не скажут. Такада недовольно нос морщит и говорит, что такое невозможно и что человечные люди ещё остались. Донхан лишь жмёт плечами.       Кента – спасение, призрак, иллюзия, созданная сознанием, очевидно для того, чтобы сохранить хозяину рассудок. Но вот почему-то его пальцы обжигают холодную кожу так, словно он настоящий, а не нарисованная мозгами картинка. — Я люблю тебя, — шепчет этот парень каждый раз перед тем, как пропасть из белых стен и решетки, вновь оставляя его в одиночестве. Киму остаётся лишь опустить голову и ждать. Чего неизвестно, но ждать.       Донхан все ещё не понимает почему его сознание выбрало такой образ. Такада не похож ни одного из его знакомых, с явным японским акцентом, а ещё слишком улыбчивый. Он на настоящего похож больше, чем на иллюзию. Слишком тёплый, слишком громкий, слишком. . . живой. Либо парень уже просто слетает с катушек.       Он все ждет, когда эта прекрасная иллюзия закончится. Когда и этот обман закончится. Но не может. Цепляется за каждое мгновение, только руки разве что не тянет. И то, просто потому что не может. Особенно после того странного и невесомого поцелуя.       Пока сознаете упорно твердило, что это просто галлюцинация, Ким ощущал обжигающее дыхание на своих губах. Знает, что ощущал.       Кажется, после этого Кента начал чаще целовать его в лоб на прощание. И сейчас он, видимо, живет ради этих секунд.       На все вопросы, кто он, Такада умеет находить обходные пути и не давать прямых ответов, только что-то типа «ты позвал». Донхан вообще потерялся во всем, кроме времени. Для него реальность стала вещью до безумия абстрактной, а люди просто шагами в коридоре. — Эй, ты там живой? — у него нет сил даже огрызнуться, как обычно. Единственный минус – встречи почему-то жутко выматывают. Так, что он почти падает на холодный пол. — У нас тут кажется почти труп.       Ким прикрывает глаза, стараясь отодвинуть противный голос на второй план. Ему сейчас куда приятнее тишина, а ещё больше голос Такады. Но вот только ни то, ни другой услышать не получается. Лишь стук каблуков по полу и этот голос, который заткнуть охота. — Придёшь ли ты завтра. . . — бормочет, неуверенный в том, что это произойдёт. — Вряд ли, да?       Кента и впрямь больше не приходит. Донхана выписывают через месяц. И лишь однажды Ким ловит в толпе мягкий взгляд темных глаз, который так любит.