Давид.

Ещё сентябрь и довольно тепло. Солнце заливает площадь ярким светом, ты щуришься и вдыхаешь полной грудью — запах мрамора слышен даже отсюда, рука сжимает инструменты, но больше всего пахнет… пахнет свободой. Люди понимают, что тирания не приведёт ни к чему хорошему. Люди волнуются. Ты волнуешься больше — тебе предстоит ваять. Огромная глыба мрамора стоит тут, если верить слухам, добрых сорок лет. Кто-то прикасался к ней и до тебя — неважно. Кто-то не смог. Ты знаешь, что мрамор хрупкий, и любое неосторожное движение может вызвать трещинку, пусть крошечную, но за ней потянутся ещё и ещё… Ты знаешь, что долото удобнее всего лежит в шероховатой ладони. Ты был рождён для этого и терпеливо ждал своего часа, вызревая в логове тех, кого недавно считал друзьями. Медичи. Не имя. Неосторожный удар, лишний, испорченный кусок камня. Ты стараешься об этом не думать. Молоко заливает восковую фигурку, заливает практически полностью, оставляя на поверхности лишь небольшой фрагмент — то, с чего тебе предстоит начинать. Ты трепетно, почти любовно откладываешь измятые эскизы в сторону и берёшься за молоток. Делаешь несколько шагов и улыбаешься. В диких, помятых складках породы ты угадываешь очертания прекрасного юноши, почти твоего ровесника. Он стоит, сжимая пращу левой рукой, правая подхватывает её расслабленно. Он не волнуется. Тут же ты смотришь в лицо к нему — и видишь: он сосредоточен и напряжён. Мускулы замерли в нервной, неровной судороге, губы презрительно поджаты, взгляд, словно у громкого коршуна, приготовившегося к атаке. Приглядевшись, ты замечаешь, как вздулись вены, и все мышцы прослеживаются необычайно отчётливо. Пусть он не знает, но ему предстоит стать победителем. Как и тебе. Первый удар отдаётся в стенах гулким эхом. Ты отгородился от мира, от всего, оставшись наедине с мрамором. Ты стараешься подстроиться под него, выбираешь, каждый новой толчок призван, чтобы обличить красоту сокрытого юного тела. Материал сопротивляется — крошится и истирается, пара изломов прошла не там, где нужно, и ты на долю секунды отстраняешься, за тем, чтобы после вернуться обратно и отбивать безумный ритм. Проходит несколько недель, и ты перестаёшь уходить домой на ночь. Иногда ты просыпаешься с настойчивой мыслью и тут же бросаешься к мрамору. Ты тоскуешь без него. Желание делать, делать для других наполняет каждую жилку, ты хочешь впечатлить людей — и не подпускаешь к себе никого. Ты рвёшь, ты метаешь, и крошечные оплошности сходят на нет. Ты не замечаешь, что желудок болеет третий день без перерывов. Стекающая по установленным трубам вода сдувает крошки, запах пыли и пота. Молоко постепенно испаряется. Наступает зима. В помещении становится прохладнее, стены дворца притупляют последние отголоски тепла. Иногда снаружи метёт, и это забавляет. Тебе неудобно в мешковатой одежде, а вода становится ледяной, и тряпки только лишний раз липнут к телу. Твои руки превратились в поле для крови и мозолей, кровь не успевает свернуться, раны зудят от попавших ошмётков. Ты решаешь хоть немного отвлечься — сапоги давно пора поменять. Тебе кажется, что вместе с обувью сходит кожа. В один момент ты осознаёшь, что долото уже не способно искусно выполнять свою миссию. Любое промедление может стоить жизни — жизни не мастера, но идеи, желания, признания. Ты выковываешь новые инструменты лично, из своей плоти и крови, ты по-прежнему не подпускаешь к себе посторонних. Они не должны видеть. Вскоре ты возвращаешься. Ты скучал. Молока в кадке практически не остаётся, и фигура уже производит громоподобное впечатление. Ты затянул немного, но сейчас готов ускориться. Ты отсекаешь. Лишнее падает с грохотом, крошась из-за собственного веса. Ты улыбаешься. Берёшься за наждачку и вылизываешь — как матерь несмышлёныша-котенка: принуждая, но в то же время нежно и искренне. Впервые за долгое время по щекам катятся слёзы. Кап. Кап. Кап. Ты не топишь больше воскового Давида — белое теперь в твоей кружке. Ты слишком рад и слишком обессилен, чтобы уходить отсюда куда-то. Тебя хватает только на то, чтобы прикоснуться к мрамору ещё раз — он слишком красив и слишком величественен. Слишком... Ты не можешь удержаться и вновь плачешь.