Со вкусом крови и слёз

      Когда мне плохо, я либо вены режу, либо пироги пеку. Либо и то, и другое сразу. А что такого? И то, и другое — одинаково глупо. С жизнью прощаться я ещё лет двести не собираюсь, а пироги не ем вообще. Я фигуру берегу.       И была бы у меня вся кухня этими пирогами завалена, если бы не соседский парнишка Мишка. Балкон у нас с ним общий, вот и шастает он день-деньской туда-сюда. Как только пирог из духовки вытащу — он уже тут как тут. В окно стучится и умильно так на противень посматривает.       А я что? Мне не жалко, пусть ест. Сама-то я мучное не ем, потому что не люблю да и фигуру берегу. От мучного знаете как быстро полнеют?       Так бы и сосуществовали мы с Мишкой в полнейшей гармонии: я пеку, а он ест, если бы однажды парнишка сам процесс готовки не увидел. Как я вены режу да во фруктово-ягодную начинку кровь сцеживаю. И заговор нашептываю.       Ох, и перепугалась же я, когда Мишка цветочным горшком окно разбил и на помощь мне кинулся. Еле отбилась. Но столько всего наслушалась!       — Дура ты, Машка, — орёт Мишка. — Жить надоело, да?       — Нет, не надоело.       — Вены тогда зачем режешь? Парень бросил, да?       — Да нет у меня никакого парня!       — Зачем же тогда дурью маешься? — а сам на окровавленный нож кивает.       Пришлось ему рассказать, как я зачёт по приворотному зелью завалила…       Объект, что мне по жребию достался, оказался убеждённым трезвенником, а мы зелье красным вином перед употреблением разбавляем, чтобы цвет и специфический вкус замаскировать. Как я не уговаривала его хоть глоточек за моё здоровье выпить — он ни в какую! Сказал, гад такой, что ему своё здоровье дороже.       Приехав домой на каникулы, я кулинарией и занялась. Едят-то все, даже трезвенники. Опытным путём выяснила, что лучше всего вкус зелья фрукты да ягоды маскируют. С тех пор и пеку пироги. С вишней, яблоками, земляникой. Когда мне совсем плохо — пеку.       А плохо мне каждый день. Родители за заваленный зачёт дома заперли да магию мою заблокировали. А сами на море отдыхать умотали. Месяц уже взаперти сижу, даже за порог выйти не могу, потому что заклятие не выпускает. Хорошо хоть, что из магазина каждый день свежие продукты доставляют — родители позаботились. А то, чтобы я делала? Без колдовских сил-то.       — Так вот почему ты всегда дома сидишь и даже во двор не выходишь! — воскликнул Мишка.       — Наказана я, — вздыхаю. — На все каникулы.       — Значит, ты настоящая волшебница? Как Гермиона Грейнджер?       А сам так восторженно смотрит — мне даже не по себе стало. Вдруг на него приворотное зелье вопреки всем магическим законам всё же подействовало? Он же столько моих пирогов слопал!       — Ведьма я, — а сама тихонько, по стеночке, от него подальше отодвигаюсь. На всякий случай.       — А родители твои — маги?       — Колдун и ведьма.       От восторга Мишка аж засветился. А у меня на душе полегчало. Не приворожился! Да только рано я обрадовалась. Он вдруг как заорёт:       — Так ты, ведьма, меня приворожить хотела!       Ну вот! Обвинения посыпались. А так хорошо общались. Душевно!       — Да на кой ты мне сдался? На людей магические зелья не действуют.       — А почему тогда я к тебе каждый день в гости прихожу? Вот как утром проснусь, так сразу и думаю: «Надо к Машке сходить».       — Надо к Машке сходить, пирогов поесть, — перебиваю его, а сама еле сдерживаюсь, чтобы не расхохотаться. Смешно же получилось!       Засмущался тут Мишка. Глазки опустил, ножкой зашаркал:       — Да, пироги у тебя действительно очень вкусные.       Пироги, значит, вкусные? А я-то думала, что нравлюсь ему! Хоть мы, маги, и создаём семьи только с себе подобными, чтобы человеческой кровью колдовскую не разбавлять да силу не ослаблять, а всё равно так обидно! Пусть я и ведьма, а, как все девушки, о любви мечтаю. А он — пироги вкусные!       И такое меня зло взяло, что аж затрясло от переизбытка чувств. И амулет, что на шее висел и силу мою колдовскую сдерживал, на кусочки раскололся. Мишку вместе с горшком сразу на балкон вынесло. Осколки стекла взлетели с пола и своё место в оконной раме заняли. И окно снова целым стало, как раньше, до появления непрошенного спасителя. И всё это без всяких заклинаний, на одной голой силе. А раньше я и тарелку из шкафа на стол переместить не могла, та на полпути падала и разбивалась.       Свершилось!       Значит, вот что мои дремлющие магические силы инициировало и стабилизировало. Самое сильное чувство, которое ведьме в юности довелось испытать, катализатором является. У кого-то это ненависть, у кого-то — любовь. А у меня — обида! И здесь всё не как у людей. Точнее магов.       Такая я вот особенная. Неудачница! В человека зачем-то влюбилась и от обиды на него от сдерживающего амулета сама освободилась.       Мишка в обнимку с цветочным горшком так и стоял за окном на балконе. Стоял и смотрел встревожено. Переживает. За меня переживает. Если бы за себя — давно бы домой сбежал. Приятно!       Задёрнула цветастую штору, отгородившись ей от Мишки, достала из морозильника свою колдовскую книгу. Она мне от прапрабабки досталась. Сильная, говорят, ведьма была. Вот и книга с характером. Строптивая! Поэтому и замораживаю, чтобы она посговорчивей была. После месяца в морозилке книга мне, как миленькая, подскажет, как от не прошеной любви избавиться.       Но не тут-то было.       — Дура ты, девка, — проскрипела, как несмазанная телега, моя магическая наставница, — Такими чувствами походя не разбрасываются. Любовь — она одна и на всю жизнь.       Знаю! А что поделаешь? Любовь эта моя неправильная! Нет бы мне в Севку из соседнего подъезда влюбиться. Он хоть и слабенький, а колдун. И было бы у нас всё как у людей. То есть магов. А мне этот лохматый в душу запал. Со своими невозможными синими глазюками. Что же теперь делать?       — Привораживать! — сказала, как отрезала, книга.       — И кто из нас дура? Человек он! Приворот не подействует.       — А это смотря какой приворот!       — А разве он не один-единственный? Так что ж ты, дура старая, раньше молчала?       Книга обиделась, листы закрыла, застёжку захлопнула. Сегодня день Всемирной Обиды, что ли?       — Прости меня, мерзавку малолетнюю, погорячилась! — смиренно каюсь я.       Книга строгая, но справедливая. Раз я вину свою осознала да прощения попросила — зла не держит:       — Есть особый приворот, который на любое разумное существо действует. Хоть на вурдалака.       И книга замолчала на самом интересном месте. Вот всегда она так!       — Что делать-то надо? Говори, не тяни! — тороплю её.       — Быстрая какая! Приворот-то есть, да только секрет его веков эдак пять назад утерян. До наших дней только отрывки дошли.       — Всё равно показывай! Может, и разберусь что да как. Другого-то выхода у меня нет.       Книга раскрылась ровно посередине, и на грязно-сером пергаменте появились надписи: «Три слезы девственницы, три капли крови нерождённого младенца, верхний левый клык умирающего оборотня, левое крыло летучей мыши и три счастливых клевера. Рыбе не жить без воды, птице без крыльев, червю без земли, человеку без любви».       — И это всё? Что за галиматья? — спросила я, прочитав малопонятный набор слов.       — Говорила же — большая часть заклинанья утеряна! — снова обиделась книга и закрылась.       Не думала я, что всё так плохо. Да и «плохо» — не то слово. Я никогда-никогда эту запись не восстановлю, даже если всю жизнь этому посвящу.       — Выше нос, глупая, — ворчит моя наставница. — Помнишь, как прабабка твоя говаривала: «Кто не рискует…»       — Тот на метле не летает! — привычно подхватила я знакомую с детства присказку. И в самом-то деле, чего это я раскисла? Получится — не получится, а попробовать-то стоит.